Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако в 1942 году, когда стало ясно, что нам придется вести длительную войну, пришло время использовать все средства борьбы. В игру должна была вступить существующая в Германии оппозиция режиму Гитлера. В связи с этим возникла необходимость иметь в Лондоне специального офицера, достаточно высокого; ранга и занимающего высокое положение, который мог бы правильно оценивать обстановку и использовать все представившиеся возможности.

Военному министерству некогда было заниматься этим, оно было слишком «занято» выпуском плакатов «Знай своего врага!» с изображением солдат в полевой серой форме, с серебряными крыльями и свастикой. Адмиралтейство печатало открытки, изображающие силуэты немецких военных кораблей, а министерство авиации выпускало открытки с изображением немецких бомбардировщиков, совершающих налеты на Лондон. «Знай своего врага!» Ночные бомбардировщики, летая над английской столицей, сбрасывали свой смертоносный груз. Зарево пожарищ ярко освещало все вокруг, подобно солнцу во время заката. К этому времени японцы овладели Сингапуром и захватили Бирму и Яву. Роммель стоял у Эль-Аламейна, нацеливаясь на дельту Нила. Война шла своим чередом.

Но никто не хотел говорить со мной о Канарисе. Наконец я встретил двух офицеров разведки, слышавших об адмирале. Я хорошо помню этот осенний день 1942 года, когда мне довелось разговаривать в военном министерстве с одним пожилым полковником.

— О, у вас есть идеи. Вы были перед войной в Германии?

Я постарался перевести разговор на тему об абвере.

— У адмирала Канариса довольно своеобразный образ мышления, — сказал я.

— Он грек, — заметил полковник. Чувствовалось, что он не испытывал удовольствия в изучении чего-либо необычного, хотя это и входило в его обязанности.

Затем меня вызвали к начальнику одного секретного отдела. Это уже был второй офицер разведки, с которым я беседовал во время войны и который, очевидно, знал все об абвере. Он проявил большой интерес к Канарису. Офицер был невысокого роста, со спокойным, несколько суровым лицом. Природный талант, тренировка, постоянное стремление к знаниям, большой опыт секретной работы и спокойный характер — все это, вместе взятое, сделало его выдающимся офицером разведки.

— Я могу ясно представить себе, что сейчас думает адмирал! — воскликнул он. — Мне кажется, я хорошо знаю его мысли.

Мы говорили об оккупированной Европе, о политике государств, о Германии, об ее ужасном пути. Мне стало понятно, что мой собеседник прекрасно разбирается в ходе исторических событий. Во время беседы было затронуто несколько весьма важных проблем и я откровенно высказал ему свое мнение.

— Мы не должны позволять дурачить себя из-за нашей излишней осторожности, как это было однажды в Венло[67]. Мы упускаем благоприятные возможности в Германии. Почему мы не устанавливаем контакта с людьми Канариса? Они могут оказать нам помощь, даже если у нас пока нет возможности для совместной работы на основе общей политики.

Мои слова, вероятно, удивили его. Тем более, что я почти два года не поддерживал никаких связей со своими друзьями из английской разведывательной службы и с начала войны не встречался с немцами. Но я хорошо помнил слова Клейста, сказанные мне: «Успехи Гитлера делают еще более необходимой борьбу против него». Позже я узнал, что мое предложение было правильным. Когда мне пришлось снова встретиться с этим офицером разведки, он сказал мне:

— Я принял ваш совет. Он оказался очень полезным и принес нам хорошие результаты.

Он тихо повторил последнюю фразу, как будто сам все еще удивлялся полученным результатам. Но то, что сказал он потом, поразило меня сильнее всего.

— Не хотели бы вы встретиться с Канарисом?

В военное время встретиться с главой секретной службы противника? Я с удивлением смотрел на собеседника, пытаясь понять, не шутит ли он. Он улыбался, но по его глазам я видел, что говорится это вполне серьезно.

— Да, я бы хотел этого, — ответил я.

— Как вам кажется, вы смогли бы с ним поговорить?

— Думаю, что да, сэр.

