— Слишком мелкая сошка, — сказал Седлецкий. — И потом, думаю, вашу семью уже предупредили. По последним сообщениям, мол, генерал жив, здоров и в безопасности.

— В безопасности? — отмахнулся Федосеев. — Блажен, кто верует… С большим удовольствием я сидел бы сейчас в пещере с этим… да, Саидом. Вы что же, Алексей Дмитриевич, совсем ни хрена не соображаете? Ну, тогда на улицу посмотрите…

Седлецкий выглянул в окно. Перед зданием Совета Министров разворачивались БМП с российскими флагами на броне. Грохот моторов и сизый чад выхлопов плыли над улицей, изуродованной артобстрелами.

— Вот сейчас саданут с горы по скоплению техники, сказал генерал, — послушаю, что вы запоете про безопасность.

— Неужели испугались, Роман Ильич? — улыбнулся Седлецкий. — Сроду не поверю.

— Я уже отбоялся, — сказал Федосеев, снимая с колен салфетку. — Просто неохота без дела, без пользы подставляться. Тем паче, что Ткачев, собака такая, спит и видит, как бы устроить мне похороны. Пора заказывать обратные билеты. Наше пребывание в здешних климатах бесполезно по двум причинам: они стали вреднее для здоровья и, к тому же, никаких переговоров в ближайшем будущем не предвидится. Ну, зачем мы тут?

Седлецкий не ответил. Генерал был прав на все сто, однако у Седлецкого в Шаоне были задачи, до конца еще не выполненные. Вошел хозяин кабинета, заместитель премьера. Он говорил почти без акцента, потому что заканчивал сначала институт, а потом аспирантуру в Ленинграде.

— Господа, премьер вас сейчас примет.

— Кто у него? — спросил Федосеев.

— Самиев, — неохотно ответил зампремьера. — Это лидер…

— Знаю, знаю, — усмехнулся генерал. — Еще один, значит, в штаны наложил.

— Простите? — сверкнул зубами зам.

— Ничего. Это я так, про себя… В смысле, не про себя, что наложил, а вообще.

Через коридор, набитый охранниками и ополченцами, Федосеев с Седлецким прошли в кабинет премьера — узкий и длинный зал, украшенный резьбой по камню. Когда-то здесь закатывал от скуки балы царский генерал-губернатор. Премьер за огромным столом был едва виден от двери. Неподалеку от стола, в мягком кресле, развалился тучный человек с усами-вениками. Его можно было принять за повара или базарного торговца, если не знать, что это Самиев, жестокий и коварный «друг» премьер-министра.

— Разлегся, — буркнул Федосеев в дверях. — Это он, Алексей Дмитриевич, кураж выдерживает. Еще вчера, насколько мне известно, кулачонками сучил. На дружка своего, на Ткачева, надеялся, должно быть. А теперь полинял, едва ему показали российского орла в натуральную величину.

Премьер был бледен. Молча протянул руку гостям. Самиев, не вставая, лишь кивнул. Не обращая на него внимания, генерал сказал:

— Проститься пришел, Карим. Отбываю. Жалею только, что так и не смог посмотреть в глаза здешним законодателям. Спесивые, говорят, у вас законодатели… Представителя министерства обороны бывшей метрополии в упор не хотят видеть!

— Не знаю, господин генерал, откуда у вас такая превратная информация…

Самиев по складам поднялся с кресла.

— Роман Ильич, — тихо сказал премьер, — разрешите представить господина Самиева, председателя милли меджлиса, парламента республики. Мы как раз обсуждаем варианты развития событий в связи с заявлением правительства России.

— Ага! — поклонился генерал. — Сподобился, значит, познакомиться с главным законодателем. Невыносимо приятно, господин Самиев! Ну, и какие варианты у меджлиса?

— Самые разные, — неохотно ответил председатель парламента.

— Что разные — хорошо, — осклабился Федосеев. — Но, в любом случае, главное — не портить воздух. Политика не должна вонять, так я понимаю. Вы согласны, дорогой председатель?

Самиев оглянулся на премьера, шумно сглотнул и сказал:

— Простите, генерал, не совсем улавливаю тонкости… Возможно, потому, что недостаточно хорошо знаю русский язык.

