Генерал Краснов наблюдал за этой сценой из открытого окна своего барака. Несколько английских солдат бросились к бараку, чтобы выволочь оттуда и старого генерала. Но такого надругательства казаки потерпеть не могли. Молодые офицеры подбежали к окну, взяли 76-летнего генерала на руки и отнесли в грузовик. Краснову было разрешено сесть в кабине, рядом с шофером. Его внук, Николай Краснов, видел, как дед перекрестился и прошептал: «Господи, сократи наши страдания!» *446.

Генерал Краснов ехал в переднем грузовике колонны, которую замыкала машина, где находился генерал Шкуро со штабом. Всего в ночь с 28 на 29 мая через Шпитталь проехало около 1600 казаков и кавказцев. Для некоторых этот пункт оказался конечным: в официальном рапорте сообщалось о трех попытках самоубийства, из которых «две оказались удачными» *447. Но английский офицер, занимавшийся погрузкой казаков и обыскивавший после этого лагерь, сообщает о 8–12 попытках самоубийства. По меньшей мере трое повесились на электрических шнурах, другие перерезали себе горло или вены осколками стекол *448. Некоторые офицеры решили не откликаться при регистрации в Юденбурге. Трое во время посадки на грузовики спрятались; потом им удалось выбраться на волю, за колючую проволоку, окружавшую лагерь *449.

Но сотни других, менее удачливых казачьих офицеров на полной скорости приближались к Юденбургу, советской границе зоны. Одного казака, спрыгнувшего с грузовика, поймали; в других беглецов стреляли. Лейтенант Дж.т. Петри, которому была поручена охрана грузовиков, вспоминает об этом, как и о том, что «офицеры на всем пути от Шпитталя до Клагенфурта выбрасывали за борт ремни, шпоры и знаки различия» *450. Спешили казаки избавиться и от вещей, которые могли бы стать добычей сотрудников НКВД, так что английские солдаты вели оживленную торговлю, где в качестве валюты фигурировали сигареты. Английские ребята не терялись — за одну сигарету можно было получить золотые часы *451.

Через несколько часов глазам едущих в передовом грузовике предстала посреди лесистой долины Мура панорама Юденбурга. Река служила демаркационной линией между двумя армиями. Грузовики медленно подъехали к мосту, вдоль которого стояли английские бронемашины и пулеметы. Затем вся колонна выстроилась сбоку, грузовики один за другим переезжали мост, высаживали живой груз на советской стороне и возвращались. Наверху, на столбе, болтался как висельник кроваво-красный флаг СССР.

Казаки ожидали разгрузки, сидя в грузовиках. Один из них попросил разрешения помочиться: на мосту стояли специальные ведра для этой цели. Бежать ему было некуда, и английские охранники разрешили. Офицер спрыгнул с грузовика, направился к ведру и вдруг, резко рванувшись вперед, прыгнул с утеса высотой футов в сто. Английские солдаты, подбежавшие к обрыву, смогли разглядеть лишь распростертое далеко внизу тело. Наверное, охранникам пришлось бы туго, если бы при перекличке обнаружилась нехватка, но им повезло. Как писал позже майор Гуд из танкового эскорта, покалеченного офицера не без труда обнаружили и, умирающим, передали советским представителям.

Перейдя по мосту на другую сторону, майор Гуд стал наблюдать за ходом выдачи казаков. Но тут стоявший рядом с ним казачий офицер вытащил откуда-то бритву, полоснул себя по горлу и окровавленный упал в предсмертных судорогах к ногам английского майора. Фраппированный таким поворотом событий, английский майор осведомился у русской женщины-офицера, что ожидает казаков. Она заверила его, что «старшие офицеры будут посланы на перевоспитание, а младших отправят на работы по восстановлению разрушенных советских городов». Впрочем, вскоре на тот же вопрос он получил совсем другой ответ: капитан Красной армии многозначительно провел ладонью по горлу *452.

В тот день были переданы не все. Через два дня привезли еще 83-х, дежурных, оставшихся в лагере, а также нескольких задержавшихся. Во главе эскорта ехал в «джипе» лейтенант Хемминг из 1-го Кенсингтонского полка. Подъехав к мосту, Хемминг заметил, что «между городом и шлагбаумом на расстоянии примерно мили стояли в ста ярдах друг от друга английские солдаты, сжимая в руках готовые к применению автоматы. Казачьи офицеры были переданы советскому полковнику, выдавшему расписку в получении, и вскоре скрылись из виду. В заключение рапорта Хемминг пишет: «За шлагбаум меня не пустили, но я заметил, что на прилегающих улицах не видно жителей, — они, несомненно, предпочли отсидеться по домам» *453.

Уж, конечно, не равнодушие заставило обывателей Юденбурга «отсиживаться». Как писал мне военный комендант Юденбурга в то время, майор Хэнбери-Трейси-Домвил, «…я-то помню, в какой ужас повергла горожан эта акция англичан — юденбуржцы, как большинство австрийцев, действительно верили в британские справедливость и человечность… Помню я и могилы в окрестностях Юденбурга, где упокоились несчастные русские, погибшие при попытке к побегу. Эта операция англичан [по репатриации казаков] вызвала у австрийцев глубочайшее отвращение». Впрочем, ни майор Гуд, ни прочие британские охранники с тех пор не видели казачьих офицеров в живых.

Но до англичан еще долго доносились звуки, по которым можно было составить представление о том, что происходит на другом берегу Мура. Эдуард Стюарт, бывший мотоциклист связи в Королевском сигнальном корпусе, написал мне следующее:

Казаки умели умирать. Может быть, они пели, чтобы встретить смерть со словами литургии на устах, а может, чтобы показать англичанам, как они умирают.

Английские солдаты, находившиеся тогда в Юденбурге, могли лишь догадываться о судьбе казаков. Но одному казачьему офицеру, оказавшемуся в аду, чудом удалось выбраться оттуда через десять лет. Речь идет о Николае Краснове, внуке старого генерала, том самом, что первым встретился с английским генералом Арбетнотом и рассказал ему не только о положении казаков, но и о себе, подчеркнув при этом, что сам он никогда не был гражданином большевистского СССР. И вот, по попущению все это знавшего генерала Арбетнота, он был осужден без суда и следствия на десять лет работ в страшных сибирских лагерях. Лишь немногие смогли пройти через это испытание. В числе этих немногих оказался и Николай Краснов. Он не только дожил до конца своего срока — ему, что совершенно невероятно, разрешили как гражданину Югославии уехать из СССР. В декабре 1955 года он уехал в Швецию и там записал все, что помнил, — от лживых обещаний англичан в Лиенце до карагандинского ада. Его дед и товарищи-казаки завещали ему, если он выживет, написать мемуары, рассказать миру о предательстве англичан и жестокости советских властей. Он писал, стараясь не упустить ни единой, даже самой мелкой подробности, и лишь закончив книгу, уехал в Аргентину, где жила его жена Лили, кото рой за десять лет до того удалось спастись от репатриации, скрывшись в горах Австрии. Колина книга все-таки вышла на русском и английском языках в Соединенных Штатах. Немного людей её прочитало, а отрецензировало и того меньше. Странно, что автор умер вскоре после выхода книги. Не исключено, что его отравило КГБ, отомстив ему за воспоминания *455.