— Мне хотелось бы послать вместе с вами кого-нибудь постарше вас. Вы не будете возражать?

Меня удивило, что он интересуется моим мнением, тогда как все целиком зависело от него одного.

— Вы не обижайтесь, что я так говорю. Но вы еще очень молоды, и если вы поедете один, то Канарис подумает, что к нему относятся без должного уважения.

— Я понимаю, сэр.

Он немного помолчал, а затем сказал:

— Приходите сюда через две недели.

Я вышел от него в радостном возбуждении.

Однако встретился я с этим человеком лишь через несколько недель, в сентябре 1942 года. Он был в подавленном настроении из-за сенсационных сообщений американских газет, будто Канарис готовит заговор против Гитлера.

— Боюсь, что теперь уже нельзя будет послать вас встретиться с адмиралом, — заметил он.

Его несколько смущало присутствие помощника, который вошел в кабинет по какому-то пустяковому вопросу и посмотрел на меня очень недружелюбно, Ему как будто не понравилось, что я нахожусь в кабинете его начальника.

Как только за ним закрылась дверь, офицер объяснил мне создавшуюся ситуацию.

— Мы должны быть очень осторожны, чтобы не обидеть русских. У вас много друзей среди людей, занимающих высокие посты. И это сильно усложнит дело, если когда-нибудь станет известно, что вы встречались с адмиралом Канарисом.

«А еще больше это усложнит положение Канариса, — подумал я. — Но почему это должно стать достоянием гласности? Ведь никто теперь не считал, что мы ведем «странную войну». Разве от наших русских друзей в Лондоне нельзя сохранить это в тайне?»

Я не верил тогда и сейчас не верю, что это было именно так. Нет, ответ следовало искать в той высокой политике, которую проводило министерство иностранных дел и которая не обсуждалась в парламенте. Английское правительство, по-видимому, придерживалось политической линии, нашедшей свое отражение пять месяцев спустя в формуле «безоговорочная капитуляция», принятой на конференции в Касабланке.

— Мы постоянно что-то предпринимаем, — продолжал офицер из секретной службы, — но всегда появляется «что-то» другое, вроде этой статьи о Канарисе, и разрушает все созданное с таким трудом.

Я высказал предположение, что статья, опубликованная в американских газетах, не отразится на положении Канариса. Возможно, ее сочтут за одну из враждебных попыток посеять раздор между вермахтом и нацистской партией. И если бы теперь с нападками на начальника абвера выступила и английская печать, то это могло бы принести адмиралу лишь пользу.

— Это я бы сделал сам, — заявил я.

Но в то время автор этих слов находился на службе в корпусе морской пехоты и не имел непосредственного контакта ни с газетами, ни с разведывательной службой.

Но мне кажется, что идея написать подобную статью была подсказана вскоре кому-то другому. Однако тон появившихся в печати материалов был более резким, чем это было необходимо. Я останавливаюсь на этом подробно по двум причинам: во-первых, чтобы вывести из заблуждения английских читателей, у которых, возможно, от чтения современных газет могло создаться неправильное представление об адмирале Канарисе, и, во-вторых, убедить немецких друзей Канариса, с негодованием в свое время встретивших эти статьи, что за грубыми и резкими словами скрывались самые лучшие намерения.

Для примера я привожу ниже нечто вроде некролога, опубликованного в английских газетах в декабре 1942 года.

А д м и р а л  В и л ь г е л ь м  К а н а р и с — мастер шпионажа, дьявольский гений третьего рейха

Непримиримый враг Англии, матерый шпион, хладнокровный убийца всех, кто стоял на его пути, — вот та эпитафия, которую следовало бы написать на могиле Вильгельма Канариса, человека, так много сделавшего, чтобы привести к власти фюрера, желавшего в свое время знать, следует ли ему считать Канариса своим врагом или союзником.

вернуться

67

Речь идет о похищении гестаповцами двух английских офицеров-разведчиков, которое произошло в Венло на голландской границе. — Прим. ред.

36
{"b":"187915","o":1}