К счастью, этот варварский обычай был забыт в годы второй мировой войны. В этой войне участвовали все — и гражданские и военные. Во время воздушных налетов и обстрелов управляемыми снарядами все одинаково подвергались смертельной опасности. Как ни странно, мирное население Лондона и других крупных городов находилось даже в большей опасности, чем солдаты, служившие на Среднем Востоке или в других местах, где не было военных действий. Но от старых обычаев отказываются с трудом, и матери, чьи сыновья, находясь на фронте, ежеминутно рисковали жизнью, не могли спокойно смотреть на дюжих молодых парней из лондонского Уэст-Энда[98], которые купались в роскоши и, видимо, не собирались даже пальцем шевельнуть, чтобы помочь своей стране. Конечно, некоторые пытались уклониться от военной службы или дезертировали, как это показано в предыдущей главе, но таких людей было сравнительно немного. Нередко молодые люди, которые, казалось бы, жили в роскоши и бездельничали, а потом вдруг таинственно исчезали, иногда безвозвратно, оказывались тайными агентами.
Эти люди вызывают у меня восхищение. В самом деле, любой тайный агент, работает ли он на свою страну или против нее, заслуживает уважения хотя бы за одну только храбрость. В коллективе смелым быть нетрудно, а в одиночестве, когда приходится опасаться каждого прохожего, каждого знакомого, когда даже во сне нужно следить за собой, чтобы не заговорить на родном языке, — это очень тяжело. Кто никогда не был разведчиком и лично не знает тайных агентов, тот не поймет, в каком непрерывном нервном напряжении живет разведчик. Он не может предугадать, с какими намерениями подходит к нему сзади человек: то ли он хочет дружески похлопать по плечу, то ли, тяжело опустив руку, произнесет: «Вы арестованы».
Тайные агенты английского правительства, проводившие свою жизнь в кажущейся роскоши и потому вызывавшие косые взгляды тех, кто не был посвящен в государственную тайну, были, как правило, молодыми людьми и обладали отличным здоровьем. Места назначения им обычно приходилось достигать с помощью парашюта, а после сорока лет мышцы у человека теряют упругость, необходимую для ночного парашютного прыжка, к тому же зачастую на неровную каменистую поверхность, — тут легко пострадать при приземлении. Многие тайные агенты были иностранцами. Их выбрасывали с парашютами на родной земле, иногда возле того города или деревни, где они родились и где живут их родные и близкие. Некоторым из них пришлось перенести пластическую операцию, чтобы их не опознали друзья и родственники. Английские же шпионы так тщательно изучали страны континента и один из иностранных языков, что их можно было принять за местных жителей.
Долгие месяцы перед выброской на континент эти люди проходили тщательную подготовку. Их учили обращаться с парашютом и с взрывчатыми веществами, необходимыми для различных диверсий. Обучение они проходили в специальной школе для шпионов, расположенной в глубине страны. Программа включала искусство маскировки, различные методы бесшумного убийства человека, использование личного оружия и радио, знание тайнописи, фотографирование и доскональное изучение местности, на которой предполагалась выброска. К обучаемым предъявлялись исключительно высокие требования в умственном и в физическом отношении. Приступать к выполнению боевых заданий разрешалось только тем, кто успешно выдерживал всевозможные испытания. Дисциплина поддерживалась спартанская. Будущим тайным агентам не рекомендовалось много пить и без разбора менять женщин. Любовь почти всегда становилась роковой для разведчика — свои чувства он должен держать под контролем.
