Кроме того, Озенберг часто посылал меморандумы главе нацистской партии Мартину Борману. Это были довольно необычно выглядевшие, безупречно отпечатанные брошюры, разукрашенные подчеркиваниями синими и красными чернилами, с прекрасно выполненными, но совершенно бессмысленными диаграммами, многочисленными приложениями, ссылками и т. д. Сомнительно, чтобы Борман или кто‑нибудь другой, кому рассылались эти брошюры, когда‑либо читал эту чепуху. Озенберг сетовал на то, что не получал никаких ответов на свои послания.
В одном из таких меморандумов Озенберг жаловался Борману на отсутствие мужества у окружавших Гитлера, которые не сообщили ему, что его излюбленное «оружие возмездия», которое предполагалось использовать против Лондона, было просто блефом и его следовало ликвидировать. Это оружие с кодовым наименованием «насос высокого давления» представляло собой пушечный ствол длиной в сотню ярдов (30 метров), в который на определенном расстоянии друг от друга закладывалась взрывчатка. Хотя испытания и показали, что это оружие действовать не будет, тысячи рабочих продолжали сооружать эти установки вдоль французского побережья, чтобы не расстраивать фюрера.
Мечта Озенберга наконец стала явью. В конце 1944 года Геринга уговорили принять план Озенберга. Опираясь на решение Гитлера в июне 1944 года о сосредоточении всех исследовательских работ на военной тематике, Геринг создал Верховный совет по исследованиям с Озенбергом во главе. Озенберг подчинялся непосредственно Герингу и сохранял в своих руках такие влиятельные рычаги, как планирование и распоряжение кадрами.
Все это рассматривалось как усиление прежнего Государственного совета по исследованиям путем придания ему такого энергичного руководителя, как Озенберг. Однако сам Озенберг расширил такое толкование: новая организация должна направлять все исследовательские работы армии, флота, авиации и промышленности. Он разослал напыщенный секретный циркуляр с невероятно сложной организационной схемой, которую получатели окрестили «сортировочной горкой», так как внешне она очень напоминала схему железнодорожных сортировочных путей. Эта схема выглядела более сложной, чем радиосхема.
Гитлеровский указ относительно военной техники. Подпись справа — «Адольф Гитлер».
Понятно, что исследовательские организации вооруженных сил, в том числе и находящаяся под личной опекой Геринга авиация, полностью игнорировали попытки Озенберга. Только электропромышленность проявила некоторое намерение кооперироваться, да и то неофициально.
Шел' ноябрь 1944 года. Бомбежки и продвижение союзных войск увеличивали хаос внутри Германии. Время было не совсем подходящее для создания новой организации. Неудивительно, что она так и осталась на бумаге.
Документы, захваченные миссией Алсос в ноябре
1944 года в Страсбурге, навели нас на след Озенберга. Его управление было эвакуировано в маленький городишко возле Ганновера. Мы решили, что если его дела сохранились в целости, то в них можно найти все интересующее нас о немецкой военной исследовательской работе. Захвату этого учреждения мы придавали большое значение.
Когда в начале апреля 1945 года этот городок был занят нашими войсками, туда направилась небольшая группа военных работников нашей миссии, возглавляемая физиком майором Фишером, которую сопровождали физик Вальтер Колби из Мичиганского университета и химию Смит из Принстонского института. Эта группа и захватила хозяйство Озенберга целиком.
Как все нацисты, Озенберг сдался в плен со всеми своими документами и папками личных дел в полной неприкосновенности и сразу же предложил нам свои услуги. Обыкновенные немецкие ученые, с которыми нам приходилось иметь дело, как правило, отказывались рассказывать о своей военной работе и прятали или уничтожали секретные бумаги. Совсем не так вели себя нацисты. Причиной того, что они так легко сдавались, было, конечно, стремление спасти свои шкуры, но в случае с Озенбергом основным мотивом было другое. Дело заключалось в такой степени его убежденности в своем собственном величии и в своей неотделимости от немецкой науки, что он был абсолютно уверен в невозможности для союзников управлять оккупированной Германией, если он не будет стоять во главе немецкой науки. На него произвело очень сильное впечатление оказанное ему внимание. Это впечатление усилилось, когда его отправили во Францию.
Предложенная Озенбергом схема огранизации, которую ученые окрестили "сортировочной горкой"
Пока члены миссии Алсос были заняты в соседних секретных лабораториях, офицеры штаба Верховного командования забрали Озенберга с его «зверинцем» и всей документацией. Их посадили на самолеты и направили в упоминавшийся раньше «мусорный ящик» (Dustbin) в Версале. Здесь Озенберг повел дело, как обычно, приказав своему секретарю лишь заменить прежний адрес на своих бланках словами «в настоящее время в Париже». Несомненно, он был очень полезен. Многие обращались к нему по техническим и научным вопросам, и он давал распоряжения своему аппарату составлять исчерпывающие доклады, блестяще выполненные и содержащие всю информацию по интересующим вопросам. Обычно эти доклады выполнялись в невероятно короткий срок. Все это усиливало его веру в свою значительность.
Закоренелый холостяк, возрастом уже за сорок, Озенберг был всегда доволен собой. Тот, кто хотел получить от него информацию, неизменно должен был выслушивать пространные рассуждения о его собственных идеях относительно ракет ПВО. Забавно было наблюдать, как он старался поддерживать декорум— один из его работников всегда должен был представлять ему посетителей. Правда, члены миссии Алсос вполне обходились без соблюдения такого этикета.
Озенберг правил своими людьми в типично немецкой манере, с помощью страха. Во время их интернирования среди его подчиненных вспыхнул бунт. С горечью он жаловался, что его подчиненные потеряли уважение к величию Германии; они могли позволять себе отпускать всякие насмешки в адрес высокопоставленных интернированных немцев, прогуливавшихся ежедневно в дворцовом саду. Он считал нетерпимыми такие перемены в его людях, хотя должен был понимать, что их недостаточное уважение распространялось также и на него.
Единственным исключением была его непохожая на женщину секретарша, обладавшая большой работоспособностью. Она производила впечатление наделенного нервами механического придатка к пишущей машинке и находилась под почти гипнотическим влиянием «герра профессора». Работники же его аппарата — мужчины, во многих случаях более способные, чем сам Озенберг, — переставали подчиняться ему. Они рассказывали нам, как у служащих, имевших несчастье не понравиться Озенбергу, аннулировались отсрочки и их посылали на фронт. Верным способом навлечь на себя гнев Озеиберга было попасться ему на глаза в кинотеатре с девушкой. Они составили целый перечень бывших работников его аппарата и рассказали нам о совершенно смехотворных причинах, по которым те были уволены. Даже если некоторые детали в их рассказах были и не совсем правильны, они все же отражали ненормальные отношения между Озенбергом и его людьми.
Мои друзья из штаба Верховного командования не смогли предварительно изучить захваченные ими сокровища. Поэтому они и не подозревали, что многих важнейших документов не хватало, а именно гестаповских дел Озенберга и основных дел Государственного совета по исследованиям, присланных Озенбергу из Берлина для надежного хранения. Я спросил озенберговских людей об этих документах. Они с готовностью подтвердили его связь с гестапо, но клялись, что бумаги он сжег.
Однажды, когда Озенберг, в который уже раз, надоедал мне извинениями и заверениями в лояльности по отношению к союзникам, я потерял терпение.
