Дождь шел и шел. Прин просто не знает, каково это, выйти на улицу в такую погоду. Если бы знала, никогда бы ее не вытащила. Прин не такая. Феб знала, что-то случилось между ней и Люси Стрэттон, но не знала, что именно. Она никогда не спрашивала напрямик, но из брошенных вскользь реплик подруги следовало, что виновата Люси. А Гвен! Разве Прин виновата, что оказалась в одной компании с Эндрю сразу после того, как Гвен с ним порвала? Понятно, что жить после такого вместе не совсем комфортно, но стоит ли винить во всем Прин? Разве они все не сестры? Да и вообще, почему бы Гвен не злиться на Эндрю? Феб видела, как они разговаривали, когда Гвен дежурила на звонке, а Эндрю приехал за Прин. Гвен, похоже, пыталась вернуть его и откровенно флиртовала, но Эндрю потерял к ней всякий интерес. Феб было жаль Гвен.
Конечно, ужасно, что так случилось с братом Рэчел. Вот об этом Прин с ней говорила. Оказывается, Макс был гомосексуалистом. Новость эта просто шокировала Феб. Парень как парень, ничего такого за ним не замечалось, но ведь среди музыкантов и артистов вообще много гомосексуалистов. Слава богу, что Прин узнала об этом до свадьбы. Да, для Рэчел и ее родителей большая трагедия, но и для Прин тоже. Она ведь по-настоящему любила его и любит до сих пор, в чем сама призналась недавно после двойного свидания и нескольких бокалов шампанского. Его фотография все еще там, за рамкой зеркала, вместе с фотографиями родных, Эндрю и даже самой Феб. Однажды Феб зашла в ее комнату, чтобы оставить конспект — Прин не смогла прийти на лекцию, а тема была интересная, европейское искусство конца девятнадцатого века, и она попросила Феб сходить за нее, — и увидела, что фотографии Прин с Максом больше нет. Кто-то разрезал снимок на две части, и клочки той части, на которой была Прин, валялись на полу, а другая, с Максом, пропала. Наверно, бедняжка Рэчел, подумала она.
Вот и гараж. Прин поступила благородно, позволив ей пользоваться своей машиной. Правда, пока Феб брала машину всего два раза. Большой надобности в машине она не испытывала, а если бы и испытывала, то приехала бы из дому на своей. Нарушение запрета ее не пугало. Можно нарушить правило, не причинив никакого вреда ни другим, ни самой себе. Если бы ее поймали, плохо было бы только ей, да и то не очень. За такие провинности не отчисляют. Запрет — всего лишь символ власти администрации колледжа, допотопная чепуха, сохранившаяся в таком заповеднике традиций, как Пелэм. Феб сильно увлеклась символизмом и собиралась писать курсовую по теме «Символический дискурс двадцатого века в отражении Мэдисон-авеню». Она специализировалась на экономике, но посещала и курсы английского отделения. Материалов набралось уже два ящика, и куратор говорила, что ее работа вполне может удостоиться публикации в одном из академических журналов.
В гараже никого не было. Феб обошла его сбоку, попав под луч прожектора, в котором дождь казался настоящим ливнем. Идти на стоянку вечером приключение не из приятных. Ее охранял здоровенный доберман, разразившийся при виде Феб злобным, маниакальным лаем. Она знала, что пес на цепи, что Пит держит его для устрашения — как символ, — но все равно тряслась от страха. Феб любила собак и скучала по своим, оставшимся дома, но этот представлялся совершенно иным животным, зверем. Отыскать в темноте машину тоже оказалось делом нелегким, потому что закрепленных мест не было, но в конце концов она все же отыскала «карманн», открыла дверцу и проскользнула за руль, радуясь, что нашла убежище от дождя и пса. Мотор завелся сразу; она выехала на боковую улочку, которая вела к Мейн-стрит.
Дождь был такой сильный, что «дворники» просто не справлялись с потоками воды. Феб наклонилась вперед, отчаянно всматриваясь в ветровое стекло и стараясь ориентироваться на виднеющиеся впереди задние огни какой-то машины, две рубиново-красные точки в ночи.
Прин ждала на трамвайной остановке. Увидев машину, она подбежала к задней дверце, побросала на сидение пакеты и влетела за ними сама.
— Что так долго? — В голосе ее прозвучало явное недовольство.
— Ты, наверно, не заметила? Идет дождь.
— Перестань, сарказм тебе не идет. Ты только посмотри, что я купила. Клевое платьице для уик-энда с тем парнем из Принстона. Нижняя юбка цвета кожи, а наверх надевается что-то вязаного платья, но только не такого, как носили наши бабушка, а что-то в стиле Верушки. Очень короткое, а эффект такой, будто ты совсем голая. — Она рассмеялась. — Потом классная вещица от Кити Хаас, надо обязательно найти туфельки и… Господи! Осторожно!!
Они были на боковой улочке, неподалеку от автомастерской, когда перед ними возник вдруг мужчина с собакой. Феб надавила на педаль тормоза и резко вывернула к тротуару, но бампер уже ударился обо что-то. Она остановилась, запаниковала и, добавив газу, проскочила вперед и повернула за угол.
— Стой, идиотка! Остановись! — вскрикнула Прин. Феб остановилась. Прин вылезла из машины и помчалась назад, к месту происшествия.
Феб как будто онемела. Зачем нужно было уезжать? Хотела же выйти, посмотреть, что случилось, предложить, если нужно, помощь. В отчаянии она закрыла лицо руками. Теперь ей уже не хотелось знать, что там произошло. Перед глазами мелькали заголовки «Сбила и скрылась». В заголовках — ее имя.
Прин вернулась вся промокшая.
— Поехали. На следующем перекрестке поверни вправо. Так быстрее.
Феб не шевельнулась.
— Черт! Вылезай! Я сяду за руль. Между прочим, ты сбила собаку. Профессора Шоу. Повезло, что не сбила его самого. Там уже все соседи собрались. Меня никто не видел, спряталась за кустами, а самое главное, никто не видел машину. Профессор только помнит, что серебристая. Ты хоть понимаешь, в какие неприятности меня втравила? — Прин была вне себя и тронула машину, даже не дождавшись, пока Феб обойдет ее сзади. Проехав немного, она остановилась.
— Ладно, садись! Времени мало. Надо попросить Пита, чтобы прямо сейчас перегнал машину к брату, в Медфилд. Там ее не найдут. Черт! Мне так нравился цвет. И Пит будет злиться — кому приятно вылезать из дому в такую погоду да еще куда-то ехать. Обойдется недешево… тебе.
Феб так устала, что сил не было даже пошевелиться. Она машинально начала пристегивать ремень безопасности, но не смогла. Зачем? Какой смысл? Она убила собаку. Феб не знала, кто такой профессор Шоу — вроде бы он преподавал химию, — но перед глазами у нее стоял пес, вырванный на мгновение из темноты огнями фар, — шоколадно-коричневый лабрадор с мохнатой счастливой мордой и живыми глазами. Верный пес. Любимый пес. Он помахивал довольно хвостом.
Феб всхлипнула.
— Я — убийца, — прошептала она и повторила уже громче: — Я — убийца!
Глава 8
За ночь буря только усилилась. На фоне завывания ветра Фейт слышала треск ломающихся сучьев и падающих деревьев. Снаружи ярился ад — и нечто похожее творилось внутри. За раскатистым грохотом грома последовала вспышка молнии, столь близкая, что следующая, казалось, должна была непременно ударить в дом. Кто-то вскрикнул. Захлопали двери. Фейт тоже открыла свою.
— Все в порядке? — спросил неузнанный голос.
— Нет! — истерично ответила Феб. — Нет! Не в порядке! Нас здесь всех убьют!
Две двери тут же закрылись, и в тот момент, когда Фейт уже собралась выйти и попытаться успокоить несчастную, Феб скрылась в комнате. Притворяя осторожно свою, Фейт увидела Крис Баркер — женщина выскользнула в коридор и направилась к лестнице. За чашечкой какао или чего-то покрепче, дабы успокоить растрепанные нервы.
Обед Фейт подала рано, ударив в гонг ровно в шесть часов. К оставленным ранее на столе закускам почти не прикоснулись, в холодильник вроде бы тоже никто не заглядывал. Гости должны были проголодаться, подумала Фейт и решила отойти от сезонной традиции в пользу сытной пищи. Рагу из говядины или, учитывая статус хозяйки, беф бургиньон (см. рецепт № 2). Оно кипело на медленном огне, наполняя дом живительным ароматом, запахом лука и чеснока, копченого бекона и свежего тимьяна, грибов, красного вина и мяса, запахом, призванным заглушить вой бури и изгнать все напоминания о смерти Бобби Долан. К рагу предлагалась яичная лапша с салатом и сыром. На десерт она предложила старомодный пирог с ревенем (см. рецепт № 4), который желающие могли соединить с домашним ванильным мороженым. Большинство собравшихся здесь женщин так не ели, но Фейт чувствовала — сейчас им нужно так поесть, хотя некоторые, как она подозревала, в любом случае только поклюют. Подозрения не оправдались. Отказалась только Гвен Мэнсфилд, оставшаяся в своей комнате. Проходя мимо, Фейт слышала отчетливый стук клавиш. Гостья то ли посвятила себя работе, то ли постаралась пресечь любые контакты с бывшими одноклассницами.