— У воспитанницы Пелэма всегда должен лежать дайм под пяткой, чтобы сделать экстренный звонок. Общественные телефоны вполне надежный и доступный вид связи. Впрочем, вы уже наказали себя тем, что упустили возможность познакомиться с однокурсницами. Я поговорю с воспитательницей вашей сестры в Крэндалле, и, надеюсь, мы сойдемся во мнении, что на этот раз ваше опоздание останется без последствий.

— Обязательно воспользуюсь вашим советом насчет дайма, — сказала Прин, опуская глаза на свои ярко-розовые босоножки «паппагалло».

Получив разрешение, она прошла через комнату и опустилась на свободное место возле Мэгги. От нее исходил едва уловимый запах сигарет и чего-то еще, мятного. Мэгги, уверенно распознававшая только аромат своих «Жан Нате» и материнских «шанель № 5», так и не смогла определить, что это — духи или «Лайфсэйверс». Дилемма разрешилась, когда Прин достала коробочку и предложила колечко Мэгги. Поскольку мятная конфетка могла подпадать под категорию пищи — а прием последней в общих комнатах, коей, несомненно, была и гостиная воспитательницы, разрешался только с послеполуденного чая в пятницу и на официальных мероприятиях, — Мэгги покачала головой, но при этом — дабы не обидеть отказом оказавшуюся рядом богиню — благодарно улыбнулась. За годы практики она хорошо овладела искусством изображать приветливость. Девочкам она всегда нравилась, и в подготовительной школе ее постоянно назначили на различные должности — в этом отношении школа с момента основания ориентировалась на британский образец, — что принесло ей на последнем году статус старшей ученицы. Неожиданно для себя Мэгги почувствовала, что должна обязательно понравиться именно этой сокурснице, своей сестре, и, как только миссис Макинтайр отвернулась, протянула руку за конфеткой. Прин едва сдержала смешок. Что ее рассмешило, Мэгги так и не поняла, но задумываться не стала — слова миссис Макинтайр вытеснили из головы все прочие мысли.

— Вы все прочли книгу. Почему же мы снова возвращаемся к ней? Кто ответит?

— Чтобы не подвести вас, миссис М., — подала голос высокая, рыжеволосая третьекурсница.

— Не умничай, Синтия. — Рыжеволосая, похоже, была любимицей воспитательницы. — Впрочем, ты почти угадала. — Замените меня на каждую из вас — и вот вам причина такого внимания к Уставу. Возможно, кому-то наши правила вообще и те, кто касаются отпусков, в частности, покажутся старомодными, но вы здесь для того, чтобы учиться. И не только для того, чтобы приобретать академические знания. Не менее важно стать людьми, которыми гордилась бы семья и которые принесли бы благо обществу.

Рэчел Гоулд знала — если она не отключит этот голос, ей придется уйти. Правила должны были заменить родителей. Сберечь и сохранить дочерей драгоценных семей, по возможности в девственности, — вот их главная цель. Вот чего на самом деле хотели все родители, даже ее собственные, считавшиеся вполне либеральными. Это они едва не тронулись рассудком, обнаружив, что их дочь позволила школьному знакомому переночевать у себя в комнате, когда он случайно остался без ключей и не смог попасть к себе домой. Его отец и мать уехали куда-то, а парень отправился на концерт вместе с ней Максом. Конечно, бедняга мог бы устроиться и у Макса, но ее комната была больше. Рэчел даже в голову не приходило, что родители расстроятся из-за такого пустяка. И ладно, если бы они устроили бурную сексуальную оргию. Теперь она уже жалела, что не устроили. Если Пелэм избран ей в наказание, то и преступление должно быть соразмерным.

— Старшая по общежитию, Сара Стивенс, раздаст бланки заявлений, и мы подробно разберем все пункты, а завтра вечером вы заполните их и сдадите.

Вот так все и началось. Рассмотрев все случаи и непредвиденные варианты — «Что делать, если тот, с кем у вас свидание, не говорит заранее, куда вы отправитесь?» или «Что случится, если вы опоздаете, позабыв о переходе на летнее время?» — группа отправилась в столовую, где их ждали ванильное мороженое с баттерскотчем и жареным миндалем.

