Но если Макс и был вундеркиндом, то вел он себя как самый обычный подросток, да и родители никогда его не выделяли. Он занимался спортом и особенно преуспел в баскетболе — к огорчению преподавателей музыки. Однажды Макс сломал ногу — сошел с тротуара на Амстердам-авеню и угодил в рытвину, — но руки сохранил в целости. Как и сестра, он шатался с друзьями по городу, пропадал в Гринич-виллидж, встречал воскресный рассвет в Чайнатауне и посещал едва ли все музыкальные фестивали, независимо от того, какую музыку на них исполняли. Они оба, брат и сестра, ходили в одну из специализированных нью-йоркских школ, Школу музыки и искусств. Хотя их и разделяли один год и один класс, друзья у них были общие, все будущие музыканты. В шутку их называли близнецами. У них даже сложился собственный язык, сократившийся со временем до нескольких слов и фраз. Ссоры их были жестоки, горячи и коротки, извинения — продолжительны и многословны.
Когда Макс сказал, что его через год ждет то же, что и ее, Рэчел разбудила родителей и заявила, что пойдет в Пелэм только при условии, что Макса не станут понуждать к поступлению в один из колледжей «Лиги плюща». Злость в ней кипела и бурлила. Четыре года! Потерять впустую четыре года! Макма уже провозгласили одним из самых многообещающих музыкантов своего поколения. В прошлом году, после школьного концерта в Карнеги-холл, о нем написала «Таймс». Заголовок гласил: «Юному Максу Гоулду не нужно практиковаться, чтобы попасть в Карнеги-холл». Автор статьи имел в виду старую шутку: «Как вы попадаете в Карнеги-холл? — Практика».
В ответ на ее ультиматум родители повторили те же аргументы, что использовали, убеждая дочь. «Тебе необходимо получить качественное, разностороннее образование. Образование — это на всю жизнь. Ты же не хочешь быть невежей?» Рэчел предложила, чтобы они с Максом посещали занятия в Нью-йоркском университете или Новой школе, но отец и мать настаивали на необходимости «отведать жизни в кампусе». «Город никуда не денется, пока вас не будет», — сказал отец. «Студенческая жизнь» — когда родители произносили эти слова, Рэчел представляла шляпу с круглой плоской тульей и загнутыми кверху полями, енотовое пальто, пьяных первокурсников и походы за трусиками. Нет уж, спасибо.
И все-таки она здесь, а через год за ней проследует и Макс. Не в Пелэм, конечно. Подаст заявление в Гарвард. В том, что его примут, Рэчел не сомневалась — Макс дважды набирал 800 баллов по САТ, имел средний балл 4,5, работал в центре социальной помощи и посещал курсы АП — и это, не считая музыки. Ей самой Пелэм достался как бы по наследству — у нее оценки были ниже, хотя и вполне приличные. Рэчел никогда не придавала им большого значения. Главное — музыка. Она протянет год, а потом Макс поступит в Гарвард или куда-то еще, но в любом случае неподалеку от Бостона. Они что-нибудь придумают. Может быть, Брандейс[11]. Только это ее и утешало: Макс будет рядом, а с ним, может быть, и машина. Она скажет родителям, что не останется в Пелэме, если они не купят брату машину. Ему придется получить права, но это не трудно. Достаточно посмотреть, какие идиоты успешно проходят все испытания. Машина — это свобода. А потом они избавятся от нее, когда он закончит колледж и вернется в город.
Рэчел достала из футляра гитару. В комнатах не было замков — возможно, на случай пожара. Но вероятнее, чтобы легче проверять спальни. Мужчинам разрешалось находиться в комнате по воскресеньям с 2:00 до 4:00 пополудни — дверь приоткрыта на десять дюймов, три ноги на полу постоянно. Когда она прочитала некоторые из правил Максу и друзьям, они долго думали, что такое можно изобрести, не выходя при этом за жесткие рамки инструкций. «Лучше возьми с собой «твистер», — посоветовала Сэлли, отправлявшаяся в Филадельфию, в Школу музыки Кертиса.
