Разместили их в бывшей гостинице центрального комитета республиканской компартии, неподалеку от дома, который занимал премьер. Точнее сказать, московским визитерам предоставили флигель для ненужной теперь гостиничной обслуги. Сама гостиница, затейливая трехэтажная красавица из розового камня, какой помнил ее Седлецкий, превратилась в развалины. А флигель уцелел. Стоял он в глубине старого сада, у изножия невысокого холма.

Уныло выглядело временное жилище Седлецкого. Мебель, с бору по сосенке собранная, скорей всего, в разрушенных и брошенных соседних домах. Неистребимый слой копоти на подоконниках. Замызганные полы. Аккумуляторный фонарь. Серое и сырое постельное белье. Одно было замечательно: в углу комнаты, под узким сводчатым окошком, блестела вода в мятом цинковом корыте.

Седлецкий сбросил униформу и принялся плескаться, ухая и отфыркиваясь. Представил, как в соседней комнате пытается помыться Федосеев и засмеялся.

Вода была холодной и ничем не пахла. Откуда она в городе, если насосные разрушены, а водозабор в горах захвачен партизанами? Наверное, колодцами пользуются. Потому вода и не пахнет. А если какому-нибудь умельцу стукнет в голову… плюнуть в колодец? Придется самолетами воду возить, как сейчас возят хлеб и патроны.

Оделся, глянул на часы и вышел в небольшой коридор. У входа на табуретке дремал ополченец, заросший до глаз черной курчавой бородой. Патриа о муэрте, подумал Седлецкий. Еще одна эпоха барбудос… Ополченец встал, поправил ремень «калашника», вопросительно посмотрел на Седлецкого. Тот вынул из кармана клочок газеты, выразительно пошелестел.

— Проводить? — улыбнулся ополченец.

— Отдыхай, друг, — сказал Седлецкий. — Я найду.

В зарослях граната он постоял с минуту, привыкая к темноте. Хрустнула ветка.

— Мирзоев? — тихо позвал Седлецкий. — Здравствуй… Ну, рассказывай.

Быстрым шепотом, почти на ухо Седлецкому, докладывал невидимый Мирзоев. Потом, чесноком и порохом несло от него.

Премьер стремительно теряет сторонников. У большинства руководителей воинских формирований его ориентация на Россию понимания не находит. Сопредельные мусульманские страны готовы помочь в войне против бывших соседей по социалистическому содружеству. Однако они дали понять, что никаких надежд на будущее не связывают с нынешним премьером. Большим доверием у них пользуется председатель парламента республики Самиев, бывший секретарь ЦК по сельскому хозяйству. Его поддерживает значительная часть хозяйственников.

За спинами премьера и председателя парламента полевые командиры ведут сепаратные переговоры с враждующей стороной. И эти переговоры почти ни для кого не секрет. Таким образом, налицо существование двух оппозиционных премьеру лагерей. Один, вокруг председателя парламента Самиева, еще не оформился организационно, но это вопрос ближайшего времени. Второй — в горах, на фронте. Есть и третья сила — партизаны, так называемые непримиримые. Они нападают и на правительственные войска, и на вражеские колонны. Мало того, непримиримые ходят в грабительские рейды на территории тех самых стран, с которыми ведут переговоры оппозиционеры.

— Короче говоря, банановый вариант, — подвел итоги информатор Седлецкого. — Переворот в Шаоне можно ожидать даже не со дня на день, а с часу на час.

— Нет, — вздохнул Седлецкий. — Это не банановый вариант… Скорей, это напоминает последние месяцы Наджибуллы. Однако, ничего нового, Мирзоев, ты мне не рассказал. Хочу услышать об обстановке в городе. На бытовом уровне.

— Понял… Муки осталось на два или на три дня. В госпиталях не хватает плазмы. Для перевязок конфискуют простыни и полотенца. Воды тоже не хватает. Вчера расстреляли паникера, распускавшего слухи, что вражеские бронетранспортеры видели в пригороде, в микрорайоне Достлык. Женщины поймали снайпера и забили камнями, не отдали патрулю.

— Колодцы охраняются?

— Ни к чему — постоянные очереди.

— Какое здесь отношение к дивизии Лопатина?

— К нашей дивизии? По-разному относятся. Одни требуют разоружить и отправить в Россию. Другие предлагают склонить Лопатина на службу республике.

