Управлять из Парижа действиями отдельных групп миссии Алсос на местах было невозможно. В еще большей степени это было невозможно делать из Вашингтона. Офицеры в штабе Гровса, ответственные за эту область, были способными и приятными людьми. Хотя они и были юристами, а не учеными, им все же не хотелось предоставлять нас самим себе, и поэтому они пытались руководить нашей деятельностью из‑за океана. А мы должны были рассматривать любой приказ из Вашингтона как десять заповедей Моисея, абсолютно обязательных к выполнению без всяких «может быть». Внушительно выглядевшие радиограммы на розовых бланках со штампом «Совершенно секретно» или, что еще хуже, «Донести об исполнении» были в состоянии повергнуть в дрожь любой штаб. Время для исполнения ограничивалось зачастую только 24 часами.

Приведу типичный, хотя и несколько крайний, пример того, как невозможно было учесть абсолютно все в процессе организации миссии в Вашингтоне. Достигнув Рейна, мы должны были сразу же набрать для пробы речной воды. Капитан Роберт Блэк, находясь в составе передового отряда в Голландии, в конце сентября 1944 года под огнем противника добрался по мосту до середины реки и наполнил несколько бутылок столь ценной речной водой. Мы предполагали, что если немцы имеют крупное предприятие по изготовлению атомной бомбы, то для охлаждения уранового котла они могли использовать воды Рейна или его притоков. Если бы это было так, то в воду, несомненно, должны были попадать радиоактивные примеси, которые легко обнаружить с помощью особо чувствительной аппаратуры.

Бутылки тщательно закупорили и подготовили к отправке в Вашингтон. Майор X, желая доставить удовольствие остававшимся дома друзьям, добавил к этим бутылкам еще одну, с прекрасным француз ским вином, и написал на ее этикетке: «Проверьте и это на активность». Нам эта шутка показалась изящной и забавной.

Через несколько дней прибыла одна из совершенно секретных радиограмм, требовавшая немедленных действий. «Вода отрицательна. Вино обнаруживает активность. Посылайте еще. Действуйте».

«Вот молодцы! — подумали мы, — оценили нашу шутку и продолжают эту веселую игру». Но мы жестоко ошибались. Из следующих радиограмм стало ясно, что в Вашингтоне действительно измерили радиоактивность вина вместо того, чтобы его выпить, и получили положительный результат! Не значит ли это, что немцы имеют секретную лабораторию где‑то в горах, среди виноградников? Им не приходило в голову, что во Франции имеется немало источников минеральных вод, обнаруживающих слабую радиоактивность.

Из формулировок текста радиограмм было ясно^, что их составлял кто‑то, совершенно незнакомый с элементарной физикой. Мне не к кому было обратиться с просьбой разобраться во всей этой «винной чепухе». Мы были чрезвычайно заняты подготовкой к взятию Страсбурга, ожидавшемуся с минуты на минуту. Состав нашей миссии сократился до трех физиков и нескольких специалистов по другим вопросам. Я отказался действовать, несмотря на то, что телеграмма была подписана авторитетным ученым, занятым в проекте.

Но эту битву я проиграл. Мне пришлось послать одного из наших физиков, майора Фишера, на десятидневную «охоту» за радиоактивным вином. К счастью, нам было известно, откуда поступило это вино. Это была бутылка превосходного руссильона. Майор Фишер участвовал в освобождении Руссильона, когда он прибыл во Францию вслед за войсками вторжения с юга. Теперь я был вынужден послать его обратно в район Марселя.

«…Выполните всю работу полностью, — сказал я _ему_ Не скупитесь в отношении конфиденциальных фондов. И, кроме того, имейте в виду, что на каждую отобранную вами бутылку вина вы должны обеспечить ее полноценную копию для нашей миссии в Париже».

