Однажды, в отсутствие полковника Грея, мне было приказано сообщить белоэмигрантам в наших лагерях, что им предстоит перевод в другие лагеря русских пленных. Затем мне надлежало погрузить их всех, в том числе женщин и детей, на грузовики, вывезти в советскую зону и передать советским представителям. Я заявил решительный протест, сказав, что это негуманный и не подобающий англичанину образ действий. Не знаю, в результате ли моего протеста (я видел, что старшему офицеру, отдававшему приказ, все это было столь же отвратительно, как и мне), но в ближайшие 48 часов приказ был отменен… *609.
Похоже, штаб 5-го корпуса умел балансировать на проволоке: когда кто-либо возражал против выдачи советским властям несоветских граждан, штаб поспешно отступал, и никаких дипломатических неприятностей не было. Случаи с украинской дивизией и «шуцкорпсом» убеждают: массовые проверки гражданства не просто были возможны — они осуществлялись на практике. Поэтому спорить здесь не о чем: и в казачьих частях вполне можно было произвести проверку, с тем чтобы репатриировать только и исключительно советских граждан, как то предусматривалось Ялтинским соглашением. Вообще, всякий раз, когда английские офицеры посылали запросы относительно положения несоветских граждан, находящихся на их попечении, следовали инструкции по проведению проверки. Так были спасены в последнюю минуту майор Островский и его друзья. И вот как это произошло.
28 мая, перед переводом казаков в лагерь в Вейтенсфельде — откуда их должны были отправить в Юденбург, — казачий офицер Георгий Дружакин разговорился с командиром английского батальона майором Генри Говардом. Дружакин спросил англичанина, передадут ли их Советам. Майор, который и сам ничего не знал, ответил, что вряд ли. Позднее, уже в Вейтенсфельде, Дружакин упрекнул Говарда в обмане, но тот резко ответил, что он солдат и обязан подчиняться приказам. Дружакин спорить не стал, но попросил майора передать кое-что фельдмаршалу Александеру:
— Спросите его, действительно ли в приказе сказано, что мы, старые эмигранты, воевавшие против большевизма с самой революции, должны вернуться назад. Я понимаю, что советские граждане должны вернуться, но неужели действительно приказ касается нас, старых царских офицеров?
Этот вопрос заставил майора Говарда призадуматься. Он долго размышлял над ним в ту ночь, а наутро поделился своими сомнениями с другими офицерами. На следующий день он присутствовал на конференции, устроенной бригадиром Ашером. Сам бригадир всячески старался найти предлог, чтобы избавить часть офицеров от насильственной репатриации, и внимательно выслушал Говарда, поднявшего этот вопрос. Еще раньше, после сдачи казаков в плен, майор послал своему отцу, бригадиру Чарлзу Говарду, «весьма мрачный отчет о здешних делах». В ответе сэр Чарлз, бывший тогда Парламентским приставом при палате общин, заметил, что никакое правительственное соглашение не может требовать насильственной репатриации русских, бежавших за границу до нынешней войны. Клайву Ашеру это утверждение показалось долгожданной лазейкой. В письменных приказах, выданных 6-й бронетанковой дивизии, весь 15-й Казачий кавалерийский корпус (в котором служили майор Островский и его друзья) определился как состоящий из одних советских граждан, но в следующем параграфе давалось определение советского гражданина как лица, проживавшего в СССР до 1939 или, по крайней мере, до 1930 года, — а под это определение старые эмигранты никак не подпадали. Другой командир батальона, присутствовавший на этой конференции, отметил в своем военном дневнике:
Поскольку у нас в приказе четко оговорено, что только советские граждане подлежат возвращению в СССР, но в то же время наши подопечные классифицируются как советские граждане, эти два приказа очевидным образом противоречат друг другу, так как 50 казаков, о которых шла речь, не были в Советском Союзе с 1920 года.
Именно в это время майор Островский и 50 его офицеров отправлялись против своей воли в Юденбург. Грузовик с офицерами уже пристраивался в хвосте колонны, когда майор Говард примчался на своем джипе в лагерь. Пулей вылетев из машины, он побежал к полковнику Роузу Прайсу и объявил ему о новом повороте дела. Полковник, которому до крайности не нравилась поставленная перед ним задача, немедленно начал действовать.
Все бросились к телефонам, транспорт был остановлен, на другом конце провода тоже возникло полное замешательство — и наконец пришел ответ, что отсрочка разрешена. Проверка принесла ожидаемые результаты: группа из 50 человек оказалась в категории несоветских граждан — среди них… был даже генерал *610.
Этот инцидент по-новому освещает не только события, имевшие место в районе 78-й дивизии, но и характер основных решений и намерений 5-го корпуса. Совершенно ясно, что устные приказы, которым бригадир Мессон придавал первостепенное значение, не дошли до бригадира Ашера, занимавшегося тем же, что и Мессон. Благодаря этому Ашеру удалось спасти 50 человек, строго придерживаясь письменных указаний. В этой связи стоит отметить, что офицерам 6-й бронетанковой дивизии было все равно, о каких русских идет речь — красных или белых. Более всего они хотели спасти ни в чем неповинных людей *611.
Иначе обстояли дела в районе 78-й пехотной дивизии. 20 мая или накануне бригадиру Мессону сообщили, что согласно Ялтинскому соглашению, «все советские граждане… подлежат возвращению в СССР». 21 мая Мессону было передано точное определение «советского гражданина». По-видимому, оно было послано в ответ на его запрос, поскольку текст гласил, что определение высылается из-за нескольких специфических случаев, донесения о которых поступили в штаб корпуса. Из другого источника мы узнаем, что «письмо 5-го корпуса 405/G от 21 мая вручено только 36-й бригаде» *612. Вероятно, именно 36-я бригада Мессона запросила уточнения — в ответ на «многочисленные петиции» казаков, упомянутые в рапорте бригадира. Но 29 мая, через 8 дней после того, как бригадир Мессон получил запрашиваемое им определение советского гражданства, в его штаб в Обердраубурге было доставлено следующее послание из штаба 8-го Аргильского полка в Лиенце:
Вчера вместе с казачьими офицерами был вывезен Гермоген Родионов. Последние 15 лет он проживал в Париже и не является советским подданным. Он, по-видимому, учитель. Его семья живет во Франции, и в казачьем лагере он оказался по ошибке. Мы просим вашего совета. Очень вероятно, что в казачьем лагере находится целый ряд лиц, не являющихся советскими гражданами. Какие распоряжения есть насчет таких людей? *613.
Бригадир Мессон уже больше недели знал, «какие распоряжения есть насчет таких людей», но не удосужился передать информацию. Запрос о Родионове был получен в 4 часа дня 29 мая. В это время французский учитель уже находился в руках СМЕРШа в Юденбурге. На эту судьбу его обрекли устные приказы, «имеющие первостепенное значение».
Противники проверки оперировали одним-единственным доводом: ее, де, трудно проводить. Но в отношении казачьих офицеров это совершенно не соответствовало действительности. Большинство их были старые эмигранты, и ничего не стоило провести среди них проверку, когда они были собраны вместе в Шпиттале 29–30 мая *614. Тут возникает еще одно невыясненное обстоятельство. Сегодня генерал Мессон откровенно признается, что в районе его бригады никакой проверки не проводилось. По его словам, это было неосуществимо, да и к тому же — он ведь получил устные приказы, в которых не имел права сомневаться. Однако вскоре после выдачи, 3 июля, штаб его бригады составил подробное описание операции, в котором было сказано следующее: