После того как два депутата оппозиционной партии «Шели» решили поставить вопрос об этом в кнессете, военный корреспондент газеты «Гаарец» с возмущением обвинил их в лицемерии и желании нажить политический капитал на общеизвестных фактах. «Гаарец» «напомнила», что «охота на людей»— обычная узаконенная практика в израильской армии, что она широко применялась на оккупированном в 1967 году Синае, а вообще начиная с 1948 года применяется против палестинцев, изгоняемых из родных мест. Словом, газета еще раз подтвердила, что террор является государственной политикой сионистского государства и не является с точки зрения сионистской морали преступлением.

Буквально в день освобождения Пинто израильское телевидение сообщило о другом подобном случае, ссылаясь (иначе военная цензура не пропустила бы!) на материалы, опубликованные в лондонском журнале «Спектейтор». Речь шла о подполковнике А. Садехе, приказавшем в те же дни вторжения весной 1978 года расстрелять пленного, захваченного в Южном Ливане. (Вспомним при этом «благородное возмущение» Моше Аренса и его заявление, что израильская армия не убивает военнопленных!) Если же учесть, что в ходе вторжения в Ливан и осады Бейрута летом 1982 года, в ходе резни в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила израильская армия творила куда большие злодеяния, то зверское убийств «только» двоих палестинцев агентами «Шин-Бета» с точки зрения сионистской Фемиды вообще не заслуживает никакого внимания. Не были же привлечены к уголовной ответственности министр обороны А. Шарон и начальник военной разведки того периода Е. Саги! Почему же должен быть судим Абрахам Шолом? Что же касается политических скандалов, то к ним в Израиле все уже привыкли и они являются непременной принадлежностью жизни сионистского государства.

— Ты — коммунист? Сознавайся! Мы все знаем!

И опять удары — каблуками, железными прутьями, палками, кулаками…

Этот кошмар начался для Халиля Хиджази, жителя города Наблуса, находящегося на оккупированом сионистами Западном берегу реки Иордан, глубокой ночью, когда в его дом ворвались сотрудники израильскЛ гестапо.

Халиля и его семью они вытащили из постелей и поставили лицом к стене. Сами же принялись за обыск. Перерыли все. Переломали мебель. Перебили посуду. И… ничего не нашли!

— Ничего, найдем! — услышал Халиль злобный выкрик старшего налетчика. — Ты — коммунист. Мы знаем. Ты у нас заговоришь и покажешь нам все сам!

— Но что вы ищете? — повернул голову Халиль. И сейчас же на него обрушился страшный удар. Очнуся он уже в камере полицейского участка Наблуса.

…Мы разговариваем с ним в Бейруте, в кабинете члена исполкома Организации освобождения Палестины, ответственного за работу ООП на Западном берегу реки Иордан.

Халиль Хиджази говорит глуховато, он весь словно ушел в себя, лицо его похоже на маску. Таким оно было, наверное, когда его допрашивали под пытками — целый год!

…В полицейском участке Наблуса Халиля «подвергли первичной обработке» то есть «просто» избивали, не задавали никаких вопросов. Его раздели, руки и ноги связали и стянули за спиной — и били всем, чем могли. Трое суток без перерыва.

На четвертый день Халиля бросили в машину и доставили в военный суд в город Раммаллах. По пути — топтали ногами, били.

— В Раммаллахе ты у нас заговоришь! — усмехались палачи. — Там у нас специалисты развязывать языки таким, как ты!

Да, они знали, чем угрожали. В камере при военном суде Халиля стали пытать «по-научному». Его подвешивали за ноги, за вывернутые назад руки. Подвешенного били обрезками труб, палками. По почкам, по пяткам, по половым органам. Когда он терял сознание — отливали водой и начинали все сначала.

— Ты — коммунист? Член Национального фронта Палестины? Член руководства федерации профсоюзов? Ты — террорист? Отвечай! Подпиши протокол, что мы нашли в твоем доме оружие!

— Ничего вы у меня не нашли, — разбитые губы еле шевелились. — Ничего я не подпишу…

Удар, пронзительная боль — и темнота… Когда Халиль пришел в себя, он увидел, что палачи держат его жену.