Занятия начинались только в четверг, и следующие три дня были заполнены организационными мероприятиями. К первокурсницам обратилась вся администрация колледжа. У Мэгги кружилась голова. В медицинском кабинете пришлось пройти весьма необычное испытание: раздеться до трусиков, после чего на спине у нее сделали какие-то пометки флуоресцентными липучками и отправили в темную камеру. Вспышка света, и вот уже готов снимок — для обнаружения искривлений, исправление которых могло потребовать специальных физических упражнений. Нелегко пришлось и на речевом тесте, ставшем провальным для одной из ее новых подружек, Сэнди Шоу, милой девушки из Западной Вирджинии, с характерным мелодичным голоском, которому так завидовала Мэгги. Новоанглийский акцент, вызывающий в памяти президента Кеннеди, не считался в колледже серьезным недостатком — как и британский еще нескольких девушек, — а вот южный, наряду с говорком, свойственным жителям Нью-Джерси и определенных районов Нью-Йорка, нормам приличия не соответствовал. Благодаря стараниям Флоренс Хоуорд ее дочь до такой степени очистила речь от каких-либо признаком средне-западного, что с полным правом могла бы претендовать на должность ведущего вечерних новостей в любой части страны.

Сэнди записалась на курс речи, но призналась Мэгги, что акцент вернется в тот самый миг, когда она переступит порог родного дома, а иначе ей несдобровать. Бедняжке стоило немалых усилий убедить родителей отпустить ее на север, в Пелэм, но «если я только заговорю дома так, как говорите вы, меня просто никуда больше не отпустят».

Потом был отбор в хор и разные вокальные группы, включая «Пелэм Перлз» — пелэмский ответ «Уиффенпуфс», — а также запись в клубы. Мэгги как будто попала за банкетный стол и постоянно сражалась с искушением перехватить еще один аппетитный кусочек.

Утром во вторник, когда она заканчивала завтракать, кто-то похлопал ее по плечу. Мэгги обернулась, увидела Прин и тут же пожалела, что та не подошла к ней накануне, когда она ограничилась скромной половинкой грейпфрута и кофе. В этот же раз оладьи выглядели так соблазнительно, что отказаться от них было просто невозможно. Каждое общежитие имело собственную кухню, и Фелтон славился именно своей выпечкой, что неизменно сказывалось на фигурах первокурсниц.

— Сегодня в девять вечера, после спевок или как их там, все собираются в прачечной.

Вечерами первокурсницы встречались в аудитории, где разучили традиционные колледжские песни. До воскресенья им предстояло сочинить собственную, дабы исполнить ее на общей службе.

— Зачем? И почему именно в прачечной? — спросила Мэгги.

— Нужно поговорить о выборах, а прачечная единственное место, где могут поместиться тридцать четыре человека.

— Хорошо. Я скажу Бобби.

Отношения с соседкой складывались хорошо. Роберта — или просто Бобби — Долан была из Пенсильвании. Разоткровенничавшись, она рассказала, что ее родители из рабочих, а разбогатели случайно, когда отец, никогда в жизни не учившийся ни в каком колледже, придумал и запатентовал новый тип подвески, используемой во всех грузовиках. Деталей Бобби не знала, но прекрасно помнила, как изменилась в одночасье вся ее жизнь: еще вчера ей приходилось делить ванную с еще пятью членами семьи, а уже сегодня она получила отдельную в свое полное пользование. Подобно миссис Хоуорд, миссис Долан заранее решила, что дочь отправится в Пелэм, и определила ее в частную школу. Бобби призналась, что в муниципальной школе ей нравилось больше, и расставание с подругами далось тяжело — в новую она перешла в тринадцать лет и до последнего года чувствовала себя немного чужой. Никаких прошлых связей с Пелэмом у нее, как и у соседки по комнате, не было. Услышав об этом, Мэгги подумала о том, как важно в жизни то, что переходит к тебе по наследству, от родителей. В доме ректора колледжа каждое воскресенье устраивалось чаепитие для бывших выпускниц и их дочерей. Ей вспомнились слова матери, произнесенные в редкий момент трогательного семейного единства: «Однажды и ты приведешь туда свою дочь, мою внучку». Тогда она поклялась, что когда-нибудь обязательно попадет на это чаепитие.