В истории госбезопасности уже существовала структура, занятая «нейтратазацией источников, представляющих государственную опасность», — Четвёртое управление НКВД, которым руководил знаменитый Павел Судоплатов, приговорённый по делу Берия к пятнадцати годам тюремного заключения. Нынче Судоплятов реабилитирован, и он считается среди чекистов легендарной личностью. Ведь по их понятиям, он Родину не предал, а только людей уничтожал.

А потом в здании на Лубянке «реабилитировали» и Четвёртое управление. Так появилось УРПО. Из него и совершил побег подполковник ФСБ Александр Литвиненко.

К тому же опер ушёл не один. А с документами, видео— и аудиоплёнками. Ушёл со своей удивительной памятью, — захватившей— самые нелепые и трагические моменты истории России.

Словом, ушёл компьютер на двух ногах, файлы которого хранят известные имена и нашумевшие происшествия. Достаточно просто перечислить названия этих файлов, чтобы оценить объём и вес «убежавшей» информации: Листьев и Ельцин, Путин и Березовский, Патрушев и Коржаков, Алла Дудаева и Татьяна Дьяченко, Ястржембский и Филатов.

Литвиненко получил убежище в Англии, и ФСБ тут же включило его в список перебежчиков, двойных агентов, предателей. Хотя всё, чем он занимался, не имеет никакого отношения к безопасности России. Во всех странах этим занимаются МВД и налоговая полиция, но никак не контрразведка. Почему же в России всё иначе? Да потому, что у нас идёт передел собственности, потому что у нас борьба с организованной преступностью — самое прибыльное дело. Сегодня ловить шпионов — неблагодарная каторжная работа. А вот работать с бандитами и следить за коммерсантами — золотое дно!

За полтора года до побега Литвиненко устроил скандально известную пресс-конференцию, привёл своих коллег и озвучил обвинения в адрес ФСБ: там совершаются преступления.

Они думали — их услышат. Но общество в России, народ — безмолвствуют. Если и услышали — то промолчали.

Бунтовщиков стали 'прессовать: Литвиненко по ложному обвинению посадили в тюрьму. И хотя суд его оправдал, за первым обвинением последовало второе, и третье, и ему дали понять, что Контора не отступится — в конце концов он будет наказан за своё выступление.

Дело кончилось побегом. И новым — заочным — судом.

Он убежал потому, что там не было нас с вами — общества. Он использовал все личные методы защиты, а общественных — не оказалось.

Мы, конечно, догадываемся, что происходит со спецслужбами в России. Они внедряются в банки и участвуют в конкурентной борьбе, занимаются откровенным рэкетом и терактами, — работают— со СМИ и Государственной думой. Но у нас были только отдельные факты или только подозрения.

Пока нас пугали приходом коммунистов и возвратом к тоталитарному прошлому, тихо и незаметно возникло государство чекистское, в котором политические процессы стали напоминать спецоперации.

И самое печальное — в обществе возродился страх. Мы стали при разговорах отключать мобильные телефоны, защищать компьютеры, шифровать послания на пейджеры. Да что мы — даже в Кремле стали бояться прослушки, и теперь там не переговариваются, а переписываются (мягким карандашом, чтобы не оставались следы на следующем листе бумаги). Кажется, самое время пришло нам, гражданам России, самим взять в разработку спецслужбы, осуществить туда техническое и агентурное проникновение (так у них это называется), чтобы лишить их главного оружия — секретности.

И вот — Литвиненко как наш агент. Вот его агентурные сообщения.

Всё, о чём рассказывает Литвиненко, — оперативная информация. Понятно, что она требует проверки. Но он готов отвечать перед судом за каждое своё слово. Поэтому — я слушаю его. Он вываливает на стол десятки тысяч слов, и диктофон послушно их глотает с немецкой аккуратностью («Грюндиг»!). Потом я вынимаю эти слова и просто расставляю их по местам, убирая тысячи подробностей и лишних деталей. И вдруг замечаю, что почти не задавал ему вопросов. Он торопливо задавал их сам. Так что я просто оказался свидетелем на допросе, на который подполковник ФСБ Александр Литвиненко вызвал себя сам.

— Начнём с ареста, который изменил всю твою жизнь. Ты был арестован…

— 25 марта 1999 года. Около трёх часов дня.

— На каком уровне принималось решение об аресте?

— Путин как директор ФСБ лично курировал Управление собственной безопасности, которое меня разрабатывало. Арест не мог состояться без его ведома.

Задержали меня по постановлению старшего следователя по особо важным делам Главной военной прокуратуры России подполковника Барсукова. Приказ дал заместитель главного военного прокурора генерал-лейтенант Яковлев. Он санкционировал арест. А задерживали меня сотрудники ФСБ. Отдел спецопераций Управления экономической контрразведки (бывшие сотрудники группы «Альфа»). Интересно, что руководил группой мой товарищ, с которым мы провели не одну совместную операцию, — Борис Дицеев.

— Где это происходило?

— В центре Москвы, около гостиницы «Россия».

— Как опытный опер, ты ведь знал, что тебя арестуют? Предчувствовал?

— Да, знал. Но не знал, что всё будет так демонстративно и грубо. Я в то время работал в Комитете по делам СНГ у Березовского. Накануне вечером, когда уже собирался домой, мне позвонил мой бывший сослуживец полковник Шебалин и сказал: «Надо срочно увидеться». Назначили встречу около гостиницы «Спутник», на проспекте Вернадского.

Он сел ко мне в машину, попросил довезти до дому и стал задавать какие-то странные вопросы:

— Люди очень интересуются, какие отношения у Путина с Березовским.

Все знают, что однажды Путин пришёл на день рождения к жене Березовского. Трудное было время, и никто не пришёл — только Путин. С цветами. Потом Березовский как-то в интервью рассказал, что когда он Путина спросил: «Володя, ты не думаешь, что у тебя будут проблемы?», тот ответил: «Я же твой друг».

Это я сейчас понимаю, что люди, планировавшие мой арест; держали в памяти тот день. А вдруг там снова дружеские объятия…

Я говорю: «Витя, я не знаю об этом ничего. Спросите сами… А зачем тебе это надо?' Он: «Люди интересуются. Люди очень интересуются». Я: «А людям-то что?» — «Ну, ты понимаешь, может быть так, что Путин предаёт интересы родины. И такого человека поставили директором ФСБ». — Я: «Витя, ты меня просишь срочно приехать на другой конец Москвы для того, чтобы сообщить, что Путин предаёт интересы родины? Можно было завтра об этом поговорить».

Он долго думал, а потом сказал: «Ты знаешь, тебя арестуют. И скорее всего, завтра». Я удивился: «А почему ты начал с Путина и интересов родины, а не с этого известия? И кто меня арестует, и откуда тебе это известно?»

Он ответил: «Не могу сказать, мои люди передали. Но арестуют, и тебе лучше скрыться».

— Он провоцировал тебя на побег?

— Да. Это я сейчас понимаю. А тогда сказал, что не буду бежать, потому что не совершал никаких преступлений и мне нечего бояться. Если они решили меня арестовать (что было естественно после пресс-конференции), пусть так и сделают.

— И на следующий день…

— Утром стал собираться на работу. Сел в машину, а она не заводится. Позвонил другу. Мы с ним долго ковырялись — всё без толку. Друг сказал, надо поменять деталь какую-то. Поехали за город, в сторону Подольска, там есть большой магазин автомобильных запчастей. Любопытная деталь: на улице сосиски жареные продавались, а я не успел позавтракать. Думаю — взять, что ли, сосисок? Но торопился и решил, что потом поем. А в Лефортово часто вспоминал эти сосиски.

Починили машину, я забежал домой переодеться. Когда спортивный костюм снимал, думал — под душ, что ли, залезть или уж вечером? Потом и душ не раз вспоминал.

Ещё интересный факт: мне целый день на пейджер передавал Понькин: «Саша, ты где?», «Саша, ты где?»

— То есть за тобой уже велась слежка? Контролировались все перемещения?