— Преподаватель научного коммунизма, секретарь цека обязан был хорошо учить русский язык, — наставительно сказал Федосеев. — Впрочем, это к делу не относится. Что мне сказать в Москве о вашей позиции, Самиев? Ну, в двух словах? И учтите, мне дипломатические нюни разводить некогда. Самолет ждет.

— В двух словах… — сверкнул глазами Самиев. — В двух словах не получится, генерал. Свои соображения парламент представит российскому руководству в самое ближайшее время.

— Только не затягивайте, Самиев, я вас умоляю! Либо вы с нами, либо нет. Либо мы остаемся в Шаоне, либо уходим. Тут наши мальчишки погибают! А вы резину тянете!

— Да, да, — покивал Самиев. — Извините, вынужден покинуть вас. Дела… Желаю благополучно долететь.

И пошел к двери, переваливаясь, словно откормленная утка.

— Я бы на его месте не спешил, — сказал Федосеев. — Если торопится к своим головорезам — то опоздал. Их уже разоружают.

— Кто разоружает? — резко спросил премьер. — И по чьему приказу?

— По приказу командующего воздушно-десантной дивизии генерал-майора Кулика, — сказал Федосеев. — Ты его должен помнить, Карим, он из нашего бывшего округа. Видишь, опять сослуживцы вместе собираются. Только Бахарева не хватает. Он когда-то танковым полком командовал, а теперь на армии сидит. Ты чем-то недоволен, Карим, дорогой?

— Но это же… оккупация! — отвернулся к окну премьер.

— Странно слышать такие слова. Странно и обидно! В твоей стране должна быть одна армия — правительственная. А если каждый шишкарь начнет банду заводить — бардака не оберешься. И крови — тоже.

— Даже генерал Ткачев, — продолжал премьер, — при всех особенностях его характера… При всем том, что он вытворяет в Закавказье! Даже Ткачев не решился на оккупацию.

— Еще бы! За него Шаону оккупируют бандиты разлюбезного дружка, Самиева… Гешефты ведь вместе проворачивают!

— И все же, формирования Самиева — внутреннее дело Шаоны. Народ сам разберется…

— Жди! — отмахнулся генерал. — Пока народ разберется — Самиев тебе голову свернет.

— Но существуют, Роман Ильич, цивилизованные нормы, — повернулся премьер. — Нормы отношений между государствами! Их надо хотя бы внешне соблюдать. Может быть, Россия не считает нас государством?

— Нормы соблюдать необходимо, — согласился Федосеев. — Мы-то их и соблюдаем: помогаем союзнику, то есть, тебе, избавиться от пятой колонны. Или ты думал, что великая держава испугается Самиева, этого мешка с дерьмом?

— Мне придется уйти в отставку, — глухо сказал премьер. — Республика ждала переговоров с Россией, надеялась на помощь братьев. Спасибо, помогли!

— Не пожалеешь потом, премьер? — спросил генерал. — В отставку уйти несложно, Каримушка. И тебе, и мне. Сдал печать — и вся недолга. Однако сейчас ты вождь нации, а после отставки — ноль без палочки. Тебе Самиев лично горло вырвет. Уж лучше тогда не в отставку, а в горы, к партизанам. Ты что-то сказал?

— Хороший ситуационный анализ, Роман Ильич… Вы очень точно сформулировали последствия моей отставки.

— А чего там, и компьютера не надо, — согласился генерал. — Прошу, как старого друга, никакой отставки! На этот счет генерал Кулик указания получил. Всемерно тебя поддержит. И ты будешь премьером. Даже мертвым. По своим обязательствам настоящий мужчина должен платить, Карим.

— Это угроза, Роман Ильич?

— Считай, что пожелания моего руководства, — отрубил Федосеев. — Таким образом.

Премьер уселся за свой стол, бесцельно полистал бумаги, потом нажал звонок.

— Проводи гостей, — сказал он гвардейцу в дверях. — Господа отбывают.

Они вышли на улицу, в горячий полдень, пропитанный выхлопами БМП и ароматом роз, которые, невзирая на войну, цвели себе в небольшом скверике перед Советом Министров. Сутулый старик в выгоревшем бешмете и горской шапочке обрезал с кустов засохшие побеги. Между клумбами он уже начертил мотыгой поливные бороздки и приготовил два ведра воды.

— С ума сошел, — пробормотал Федосеев. — В городе воды нет, а он розы поливает.

Старик, видно, догадался, что речь идет о цветах: