Но Суньер, говоря от имени Франко, хотел получить именно артиллерию. В конце концов Гитлеру пришлось заявить, что Германия вряд ли сможет поставить Испании 15-дюймовые орудия.

Это, по-видимому, было правдой. Четыре года спустя, знакомясь с немецкими документами о недостатке береговой артиллерии для Атлантического вала, мы убедились, насколько производство тяжелых орудий являлось слабым местом Германии. Суньер убежден, что его уступчивость во время переговоров помогла обмануть гуннов. Он пишет: «Я должен был избегать категорического отказа от предложений Гитлера, так как он мог бы использовать это в качестве предлога для нарушения нейтралитета Испании».

Различные обстоятельства оказывали влияние на Франко и толкали его по такому пути. Одним из них явилось известие о намерении фюрера лично прибыть в Андай для встречи с ним.

В то же время твердая уверенность и решимость главы и военного руководителя Англии также могла оказать на Франко сильное влияние. Диктатора беспокоил английский королевский флот, с его твердой системой проверки грузов на судах нейтральных государств. Этот флот отделял Испанию от американской пшеницы и бензина. Но даже учитывая позицию Англии, которая в то время подвергалась бомбардировкам с воздуха, а ее судоходства — ударам немецких подводных лодок, и то, что операция «Морской лев» не была еще отставлена немцами, Франко нелегко было отказаться от мысли нанести удар по Гибралтару.

Франко, человек практичный, пытался угадать замыслы своего немецкого партнера и причину концентрации войск вермахта вблизи границ Испании, На помощь ему пришел старый друг — адмирал Вильгельм Канарис.

Пронацистски настроенный Суньер, описывая свои сентябрьские переговоры с Гитлером в Берлине, упоминает об адмирале, как о человеке, «имеющем весьма неясные идеи по испанской проблеме». Чтобы опровергнуть это высказывание Суньера, потребовалось несколько лет.

Покинув Берлин, зять Франко поспешил в Рим, чтобы узнать мнение Чиано о намерении Гитлера втянуть Испанию в войну. В это время Канарис узнал о планах Гитлера. Его обеспокоило, что Гитлер сможет при помощи блефа проложить дорогу в Испанию.

Вначале я предполагал, будто Канарис предупредил генерала Вигона, начальника испанской военной разведки, что Гитлер не пойдет дальше запугивания и что Франко не должен уступать ему. Однако генерал Лахузен объяснил мне впоследствии, что линии связи с Испанией в то время были так загружены переговорами штабов, что генерал Вигон не обратил бы внимания на какое-то особое политическое сообщение, даже если бы Канарис решился доверить свои мысли шифру. Но начальник абвера имел другой путь. Иозеф Мюллер находился тогда в Риме, и, когда Суньер прибыл туда, сказал ему: «Адмирал просит вас передать Франко, что он любой ценой должен удержать Испанию вне игры. Наши позиции кажутся вам сейчас очень прочными. На самом же деле это только отчаяние. У нас очень мало надежд выиграть эту войну. Вы можете заверить Франко: Гитлер не станет применять силы, чтобы войти в Испанию».

Это сообщение привело в замешательство Суньера, так как он иначе смотрел на ход событий. Однако у меня нет никаких сомнений, что Суньер передал по назначению это сообщение. Имелись и другие тайные каналы, через которые Канарис мог бы связаться с Франко.

17 сентября в Берлине Гитлер с апломбом заявил Суньеру: «Главное для нас — как можно быстрее обсудить вопрос о Гибралтаре и защите пролива». Получив предупреждение Канариса, Суньер сразу вспомнил эти слова: «...Как можно быстрее...» Адмирал не был так убежден в успехе, как фюрер.

Кто же посоветовал Франко просить для нападения на Гибралтар десять 15-дюймовых орудий? Адмирал Канарис и генерал Рихтгофен были старшими немецкими офицерами в военной комиссии, которая рассматривала вопрос о Гибралтаре. А ведь им, безусловно, было известно, что Гитлер не даст этих орудий!

«В Берлине мне стало ясно, насколько запутано все, что связано с испанскими делами, — пишет Суньер в своих воспоминаниях. — И в этом странную роль играл адмирал Канарис, поддерживавший отношения с какими-то лицами в Испании, минуя министерство иностранных дел».

