С артиллерией и пулеметами дело было еще хуже. «В настоящее время дивизия имеет 4 горных орудия Круппа. Из них два – совершенно негодных. Остальные в таком состоянии, что командир батареи возбудил ходатайство о более целесообразном применении людей и лошадей этой батареи, так как изношенность орудий и отсутствие к ним снарядов делает эту батарею <…> балластом части. Отдельная батарея до сих пор имеет только одно орудие «Арисака». Бомбометов в дивизии 4, которые нуждаются в замене или ремонте. Совершенно нет тяжелых бомбометов, производящих более сильное моральное и поражающее действие. Снаряды нового образца к ним изготовления гранатной фабрики в Цинанфу необходимо изъять из обращения, так как они дают малое поражение и опасны в обращении, и заменить другими. Нужно дать также дивизии несколько тяжелых бомбометов. Бомбометные и пулеметные вьюки требуют ремонта, а наиболее износившиеся требуют замены новыми»[276].
Пулеметов на всю дивизию было 16, причем разных систем, из которых 7 было совершенно негодными, а 8 нуждались в капитальном ремонте. Таким образом, в боевом состоянии на всю дивизию был лишь 1 пулемет. Кроме того, «все пулеметы изношены и прицельного огня достичь невозможно. Это сильно ослабляет значение пулеметной стрельбы, деморализует наши части, дает уверенность противнику и вызывает напрасный расход патронов»[277]. Патронов и запасных частей к оружию здесь тоже было мало. К тому же многие патроны были плохого качества, и при стрельбе ими оружие надолго выходило из строя. По этой причине Михайлов просил закупать только немецкие патроны, от стрельбы которыми не было никаких издержек[278].
Интендантская часть также находилась в неудовлетворительном состоянии[279], что в боевых условиях должно было крайне негативно отразиться на боеспособности наемников и вызвать большие потери. Этому способствовали китайцы, сеявшие между русскими рознь, неравномерно распределяя довольствие и осуществляя производство по чину[280].
Подводя итоги инспекции, Михайлов выступил в роли унтер-офицерской вдовы, которая сама себя и высекла, поскольку отметил, что ими, меркуловцами, «дивизия доведена почти до катастрофического состояния»[281]. В оправдание Нечаева стоит сказать, что он семь месяцев отсутствовал по ранению и не мог влиять на ситуацию, поэтому вся вина за состояние дивизии ложилась на Михайлова, Меркулова и Тихобразова. Оздоровлению обстановки не способствовало и то, что к зиме 1926/27 г. отношения между Нечаевым и Михайловым стали почти нетерпимыми. Пока Константина Петровича не было в отряде, Михайлов принимал все меры, чтобы очернить его работу и превознести себя. Он писал, что «до приезда Нечаева после ранения здесь работа пошла хорошо. С мая по октябрь изгнано из отряда 56 человек пьяниц и 10 большевиствующих. Из них 4 усажены в китайскую тюрьму каждый лет на 10. Страшно досадно, что не удалось застопорить Поздеева и Маракуева, а после их приезда вся работа остановилась. Каждую минуту приходится быть готовым узнать какую-нибудь мерзость. Внешне у меня отношения с Нечаевым холодные. Одно есть маленькое удовлетворение – «Русская группа» привилось и утвердилось как название нашего отряда в китайских головах. Задержка в выплате жалования в 5 месяцев очень скверно действует на настроение людей и сильно ослабляет нажим для поддержания дисциплины»[282].
Михайлов пользовался любым удобным случаем, чтобы доставить неприятности Нечаеву и занять его место. Он раздувал скандалы, поднимал споры из-за увольнений Нечаевым тех офицеров, которые этого заслуживали, например интендантов-воров. Начштаба хотел узаконить порядок, при котором командир группы не мог бы уволить русского наемника без извещения Чжан Цзучана[283]. Нечаев мог решить кадровый вопрос русских без китайцев, и было бы и смешно, и унизительно бегать к Чжан Цзучану и отрывать его от дел по таким пустякам. Все это свидетельствует о том, что Михайлов из-за своих сиюминутных интересов наносил удар по всем белогвардейцам в китайской армии, так как своими действиями он все больше низводил русское руководство до уровня третьесортных офицеров, которые не могли шагу сделать без одобрения китайцев, которые ценой русской крови почивали теперь на лаврах.
Возвращение Нечаева к власти ознаменовало собой новое усиление русских позиций. При нем стало возможным назначение Чехова главой всей броневой дивизии и оттеснение в ней китайцев на вторые роли. К этому добавились трения с китайцами и высших русских офицеров. Генерал Чехов 8 ноября 1926 г. доносил тупану, что «генерал Лю Шиань – человек ненадежный, необразованный, по-русски мало знает, не исполняет приказов свыше и поэтому не подходит на должность командира бронедивизиона. Он уволен [Нечаевым] как совершивший беспорядок на железных дорогах, не соблюдающий воинскую дисциплину, дважды получивший жалование от Чу-до-до и генерала Ван и продававший оружие»[284].
Увольнение генерала Лю Шианя стало возможным благодаря возвращению к командованию Русской группой Нечаева, который доказал факты махинаций с деньгами в его отсутствие и безобразного руководства без него вверенными ему частями.
Все это были очень тревожные звонки о состоянии Русской группы. Участились случаи увольнения даже офицеров среднего звена. Положение для нечаевцев спасало то, что уходившие из наемников «насовсем и окончательно» офицеры, как это сделал, например, в июле того же года есаул Пастухин, вновь возвращались туда[285], и это происходило с ним несколько раз. Так, записавшись в отряд Нечаева 12 марта 1926 г., он уволился оттуда уже 30 июля того же года. Многократные увольнения и возвращения, фиксированные в документах, ввели в заблуждение некоторых историков. Так, А. В. Окороков пишет об уходе Пастухина, но не пишет, что он позже возвращался в отряд и окончательно уволился лишь в 1928 г.[286] Возвращения бывших наемников в строй были связаны с тем, что «на гражданке» они не могли получить тех денег, которые зарабатывали кровью на китайской службе. То же самое происходило и с дезертирами-солдатами. Покрутившись «на воле» и увидев, что никуда не могут устроиться, они возвращались в свои части, зная, что им угрожает за дезертирство в мирное время наказание в три с половиной года тюрьмы[287].
Если учесть начавшиеся задержки жалованья, невыплаты пособий семьям убитых и раненых и постепенно усиливающееся во многом по этой причине дезертирство[288], то станет понятным то, что перед командованием остро встал вопрос разрешения этих проблем, от чего зависел успех дальнейших операций и само существование Северной коалиции.
Долговременные задержки денег, по признанию Чжан Цзучана, были вызваны подготовкой к войне с Гоминьданом. Маршал выступил по этому поводу перед русскими, которые начали роптать, и объяснял то, что они начали голодать, «временными трудностями». Однако отсутствие денег было вызвано и махинациями отдельных русских начальников, слухи о чем были донесены Чжан Цзучану, который назначил по этому поводу комиссию для разбирательства[289].
Китайские маршалы, продолжая между собой войну, просмотрели новую силу, которая вызрела против них на юге. Уже в мае 1925 г., за полгода до этого, в Китае началась национальная революция. Целью ее было восстановление единства и суверенных прав Китая над своей территорией, а в числе главных врагов этого процесса рисовались «маршалы». Уже тогда на юге Китая началась подготовка к решительной борьбе с ними. При содействии СССР партия Гоминьдан во главе с Чан Кайши стала готовиться к решительной схватке с милитаристами, которые серьезно не рассматривали Гоминьдан и считали Чан Кайши новым «маршалом-выскочкой», а потому продолжили грызню между собой вместо того, чтобы всеми силами обрушиться на него. Примером здесь им мог бы послужить У Пэйфу, неоднократно одерживавший победы над Чан Кайши. Пока Чан Кайши накапливал силы, маршалы тем временем тратили их в ожесточенной борьбе между собой. Накануне столкновения с Гоминьданом маршалы, опомнившись, когда уже было поздно, пытались вместе с Северной коалицией создать военный союз против Гоминьдана, куда вошли Сун Чуанфан и У Пэйфу[290]. Однако если полтора года назад они могли без особого труда покончить с Чан Кайши, то теперь перед ними был мощный противник, борьба против которого обещала быть долгой и кровавой.
