Когда я вошел в его апартаменты, я встретил того же самого коренастого чернобрового человека, что и несколько лет тому назад. Он носил коротко стриженные волосы, улыбался широко, но довольно снисходительно. Агрессивная натура чувствовалась даже в его улыбке. Почти сразу же подали коктейли и обед — смесь японских и европейских блюд. Было ясно, что он любил свою игру — эту комбинацию разведки и карт, ибо едва окончился обед, как стол очистили и приготовили для игры в покер. Хозяин пригласил нас доставить ему удовольствие игрой в карты. Он вскоре стал пересыпать свои ставки и картежные хитрости едва прикрытыми вопросами явно военно-морского характера.

Во время наших последующих встреч он пытался объединить два своих любимых занятия, и мне потребовалось призвать на помощь всю свою энергию, чтобы победить его в обеих играх. Ямамото имел всего лишь три пальца на правой руке — последствие взрыва на борту корабля во время Цусимского сражения в то время, когда он, будучи еще лейтенантом, служил при адмирале Того на флагманском корабле «Микаса». Меня развлекало то, как он с необычным проворством проделывал с картами различные манипуляции своими тремя пальцами правой руки. Я чувствовал, что он гордился своим трюкачеством, как фокусник; он громко смеялся, когда мы награждали его мастерство комплиментами.

Не довольствуясь легкими победами, он приглашал в свой дом людей, которые представляли собой сильных противников как в области разведки, так и в игре в покер. Я не знаю, как много он мог узнать от нас, но я хорошо знаю, что мы часто обыгрывали его в покер и немало от него узнавали, в том числе и об его идеях в отношении военно-морской стратегии. Именно во время этих встреч я впервые составил представление о том, в каком направлении будет развиваться военно-морской флот Японии. Авианосец — комбинация морской и воздушной мощи — все время витал перед глазами Ямамото.

Он занимался почти исключительно оперативными вопросами, и это могло вызвать у нас интерес к людям, которым он доверил тактическую разведку, если бы мы не следили за деятельностью многих его подчиненных. Не так уж трудно было определить, кому из своих агентов Ямамото поручил заниматься выполнением этой задачи. Вскоре после войны, когда Япония приступила к осуществлению своей программы строительства военно-морского флота, в Нью-Йорке открылись японские конторы по закупке новых чертежей, патентов и производственных лицензий наших заводов с тем, чтобы ускорить японскую строительную программу путем приобретения американских изобретений на открытом рынке. Эти закупочные комиссии обычно приобретали по одному образцу изобретений, будь то самолет, дальномер или прибор по управлению огнем. Эта бережливость при закупках привлекла мое внимание, и я лично пытался убедить наших промышленников воздерживаться от продажи только одной штуки всех видов изобретений.

— Если хотите продавать, — говорил я им, — делайте так, чтобы они платили как можно больше за каждое изобретение. Поставьте условие, что они должны покупать сто штук каждого вида изобретений или им совсем ничего не продадут.

Однако вряд ли я убедил наших промышленников в мудрости осуществления контроля над японской техникой путем выкачивания их ограниченных фондов. Даже перед самым началом тихоокеанской войны они проявляли свою корыстную заинтересованность в продаже японцам по одной штуке всех своих изобретений, включая наши последние модели самолетов, которые вскоре под японской маркой действовали против нас.

Отказ Ямамото от тактической разведки увеличил, по моим заключениям, потенциальное значение японских торговых агентов в Нью-Йорке. Проявив интерес к делам японцев, мы раскрыли ряд других организаций и учреждений, занимающихся деятельностью подобного характера: управление армейского инспектора, информационное бюро по шелку и японское туристическое бюро. Наша военно-морская разведка следила за деятельностью этих учреждений и знала о многом, что в них происходило. На самом деле, когда я впервые стал говорить о них в нашем управлении, мне сказали, что наше высшее командование разрабатывало планы, направленные на закрытие этих учреждений, как очагов японского шпионажа. Такое предложение изумило и обеспокоило меня, и я попросил разрешения обсудить этот вопрос с высшим начальством.