Затем эти молодые люди, блестяще подготовленные во всех отношениях, направлялись на выполнение боевых заданий. И все-таки, несмотря на тщательную подготовку, процент их провалов был тревожно высок. При проведении операции под названием «Английская игра» много отважных молодых датчан было схвачено гестапо, несмотря на все меры предосторожности, так как в группу агентов проник предатель. В других случаях, по сведениям нашей разведки, английские агенты попадали в руки гестаповцев из-за своих собственных ошибок, а это уже никуда не годится. Многие месяцы подготовки пропадали даром, ценная информация о наших методах работы становилась достоянием противника, да и власти задумывались над тем, стоит ли вообще заниматься этим делом. Можно позволить себе рискнуть смелым человеком, когда знаешь, что один провал приходится на десять удач, — тут почти каждый имеет шансы остаться в живых. Но когда это соотношение — сто к одному или даже сто к нулю, никто не возьмет на себя смелость обречь на самоубийство храброго, умного человека, который может принести столько пользы своей стране.
И вот кому-то в разведке пришла в голову такая мысль: а не привлечь ли контрразведчиков, накопивших богатый опыт вылавливания шпионов, к последней проверке наших тайных агентов перед их опасным путешествием? Если тайный агент выдержит сложнейшие испытания, которым подвергнут его эксперты по ловле шпионов, он может быть уверен, что при выполнении задания ему удастся обмануть гестапо. Если он провалится на экзаменах, этот первый провал не станет для него роковым, а предостережет от повторения ошибок в будущей работе. Когда это разумное решение было принято, меня пригласили проэкзаменовать группу тайных агентов, которые вскоре должны были покинуть Англию. Меня попросили подвергнуть их самому строгому и всестороннему испытанию, исключая, разумеется, пытки. Я должен был при этом использовать методы, близкие к тем, которые практиковались в гестапо.
И вот через несколько дней ко мне в кабинет вошли три молодых человека. Они горели желанием работать агентами и были готовы отправиться на выполнение любого задания.
Их сопровождал офицер, видимо уверенный в своих протеже и явно гордившийся ими.
— Когда они отправляются на задание? — обратился я к нему.
— Послезавтра.
— Так, как есть?
— Да, как есть.
Я опять посмотрел на молодых людей. Одеты они были очень аккуратно, но их костюмы — не старые, и не новые — не бросались в глаза. Словом, их вполне можно было принять за деловых людей, под видом которых им предстояло работать в Бельгии. Я подошел к одному из них и, засунув руку за его жилет, вытащил галстук. На изнанке галстука красовалась этикетка магазина: «Селфридж, Оксфорд-стрит. Лондон».
— Уведите их, — сказал я смутившемуся офицеру. — Какой смысл теперь разговаривать с ними?
Они ушли, а я сел в кресло и закурил сигарету. Если допускаются такие нелепые промахи, разве удивительно, что ежедневно гибнут отважные, отлично подготовленные разведчики? Казалось просто невероятным, что при такой совершенной системе всесторонней подготовки могут допускаться настолько грубые ошибки. Я с досадой думал о напрасно потерянных времени, деньгах и человеческих жизнях.
Через шесть дней мне пришлось экзаменовать другого молодого человека, которому вскоре предстояло выброситься с парашютом в Бельгии. На этот раз мое первое замечание учли — ни одна нитка одежды не могла выдать его.
Я попросил будущего разведчика рассказать мне легенду, которую он приготовил, чтобы в случае необходимости объяснить гестапо причину изменения своего местопребывания и поездок по стране. Вот что он рассказал. После оккупации немцами Бельгии он бежал на юг Франции. В Ницце он нашел работу на цветочных плантациях. Там он проработал простым рабочим восемь месяцев, но затем услышал, что при нацистах в Бельгии стало лучше, чем он ожидал, и решил вернуться в Брюссель. Так он снова оказался в Бельгии.
— Кем же вы работали на цветочной плантации? — спросил я его по-фламандски.
— Рабочим, сэр.
— Покажите руки.
Он протянул их. Руки у него были белые, мягкие, на ладонях — ни малейших признаков мозолей, ногти аккуратно подстрижены, ни один из них не поломался и не потемнел. Невозможно почти год прокопаться в земле и сохранить такие руки — руки канцелярского служащего, не прикасавшегося к лопате.
