На высоте в восемьсот километров Кальхаун снял задвижки с иллюминаторов, которые он обязан был держать закрытыми во время полета в космосе. Небо засветилось звездами. Справа по борту — сплошная темень. Ясно: он попал на ночную сторону.

Корабль опускался. На высоте в шестьсот сорок километров сдвинулась с нуля стрелка показателя внешнего давления. Он использовал его как трубку Пито, мысленно подсчитав статическое давление, которое должно было быть на этой высоте, и сравнил его с динамическим, производным от скорости корабля, врезавшегося в атмосферу из почти пустого пространства. Давление должно было поддерживаться практически на нуле. Он стал разворачивать корабль кормой к поверхности и уменьшил скорость, чтобы сбить давление. Спуск продолжался. Триста двадцать километров. Стала видна тонкая полоска света местного солнца, окаймлявшая Мэрис III. Сто шестьдесят километров. Пилот выключил реактивные двигатели и отпустил корабль в медленное свободное падение, одновременно разворачивая его носовую часть в вертикальное положение.

Шестнадцать километров. Кальхаун стал шарить в эфире в поисках признаков человеческой деятельности. Но в электромагнитном диапазоне все было тихо, лишь потрескивали разряды электромагнитной бури, бушевавшей где-то вдали. В восьми километрах от поверхности он по показаниям радара определил, что буквально продирается сквозь горный массив. Кальхаун повернул корабль так, чтобы еще раз сбросить скорость, и начал тормозить с помощью реактивного двигателя.

Вытянулись тонкие огненные струйки невероятной длины. Контролируя спуск через иллюминатор, он слегка отклонял быстро и с грохотом опускавшийся корабль до тех пор, пока тот ровно не завис над откосом горы, покрытым деревьями. Звездолет находился уже совсем близко к поверхности.

Кальхаун совершил посадку на склоне горы, высветив его бледно-голубым сиянием вырвавшегося из сопел пламени. Он выбрал место контакта, ориентируясь по ровной шапке деревьев, которая свидетельствовала о том, что под ней — нечто вроде плоскогорья. К этому времени Мургатройд совсем обезумел от боли, но Кальхаун все еще не мог оторваться от сложнейшего маневра, чтобы прийти ему на помощь и освободить хвост. Наконец ему удалось мягко посадить корабль, максимально сохранив вертикальное положение корпуса.

Тем самым было продемонстрировано если не абсолютное, то близкое к тому мастерство пилотажа. Кальхаун виртуозно ввел «Эскулап 20» в выжженный им среди чудовищных деревьев туннель. Благодаря большой скорости истечения струек пламени они не разошлись веером при соприкосновении с поверхностью, а прожгли ее, проделав еще одну скважину, на сей раз в гумусе, глинистом слое почвы и в скальных породах. Когда корабль замер, скалы разогрелись до жидкообразного состояния на добрых два десятка километров в глубину. Воцарившуюся тишину нарушил только один слабый звук — сорванная огненным вихрем ветка дерева нехотя при своем падении царапнула корпус корабля.

Кальхаун выключил реактивный двигатель. Космолет слегка пошатнулся. Было слышно, как он что-то подминал под себя, но затем прочно стабилизировался на выпущенных стойках.

— Вот теперь можно заняться и тобой, Мургатройд, — облегченно вздохнул Кальхаун.

Он врубил внешние микрофоны, намного более чувствительные, чем человеческое ухо. Ни на секунду не прекращался и поиск в эфире, но там, кроме треска от разрядов дальней грозы, по-прежнему ничего не было слышно.

Снаружи доносилась завывание ветра на вершинах ближайших гор и почти оглушающий шелест листвы. Сквозь этот гул прорывалась хаотичная смесь других звуков: трели, уханье, карканье, хрюканье — одним словом, шум и гам местной фауны. Они действовали на него как-то по-особому умиротворяюще. Кальхаун отрегулировал звучание до уровня фона, и они превратились в концерт ночных тварей, который всегда воспринимается человеческим существом как выражение полнейшего спокойствия и благополучия.

Кальхаун взглянул на фотографии города, полученные съемкой через телескоп. Типичная столица колонии, строительство которой, насколько ему было известно, началось два года назад с задачей принять поселенцев с планеты Деттра-2. Вот и место, где размещалась та самая энергорешетка, с помощью которой его пытались уничтожить, швыряя звездолет в космосе так, что тот легко мог развалиться на части, и забавлялись с ним словно с крысой, которую треплет собака. Город, который вынудил Кальхауна спускаться с задраенными иллюминаторами, делать вид, будто корабль сильно поврежден изнутри, и жертвовать своими резервами энергии в несколько сот миллионов киловатт-часов. Наконец, средоточие того, что сделало для него невозможным возвращение обратно в Медуправление.

Он внимательно всмотрелся в эти исключительно четкие снимки. Видны были самые мельчайшие детали: узор дорог, скопление жилых массивов, пышные парки между зданиями. Наконец, сама энергорешетка — сооружение из стальных балок высотой в восемьсот метров и вдвое больше в диаметре.

Но на улицах почему-то не было ни людей, ни машин. На крышах зданий не стояли вертолеты или какие-нибудь другие летательные аппараты, которые свидетельствовали бы о движении в воздушном пространстве столицы…

Получалось, что город либо опустел, либо вообще никогда не заселялся. В то же время не отмечалось никаких признаков разрушений. Дома стояли в целости и сохранности, не было видно никаких следов паники или бедствия. Дороги не поросли травой. Просто город был пуст. Или мертв.

Тем не менее кто-то в нем пытался, причем с чудовищной жестокостью и весьма эффективно, уничтожить медкорабль.

Кальхаун вновь в изумлении поднял брови и посмотрел на Мургатройда.

— Так что же все-таки случилось? — обратился он к тормалю. — У тебя, есть на этот счет мнение?

«Чи!» — пискнул Мургатройд.

Обработанные поля, мертвого человека и прочие интересные вещи Кальхаун обнаружил позже, когда покинул корабль. Пока же он находился на борту, существовали лишь обстоятельства, вызывавшие у него недоумение. Так, утро первого дня пребывания на планете он провел, внимательно прослушивая весь спектр радиосвязи. Сигналов, порожденных человеком и его деятельностью, он не зафиксировал. Это доказывало, что жителей на Мэрис III вроде бы не было. Однако в середине утра внешние микрофоны зафиксировали рев реактивных двигателей. Кальхаун взглянул в небо и отметил тонкий, белый на голубом фоне, инверсионный след ракеты. Это означало, что она летела в атмосфере. Как, впрочем, и то, что кто-то делал с нее фотосъемку в целях обнаружения кратера, который должен был остаться на поверхности после падения медкорабля.

Таким образом, сам факт попытки отыскать его говорил в пользу обитаемости планеты, хотя полное молчание в радиодиапазоне противоречило этому. Отсутствие в городе движения транспорта свидетельствовало о том, что он был пуст или мертв, но в то же время люди там были, так как кто-то же ведь ответил на запрос Кальхауна о посадке, а позднее, когда он себя идентифицировал, попытался его убить. Стремиться уничтожить медкорабль мог лишь тот, кто не желал проведения на Мэрис III санитарно-эпидемиологической инспекции. А это автоматически означало, что в этом мире создалось положение, о котором Медслужба была обязана знать. Однако подобная ситуация здесь просто была немыслима.