— Эти япошки думают, что они могут делать все, что им угодно, — сказал мне один высший офицер. — Они используют эти учреждения, которые являются не только конспиративными квартирами и почтовыми ящиками (через которые различные агенты посылают свои донесения), но служат и центрами технической разведывательной деятельности.

— Откуда вы об этом знаете? — спросил я.

— Да, я знаю, — ответил он, — и не собираюсь больше валять дурака. Мы думаем нагрянуть на них сейчас же, а то будет слишком поздно.

В связи с этим следует сказать, что мы располагали довольно эффективной системой, дающей возможность следить за посетителями этих учреждений, а также за их персоналом. Наша контрразведка знала до мельчайших подробностей обо всем происходившем в их просторных комнатах.

— Вы действительно имеете в виду, — сказал я, когда он мне подробно рассказал о своих планах, — ликвидировать ваш самый лучший источник информации? Это не контрразведка — это крайняя мера. До тех пор, пока японцы думают, что мы глупцы, они будут применять свои неуклюжие методы почти открытой разведки и мы можем быть спокойны, не правда ли? Дайте им возможность вести мелкую игру. Кроме всего прочего, они не могут причинить нам никакого вреда, пока мы хорошо знаем, чем они там занимаются. А мне кажется, что мы знаем о них довольно много.

В разведке существует трюизм, что если вы дадите своему противнику достаточно длинную веревку, можно быть уверенным, что он повесится на ней. Часто агенту противника не препятствуют продолжать работу будто бы без помех со стороны контрразведки в течение пяти, а то и десяти лет. Все это время он находится под наблюдением, вся получаемая им информация проверяется и перепроверяется, все его действия тщательно регистрируются. Благодаря этому методу могут быть обнаружены новые иностранные агенты, их резиденты и целые организации. До тех пор пока агент доставляет те материалы, которые от него требуют хозяева, он обычно остается на своем посту, и в связи с этим ведение наблюдения за ним облегчается постоянством выполняемых им задач. Как только этого агента отзовут, а вместо него назначат нового, контрразведке будет трудно быстро раскрыть последнего и установить за ним такое же наблюдение, как за его предшественником. Старые агенты обычно менее опасны, несмотря на их хорошую осведомленность в тех или иных вопросах, чем один новый человек, чья личность и деятельность неизвестны нашей контрразведке.

После долгих споров и логических доказательств удалось убедить высшее командование пока не беспокоить японских шпионов, орудовавших в так называемых закупочных комиссиях. Вместо этого мы разработали планы по «обеспечению» их сведениями, в которых они столь сильно нуждались и которые так страстно искали. Для этого нам пришлось подготовить себя для той обворожительной игры в «двойников», которую нам пришлось широко вести в этой битве умов.

К середине лета 1926 года, освоив тайны криптографии, а заодно и игру в покер по системе Ямамото, я тем самым как бы завершил свою сверхсекретную предварительную работу в Вашингтоне и был теперь готов использовать приобретенные знания на практике. Мне не терпелось приступить к делу. Спокойная, размеренная жизнь в Вашингтоне с неизменным чередованием работы и светских развлечений начинала уже приедаться. К тому же действия японцев почти не вносили разнообразия в обстановку. Сам Ямамото, очевидно, находился в это время на распутье. Он видел перед собой два пути. Первый вел к миру, что обрекало японский флот на бездействие, но оставляло широкое поле деятельности для маневров японской дипломатии, второй, извилистый и опасный, в конечном итоге неизбежно вел к войне. Из разговоров с Ямамото я понял, что он ясно отдавал себе отчет в том, какой выбор предстояло сделать Японии. Он был склонен уступить пока дипломатии и посмотреть, чего она сможет достигнуть до применения силы. Но вместе с тем он обладал беспокойным и нетерпеливым характером. Он хотел добиться слишком многого, причем чересчур быстро, и не был расположен ждать урегулирования спорных вопросов путем обычного обмена вежливыми дипломатическими нотами.