ССО стремилась всеми способами укрепить движение Сопротивления и подорвать боевой дух вражеских войск в занятой нацистами Европе. Попытка ослабить воинские части во Франции безусловно заслуживала внимания, хотя англичанам и трудно было предложить будущим перебежчикам что-либо конкретное. Из русских пленных, находившихся в Англии, офицеры ССО отобрали сорок добровольцев, которые затем прошли специальный курс подготовки для выполнения опасного задания. Некоторые пленные рассказали о своих контактах в Германии, о людях, которые могли бы оказать активное сопротивление нацистам: русские понимали, что немцы их обманули и предали то, ради чего они пошли к ним на службу.
Для первого десанта в Германию были отобраны четверо добровольцев. Однако сначала надо было, по совету английского МИДа, сообщить об операции советским властям, то есть НКВД, представитель которого, полковник Иван Чичаев, работал в тесном контакте с английским МИДом. Предвидя обычные для НКВД задержки с получением инструкций из Москвы, то есть от Абакумова или самого Берии, сотрудник МИДа Уорнер выдвинул весьма неожиданное предложение: «Надо совершенно откровенно рассказать полковнику Чичаеву о нашем плане и предупредить, что ввиду безотлагательности дела мы намерены осуществить его на следующей неделе». Но начальник Уорнера, помощник заместителя министра сэр Орм Сарджент, заявил, что в связи с предстоящим соглашением о возвращении всех русских военнопленных в СССР необходимо заручиться четким согласием НКВД.
Прошло несколько недель, Берия и Абакумов молчали, но полковник Чичаев заявил, что очень хочет поговорить с четырьмя русскими добровольцами. В разговорах с майором Мандерстамом из ССО он не раз выражал горячее желание встретиться с бедными ребятами, так давно разлученными с родиной, а заодно сокрушался о том, что его начальники до сих пор ничего не ответили относительно переброски этих четверых в Германию. Но Мандерстам был твердо намерен не допускать этой встречи. Он уже видел примеры давления НКВД на пленных и потому пресекал все попытки полковника Чичаева проникнуть к добровольцам.
Время шло, и наконец Мандерстам назначил на 16 октября встречу с Чичаевым. Он захватил с собой письмо, в котором говорилось, что ССО с удовольствием разрешит Чичаеву поговорить с четырьмя добровольцами в том случае, если из Москвы придет согласие на проведение операции. Когда они встретились, Чичаев с места в карьер выложил ответ своего ведомства:
Я получил из Москвы полномочия официально сообщить вам, что мы не согласны с планами вашей организации по использованию русских военнопленных для работы в Германии. Мы также хотели разъяснить, что не намерены сотрудничать с вашей организацией в предлагаемой вами акции. Мы настоятельно рекомендуем вам «забыть» о русских в Германии. Почему вы вообще выбрали этих несчастных ребят? Чем скорее вы оставите их в покое и предоставите нам, тем лучше для наших будущих отношений.
Мандерстам осведомился, нет ли у Чичаева с собой письменного ответа, но тот раздраженно сказал:
Москва вообще не понимает, почему вы так настаиваете на письменном ответе. Никакой необходимости в этом нет, к тому же все наши предыдущие переговоры велись устно. Да и вообще все это выглядит очень странно. Я уверен, что вы предложили эту акцию не без задней мысли.
«Задняя мысль» самого полковника Чичаева заключалась, скорее всего, в понимании того факта, что если кто-нибудь когда-нибудь получит и прокомментирует документ, в котором Советский Союз открыто отказывается от предложенных англичанами мер, способных приблизить победу, возникнет крайне неприятная ситуация.
Категорически отвергнув план ССО по организации саботажа и паники в самом центре нацистской Германии, Чичаев вернулся к теме, действительно живо интересовавшей его начальство, и попросил разрешения навестить четырех русских добровольцев, которые, как ему известно, сейчас находятся в тренировочной школе ССО.