Суньер заявил тогда Гитлеру, что доклад об уязвимости Гибралтара, составленный немецкими специалистами в Испании, «не выражает достаточно ясно их точку зрения в этом вопросе». Странно, почему это не вызвало никаких подозрений у Гитлера. Он продолжал настаивать, что «на основе выводов комиссии, которая работала в Испании, а также на основе докладов, позднее представленных адмиралом Канарисом, они пришли к заключению о возможности захвата Гибралтара, если при этом будут применены современные средства нападения».

Суньер попросил Гитлера изложить это письменно, так как у Франко были совсем иные сведения. Тогда Гитлер решил лично встретиться с Франко. Он письменно изложил свою точку зрения относительно уязвимости Гибралтара, а также по другим военным вопросам, связанным с вступлением Испании в войну, и попросил Франко о встрече в Андае.

«Я получил Ваше письмо, мой дорогой фюрер, — писал Франко 22 сентября в ответ на письмо Гитлера. — Вы излагаете Вашу точку зрения и мнение Вашего генерального штаба. За исключением отдельных деталей, все сказанное Вами полностью совпадает с моими мыслями и мнением моего генерального штаба».

При рассмотрении испанского вопроса письмо Гитлера имеет очень важное значение. К тому времени фюрер убедился, что едва ли можно победить Англию непосредственным нападением, но все же еще полностью не отказался от этой мысли. Испания представлялась ему наиболее удачным объектом для достижения хотя бы второстепенного успеха.

23 октября в Андае Гитлер с целью нападения на Гибралтар официально потребовал пропустить немецкие войска через Испанию. Хотя о точной дате этого нападения (10 января) он впервые говорил, когда Суньер посетил его в Берхтесгадене в ноябре.

Канарис — хитрый и ловкий дипломат, хорошо знакомый с положением дел на Пиренейском полуострове, должен был бы сопровождать фюрера и помочь ему убедить Франко стать их союзником по оружию. Однако адмирала в Андае не было.

«Риббентроп не доверял Канарису и не хотел, чтобы он там присутствовал. Он знал, что у адмирала особая точка зрения на испанскую проблему», — говорил позднее генерал Лахузен.

Гитлер обладал какой-то гипнотической силой. Его выпуклые глаза, пристально смотревшие из-под высокой фуражки, как бы пытались загипнотизировать испанского диктатора. Гитлер во время встречи с Франко на протяжении девяти часов непрерывно говорил с присущим ему апломбом. Он стремился потоком слов парализовать своего собеседника, напоминая этим удава, который смачивает слюной свою жертву, прежде чем проглотить ее. Но Франко проявил необычную для него твердость и изворотливость. Во время встречи он позволил себе удалиться на послеобеденный отдых. Позднее Гитлер отмечал, что Франко заставил его ждать более часа.

Немецкий диктатор говорил о бомбардировках Лондона, о действиях немецких подводных лодок в Атлантике, о своих 230 дивизиях. Но испанец, хотя и был очень внимателен к Гитлеру, держал себя с большим достоинством. Временами чувствовалась даже какая-то сдержанность и холодность в его беседах с фюрером. Франко, возвращаясь в свой вагон после окончания совещания, сумел уклониться от прямого ответа на настойчивый вопрос Гитлера.

«Вы должны дать мне ответ сейчас», — обратился к нему фюрер.

«Я должен подумать. Я напишу вам мой ответ», — сказал Франко ему.

И действительно, позднее между ними завязалась переписка. Министры, послы и генералы беспрерывно сновали между Берлином и Мадридом. Но миновала намеченная Гитлером дата нападения на Гибралтар, и 6 февраля он снова написал Франко.

До 26 февраля это письмо оставалось без ответа.

Таким образом, грубые приемы воздействия Гитлера, обычные для него в отношениях с людьми, впервые получили в Андае отпор. Франко держался независимо, так как имел определенные сведения. Он получил достоверную информацию, раскрывшую позиции Гитлера и его штаба относительно Испании. Адмирал Канарис дал Франко ключ в руки, сообщив, что Германия приветствовала бы вступление Испании в войну, но о вовлечении ее в военные действия силой до завоевания России не могло быть и речи.