Майор Фишер и сопровождавший его капитан Уоллес Райян прекрасно провели время. Они были свободны от забот, и им совсем не приходилось беспокоиться о получении вина и любой нужной им информации. Французские виноделы решили, что эти офицеры — американские бизнесмены, использующие свое положение военных для того, чтобы возобновить коммерческие отношения с французскими экспортерами. Всюду их встречали с распростертыми объятиями и навязывали им в качестве образцов восхитительную жидкость в количествах, значительно превышающих те, которые они могли осилить. Но все закончилось благополучно. Они вернулись в Париж с широчайшим ассортиментом вин из бассейна Роны, образцами гроздьев винограда, почвы, на которой они росли, воды из местных речек и ручьев, образцов для оптовой и розничной торговли и т. д. Все это, за исключением предназначавшихся для нас «копий» вин, было отослано в Вашингтон вместе с рапортом майора Фишера. Вероятно, такое необычное задание и связанные с ним тяжелые «питейные» испытания повлияли на майора, что явно отразилось на его рапорте.

С течением времени «дистанционное управление» из Вашингтона ослабело и дошло до минимума, но когда возникала необходимость, мы всякий раз хватались за эту «винную операцию» как за мощный аргумент в пользу нашей самостоятельности. Мы так никогда и не узнали, что же случилось с тем вином, которое мы послали в Вашингтон. Надеюсь, что получатели использовали его так, как предначертала для вина сама природа, а не растратили его в колбах и ретортах.

Произошло еще одно событие, которое помогло внести ясность в проблему самостоятельности миссии Алсос. Трудно было убедить наших коллег из военной разведки, что розыски ученых совсем непохожи на розыски шпионов или уголовных преступников. У нас был перечень «подозреваемых». На военном жаргоне они именовались «объектами», и в соответствии с обычной полицейской процедурой наша работа заключалась в расследовании всех обстоятельств, связанных с каждым из этих объектов в отдельности. Трудно было убедить военных, что далеко не все эти «объекты» стоили того, чтобы их разыскивать, так как одни из этих ученых представляли определенный интерес, а другие — никакого. Они никак не могли понять, как мы могли знать это наперед.

Однажды мы получили из Вашингтона официальный документ относительно таинственного немецкого ученого, который еще до войны приезжал в Соединенные Штаты. Вместо того чтобы привести нам данные о его научных работах, из которых все сразу стало бы ясно, в секретном документе сообщалось, какое пиво он любит, каково его мнение об американских женщинах, далее говорилось о том, что у него в 1938 году были глисты, в правой ноздре полип и что левое яичко у него атрофировано! После ознакомления со столь достопамятным досье даже военные работники нашей миссии стали скептически относиться к подобным вашингтонским документам.

«Винный инцидент» имел, однако, некоторые последствия. Научный консультант генерала Гровса позднее сделал мне строгий и справедливый выговор за то, что я не сумел разглядеть опасности разыгрывания шуток в военное время, находясь за три тысячи миль за океаном, шуток, связанных с таким серьезнейшим предметом, как проект атомной бомбы. Вашингтон не мог рисковать.

Секретность, как это было внушено нам в самом начале, была категорически необходима, несмотря даже на тот факт, что наше кодовое наименование, Алсос, казалось, невольно разоблачало тайну, так как оно было переводом на греческий язык слова «гровс». Генерал же Гровс возглавлял всю деятельность военного ведомства, относившуюся к атомной бомбе, поэтому не требовалось слишком большой догадливости, чтобы сделать соответствующий вывод. Кроме того, автомашины нашей миссии были снабжены номерными знаками с греческой буквой «альфа».

Очевидно, немцы даже и не собирались узнавать от нас что‑либо о нашей бомбе. Узнать эти секреты от членов миссии они не могли никоим образом. Но наши люди также находились в неведении. Миссия Алсос должна была действовать, ничего и никому не говоря о том, что нас интересовало. Лишь немногие высшие американские и британские должностные лица были информированы о целях нашей миссии. Как я уже говорил, к нашей миссии были прикомандированы офицеры и гражданские лица, в отношении которых предполагалось, что они не должны знать ничего о наших главнейших задачах. Более того, в армии, флоте и в промышленных кругах уже существовали разведывательные группы, пытавшиеся собирать материал относительно немецких научных разработок. Это обстоятельство привело к тому, что одна из наиболее трудных задач нашей миссии заключалась в том, чтобы сдерживать усилия этих неправомочных сыщиков, не раскрывая им наших целей.