— У тебя остались контакты в горах, Мирзоев?

— Конечно.

— Тогда подбрось дезу: в дивизию Лопатина поступило новое вооружение. Мол… следствие визита московских гостей. Все равно о нашем прибытии уже известно. Кроме того, хочу встретиться с партизанами.

— Зачем? — удивился невидимый собеседник.

— Не твое дело, — жестко сказал Седлецкий. — Итак, подбрось дезу. Пусть нападут на Лопатина. Второе — сведи с партизанами. Завтра, кстати, мы выезжаем к вам в дивизию…

— Постараюсь, — вздохнул информатор.

— Стараться на девке будешь, Турсун. Работай!

Седлецкий возвратился во флигель, подмигнул дневальному и с чистой совестью забрался в постель. Только начал засыпать — пришел Федосеев. Растрепанный, в бриджах с широкими подтяжками и вислой майке.

— Выпить нема, Алексей Дмитриевич? — спросил с порога.

Седлецкий потянул из-под кровати дорожную сумку, достал плоскую стекляшку с армянским коньяком.

— Я один не могу, — объявил генерал.

Пришлось выбираться из угретого гнездышка, шарить в ободранной тумбочке. Стакан нашелся. Генерал посмаковал коньяк, кивнул на сумку:

— Зачем вам эта штуковина? Ну, пистолет…

— Стрелять из него буду, если понадобится, — пожал плечами Седлецкий. — Мы, как-никак, в зоне интенсивных боевых действий…

— Можно посмотреть? — спросил Федосеев.

Что ты будешь с ним делать, с таким любопытным… Генерал повертел ПМ, подергал предохранитель и небрежно бросил оружие на кровать.

— А вот это лучше…

И вытянул из-за пояса, из-под майки на необъятном пузе, древний «вальтер» с белесым от потертостей стволом.

— С пятидесяти метров — всю обойму в десятку кладу, как в копеечку! — похвастался. — Ну, не всю… Однако кучно. А себе, Алексей Дмитриевич, почему не наливаете?

Седлецкий и себе плеснул, приподнял стакан:

— За что пьем, Роман Ильич?

— За то, чтобы ноги отсюда унести, — серьезно сказал Федосеев. — Не возражаете против такого тоста?

— Не возражаю…

— Вам сколько лет? — спросил генерал.

— Ровесник Победы…

— А уже давно профессор. Завидую… Я вот академию бегом кончал. Диссертацию по какой теме защищали?

— По изафетной конструкции языка дари. Иначе его называют фарси-кабули. Если это что-то вам говорит.

— Тонко, тонко, — пробормотал Федосеев. — А к нам почему пошли?

— Потому и пошел, что ни в одной другой конторе мои знания не понадобились.

— А что, Алексей Дмитриевич, — прищурился генерал, — в здешних краях тоже говорят на этом… фарси-мерси?

— Да ладно вам, Роман Ильич, — усмехнулся Седлецкий. — Не ходите вокруг да около. Вы же не просто так заявились в час ночи — о филологии покалякать…

— Меня ваши проблемы не касаются, — сказал генерал. — Хочу лишь предупредить: я в ваши шпионские игры не играю. Вот и все.

— А с чего вы взяли, что я тут играю в шпионские игры? Сами знаете, я здесь от комиссии по гуманитарному сотрудничеству.

Федосеев налил себе, выпил и сказал:

— Не вешайте лапшу на уши, профессор. Я кожей чувствую, что затевается некая пакость. Еще в Москве это понял, когда узнал, что вы едете с подачи Соломина. Где Соломин — там и пакость. Это по его приказу под Андарабадом кишлак сожгли. И все очень ловко свалили на душманов. Итальянцев с французами возили — фотографировать зверства моджахедов. Как же — независимая пресса! И эта пресса потом не возникла, когда базу Мавлюд Шаха ковром бомбили, напалмом и дустом посыпали. Вы не работали под Андарбадом, профессор?

— Справьтесь в личном деле, — холодно сказал Седлецкий. — И вообще. Роман Ильич, буду вынужден подать рапорт по приезду в Москву.

— Х-ха! — отмахнулся Федосеев. — Напугал ежа голой задницей… Не думайте, что я из ума выжил, старая перечница… Я просто сучьих методов не люблю! Даже воевать надо так, чтобы тебя потом не презирали. Понял, нет? Ну, бывайте здоровы.