Тем не менее, по возвращении в Лондон Сикорски продолжал подвергаться нападкам своих внутриполитических врагов, которые обвиняли его в политике уступок Сталину.
15 апреля 1943 года радио Берлина объявило о находке по Катынью нескольких захоронений с польскими офицерами. Генерал Сикорски, которого это заявление очень обеспокоило, обратился к Черчиллю за советом, как быть. Черчилль, хотя и догадывавшийся о совершенном злодеянии, ответил, что мертвых все равно уже не поднимешь, и дал понять, что не хотел бы вмешиваться в эту аферу. Тогда Сикорски обратился в международный Красный крест с просьбой разобраться в данном вопросе. Гитлеровский министр пропаганды Геббельс[19] немедленно усмотрел в этом исключительно благоприятный шанс посеять раздор в лагере союзников. А Сталин, воспользовавшись возможностью появления комиссии Красного креста, отреагировал немедленно. Его орган — газеты «Правда» обвинила в злодеянии немцев и заклеймила генерала Сикорского как союзника Гитлера. На этом основании Советский Союз порвал политические отношения с эмигрантским польским правительством.
Когда в Лондоне прошли слухи о недовольстве генералом Сикорским в частях и подразделениях армии генерала Андерса, ушедшей после окончания формирования из Советского Союза на Ближний Восток, Сикорски посчитал необходимым вылететь туда, чтобы разобраться в происходившем.
Британский министр иностранных дел Иден,[20] с которым Сикорски должен был лететь вместе, проинформировал советского посла Майского об этом и заверил, что в польском эмигрантском правительстве в ближайшее время произойдут изменения, на которых настаивал Сталин, постоянно напоминая о их необходимости Черчиллю.
1 мая 1943 года Сикорски получил послание от двух своих министров, которые умоляли его отказаться от поездки на Ближний Восток. Вот что они писали:
«Лично — строго секретно.
Господин генерал!
В течение уже довольно продолжительного времени вы намереваетесь совершить поездку на ближний Восток. Желание это несомненно вызвано вашей заботой о государственных интересах и положением польских частей и подразделений, дислоцирующихся там…
… Вполне очевидно, что часть польских беженцев на Ближнем Востоке возбуждена преступной агитацией определенных кругов, в результате чего эта поездка становится для вас опасной, господин генерал. Не исключена и возможность провокационных действий со стороны вражеских сил.
Обращаемся к вам как члены правительства и преданные от всей души люди с просьбой отказаться в сложившихся обстоятельствах от запланированной вами, господин генерал, поездки на Ближний Восток.»
На это письмо Сикорски не ответил.
Через десять дней, 25 мая 1943 года — после совместного завтрака с ближайшими сотрудниками в гостинице «Дорчестер-отель» и встречи с министром иностранных дел Иденом — небольшая группа польских политиков направилась на железнодорожную станцию Паддингтон, чтобы выехать на один из аэродромов королевских военно-воздушных сил, расположенный вблизи Бристоля.
Кроме Сикорского, его личного адъютанта и дочери в этой группе находились несколько высших офицеров, а также полковник Виктор Казалет — офицер связи английского правительства с польским эмиграционным правительством.
На аэродроме их уже ожидал служебный самолет Идена. Это был переоборудованный американский дальний бомбардировщик «Либерейтор», наиболее массовый самолет Второй мировой войны. У него был номер АЛ-523. Вылет был назначен в полночь. В качестве пилота должен был лететь чешский летчик — лейтенант авиации Эдвард Макс Прхаль, считавшийся одним лучших пилотов транспортной авиации и бывший одним из пяти летчиков союзников, которым разрешалась ночная посадка в Гибралтаре.
Рано утром следующего дня машина совершила промежуточную посадку в Гибралтаре, после чего продолжила путь в Каир.
В тот же день во многих польских министерствах в Лондоне раздались телефонные звонки. На неплохом польском языке им было передано сообщение:
— Вы еще не слышали последнюю новость? Самолет генерала Сикорского потерпел в Гибралтаре катастрофу. Все пассажиры погибли.
Господа министры успокоились только тогда, когда услышали официальные заверения сотрудников британского правительства, что все в порядке, а телефонные звонки были просто чьей-то злой и неуместной шуткой.
Тем временем «Либерейтор» прибыл в Каир без происшествий. Сикорскик провел несколько дней в разговорах с генералом Андерсом, а самолет возвратился в Англию. Затем в течение нескольких недель генерал объезжал польские части в Иране, Ираке и Палестине, проводя, несмотря на нестерпимую жару, инспекции, принимая парады и беседуя с офицерами и солдатами. О его здоровье все это время беспокоилась его дочь София, находившаяся постоянно с ним. 29 июня Сикорски возвратился в Каир, где вместе с дочерью и адъютантом, лейтенантом Поникевским провел несколько дней отдыха. Его было даже уговорили провести в Египте несколько недель отпуска, но тут он получил телеграмму от Черчилля и стал собираться в обратный путь.
Сикорски попросил выслать за ним самолет и выразил желание вновь лететь с пилотом Прхалем. Его желание было исполнено. Генерал купил тогда серебряный портсигар для летчика и попросил выгравировать на нем дарственную надпись с выражением восхищения его летными качествами, который и вручил тому при его прилете в Каир.
Непосредственно перед вылетом 2 июля 1943 года Сикорского попросили взять с собой трех пассажиров, которым надо было срочно попасть в Лондон, а других оказий пока не было. Ими были бригадный генерал военной полиции Джон Уайтли и два агента секретной службы. Сикорски не возражал.
«Либерейтор» взлетел с аэродрома Каира, как и было запланировано. Генерал был в прекрасном настроении и занял даже место в кабине летчика. Дочь сфотографировала его и пилота Прхаля на память.
Примерно в три часа пополудни начальник польской миссии в Гибралтаре граф Людвиг Лубенски, бывший до войны секретарем тогдашнего польского министра иностранных дел Иосифа Бека, был вызван во дворец губернатора.
Из воспоминаний графа Лубенского:
«Когда я пришел к губернатору, он сказал мне:
— Я только что получил радиограмму из Каира, в которой генерал Сикорски, возвращающийся в Лондон, просит разрешения сделать промежуточную остановку в Гибралтаре с ночевкой в связи с усталостью.
Губернатор Мейзон-Макфарлейн испытывал искреннее уважение к Польше и был другом генерала Сикорского. После того как мы обсудили подробности пребывания генерала Сикорского в Гибралтаре, я возвратился к себе. Но не успел усесться за письменный стол, как меня снова вызвали к губернатору.
Я поспешил во дворец, и губернатор рассказал мне о возникновении довольно сложной ситуации. Вслед за радиограммой Сикорского он получил шифровку господина Майского, советского посла в Лондоне, в котором он сообщал, что вызван Сталиным в Москву и нынче же совершит посадку в Гибралтаре, переночует и вылетит в Москву через Каир.
— Естественно, я не могу принять одновременно этих двух гостей у себя, — сказал губернатор.
Дело в том, что к этому времени из-за резни в Катыне отношения между Советским Союзом и Польшей были фактически прерваны. И я ответил ему:
— Решайте сами, господин губернатор, кого из этих гостей вы предпочитаете.
— Конечно же, Сикорски для меня — на первом месте, но мне придется объясняться с Лондоном, — возразил с улыбкой губернатор.
Тогда я предложил ему сказать, что у него уже есть гости и к тому же из соображений безопасности будет лучше, если господин Майский прибудет в Гибралтар ранним утром, вылетев из Лондона ночью. Ведь идет война и следует считаться с немецкими истребителями. После нескольких часов отдыха, завтрака и принятия ванны господин Майский мог бы вылететь далее. Генерал Сикорски в это время будет находиться в отведенных ему апартаментах.