Мандерстам добродушно ответил, что поскольку советские власти не выказали никакого интереса к предложенной операции, то и надобность в свидании с добровольцами отпадает. Да и вообще, они вскоре вернутся в лагерь для военнопленных, и там Чичаев несомненно сможет устроить встречу с ними по обычным каналам. Чичаев настаивал: неужели ССО не может помочь ему побеседовать с пленными? Когда эти четверо вернутся в лагерь? Но Мандерстам оказался не в состоянии дать точный ответ на эти вопросы: НКВД ведь понадобилось несколько недель, чтобы откликнуться на просьбу ССО о сотрудничестве, а английская бюрократия работает с не меньшим скрипом, так что полковнику придется, увы, «чуть-чуть потерпеть».
Сбитый с толку Чичаев заговорил о другом. Представителем ССО в Москве был бригадир Джордж Хилл, пользовавшийся горячим расположением у советской разведки: он оказался прямо-таки ходячей утечкой информации *113. Чичаев спросил Мандерстама, нельзя ли ему получить каталог британских «игрушек», который обещал ему бригадир Хилл, когда возил Чичаева на одну из английских станций. Под «игрушками» подразумевались специальные взрывные устройства и другие средства саботажа, которыми ССО снабжала своих агентов в оккупированной нацистами Европе: карандаши-ружья, газовые пистолеты и быстродействующий яд, после которого не оставалось никаких следов, кроме признаков эндемического сифилиса. Все это хранилось в галерее Музея естественной истории, отданного на время войны в распоряжение ССО. Но Мандерстама не так-то легко было сбить с толку:
Я сказал ему, что узнаю насчет этого и, конечно, взамен мы рассчитываем получить от них аналогичный каталог. Он согласился: почему бы и нет — в самом деле, разве мы не союзники?
Однако СМЕРШу так и не удалось ознакомиться с этими «игрушками», и «первому кругу» ГУЛага пришлось привлечь кое-кого из ведущих ученых для создания своих собственных «игрушек».
Ничего не добившись, Чичаев ни с того ни с сего принялся обвинять англичан в том, что они де плохо обращаются с русскими военнопленными. Когда Мандерстам заметил, что еще совсем недавно Чичаев упрекал англичан в излишнем мягкосердечии, тот пробурчал: «Поди угадай, когда в человеке может проснуться зверь».
Несмотря на все эти колкости, расстались они вполне по-дружески и даже условились в следующий четверг пойти в театр «Савой».
Эту беседу можно посчитать образцом того, как следует вести переговоры с советскими представителями. НКВД успешно блокировал предложения англичан — но и Мандерстам ничего не уступил советской стороне. Никаких отрицательных последствий эта встреча не имела, Чичаев лез вон из кожи, чтобы доказать Мандерстаму свое дружеское расположение. Государственные мужи Ялты и Потсдама могли бы многое почерпнуть из изучения протоколов этой беседы и её последствий *114.
Но мидовским чиновникам сообщение Мандерстама о результатах встречи не понравилось. Джеффри Вильсон отметил в своей записке, что его вовсе не удивляет отказ советских властей от сотрудничества в предлагаемой операции: они справедливо обижены загадочным отказом ССО разрешить НКВД предварительно допросить добровольцев. Записка Вильсона завершалась ядовитым замечанием: «Сомневаюсь, что полковник Чичаев высокого мнения о майоре Мандерстаме». Его коллега Кристофер Уорнер добавил, что при следующей встрече не мешало бы выговорить Мандерстаму за глупость.
Министерство иностранных дел приказало ССО передать НКВД сорок русских, которых готовили для переброски в Германию. Разумеется, сотрудникам ССО пришлось подчиниться, но когда за этими людьми послали, они куда-то исчезли, и найти их не удалось (кто-то намекнул русским о предстоящей передаче их НКВД). Сотрудники ССО рассыпались в извинениях, но делать было нечего *115.
Вернемся, однако, к решению Кабинета военного времени от 4 сентября уступить требованию СССР о возвращении всех советских граждан. Напомним, что кабинет соглашался на это при одном условии: советское правительство должно гарантировать, что к пленным, репатриируемым таким образом, не будет применено никаких мер, могущих вызвать ответные репрессии со стороны немцев по отношению к английским военнопленным.