— Очнулся? Смотри же! Нас здесь четверо, и мы изнасилуем ее вчетвером…

С женщины стали срывать одежды…

— А ты у нас сдохнешь! Мы прикончим тебя, как прикончили Фариза Таштуша. Ты знаешь, в каких мучениях он сдох?

(Фариз Таштуш — палестинский студент, учившийся в Италии и приехавший на Западный берег, чтобы навестить умирающую мать. Он был схвачен и зверски замучен сионистскими палачами в Наблусе в 1972 году.)

И опять удары, и опять боль, от которой спасает лишь глубокий обморок. День за днем. Ночь за ночью. Потом — тюрьма на территории бывшего русского православного монастыря в Иерусалиме. И здесь продолжались все те же зверские пытки.

— Однажды меня, потерявшего сознание под пыткой, закованного в кандалы, бросили в камеру к израильский уголовникам и приказали им «позабавиться» со мною,― глухо, глядя сквозь меня, рассказывал Халиль Хиджази.― Очнулся я от того, что между пальцами на ногах у меня была заложена и подожжена вата. Уголовники жгли меня сигаретами. Били, топтали…

Из Иерусалима Халиля снова отправили в Наблус. Палачи хотели скрыть его местонахождение. На все требования родственников и четырех адвокатов, возглавляемых Фелицией Лангер, израильской, ведущей многолетнюю борьбу против сионистского гестапо, следовал ответ, что Халиль Хиджази в списках арестованных «не значился», да и вообще такого человека «не существует»!

Но арабская и прогрессивная израильская общественность не ослабляла усилий, чтобы добиться освобождения Халиля или хотя бы узнать, в чем его обвиняют. Поэтому после трех дней зверских пыток в Наблусе палачи отправили свою жертву в военную тюрьму в Сарафанде.

— Там заключенных пытают по «особой программе», ― рассказывал Халиль. — Сначала меня связывали — cтягивали руки и ноги, а потом били по рукам и ногам. Затем заставляли ходить на коленях по острым осколкам камней, вмурованным в цементный пол, часами стоять на коленях на этих осколках в позе «распятие».

Камера, в которой держали Халиля, была каменным мешком 80 на 80 сантиметров площадью и высотой в 160 сантиметров, там было невозможно ни лечь, ни выпрямиться во весь рост. Дверь закрывалась герметически, для воздуха было оставлено отверстие размером в один квадратный сантиметр.

Но и это показалось палачам недостаточным, чтоб сломить дух палестинца. Его бросили в еще более тесный каменный мешок — площадью 50 на 50 сантиметров и высотой в 1,5 метра. Пол здесь состоял из острых каменных осколков.

В «особую программу» входила и «политическая читка». Обнаженному Халилю связывали руки под коленями, бросали на пол и заставляли вслух читать брошюры о демократии в Израиле, каждые пять минут языком переворачивая страницы. «Читка» продолжалась по 10–12 часов. Когда допрашиваемый терял силы, его били по половым органам.

Пытали и голодом: в сутки давали лишь одно cырое яйцо. Когда же Халиль потребовал, чтобы ему оказали медицинскую помощь, на раны его стали лить серную кислоту. Пытки не прекращались 33 дня, всего же Халиль провел в этой тюрьме около 3 месяцев.

Он не знал, что за его освобождение ведется борьба. Никаких связей с внешним миром у него не было, пока к нему на свидание буквально не прорвался адвокат Валид Фахум.

— Я не рассчитывал на адвокатскую защиту, зная, что в Израиле я не могу рассчитывать на справедливость, — горько говорит мой собеседник и переводит взгляд на девушку-стенографистку, записывающую его рассказ: это будет еще один документ, который я получу завтра в ООП.

— Никаких политических или уголовных обвинений мне так и не было предъявлено. Целый год меня пытали, подвергнув… административному заключению, без суда и следствия, только на основании решения оккупационных властей. Юридическим же основанием для «административного заключения» им служат старые английские колониальные законы, сохранившиеся в Израиле еще с тех пор, когда Палестина была «подмандатной» территорией Англии. Почему со мною хотели расправиться? Лишь потому, что я был активным участником профсоюзного движения в своем городе!