Рэчел поймала себя на том, что наигрывает мелодию, сочиненную для школьного выпускного. Что будет, если пропустить собрание? За ней обязательно кто-то придет. Скорее всего, Старшая Сестра, девушка из Скарсдейла, уже обрученная с парнем из Дартмута. Больной притворяться нельзя. Слишком рано. Это она прибережет для случая похуже. Рэчел убрала гитару в футляр. Завтра надо сходить в город. Найти скобяной или заглянуть в магазин, где продаются велосипеды, и купить замок для шкафчика. Серьезного вора он, конечно, не остановит, но по крайней мере убережет драгоценный инструмент от какого-нибудь самоучки, которому вздумается сбацать пару куплетов «Майкл к берегу гребет».
В дверь постучали. Рэчел посмотрела в зеркало — бледное овальное лицо выглядело бледнее обычного, — убрала назад прямые черные волосы и перехватила их заколкой.
— Иду, — отозвалась она тоном отправляющейся на плаху Марии-Антуанетты.
Гостиная воспитательницы общежития Фелтон представляла собой эклектическое смешение чиппенделя и неоготики, разбавленного стараниями самой миссис Макинтайр обтянутыми чинтсом пухлыми креслами, вполне подходящими для ее пышных форм. Восседая в одном из них, она и приветствовала притихших как мыши новичков, робко входящих в комнату с Уставом, блокнотом и ручкой. Собравшиеся группой Старшие Сестры из числа третьекурсниц шумно болтали в углу. Освещение, как и определялось нормами того времени, оставляло желать лучшего, и по обитым деревянными панелями стенам двигались длинные тени. Окна частично скрывались за тяжелыми красно-коричневыми бархатными шторами, так что лучи заката почти не проникали в святая святых Пелэма.
— Итак, леди, полагаю, все здесь, так что начнем. О, подождите, там кто-то еще. — Внимание миссис Макинтайр, от которого не ускользало почти ничего, привлекла повернувшаяся дверная ручка.
Мэгги Хоуорд сидела на полу у камина, лицом к двери, с ручкой наготове и открытой на первой странице Синей книгой. Она уже подчеркнула некоторые, наиболее важные, по ее мнению, пункты, причем, «Кодекс чести» на странице 1 был подчеркнут дважды. Когда дверь открылась, Мэгги подняла голову, взглянула на опоздавшую и вздрогнула. Такой красивой девушки, если не считать звезд экрана, видеть ей еще не приходилось, и с ней, похоже, готовы были согласиться все остальные.
Темно-каштановые волосы, мягкими прядями падающие на плечи. Высокая, примерно одного роста с Мэгги, то есть около пяти футов восьми дюймов. На этом физическое сходство и заканчивалось. Тонкую талию подчеркивала убранная в темно-синие «бермуды» белая рубашка-поло, носить которую вполне мог бы ее брат или бойфренд. Изящная, но не тощая. Глядя на нее, Мэгги мгновенно ощутила свои лишние десять футов и пожалела о съеденном втором кусочке пелэмского шоколадного торта (рецепт 5). Но самое сильнее впечатление производили ее глаза. Они были фиалковые. Контактные линзы? Пожалуй, нет. Потрясающий эффект усиливали длинные черные ресницы. На чистом, сияющем лице ни намека на прыщи, а вместе с улыбкой — а она улыбнулась — на щеках появлялись очаровательные ямочки.
— Вы должно быть миссис Макинтайр. Простите. Я ужасно виновата. Дело в том, что папа жутко устал по дороге, и мы сделали остановку в Нью-Хейвене, где он встретил знакомых, которые везли куда-то своих сыновей. Мы все, мама, я и Элейн — это моя сестра, и она сейчас в Крэндалле, — умоляли его не останавливаться, но он сказал, что это займет всего минутку, и, конечно, минуткой дело не ограничилось. Потом никто не смог найти телефон и… Вот так все и получилось. Пожалуйста, извините. — Она снова улыбнулась. — О, извините. Совсем забыла. Я — Хелен Принс, но все называют меня просто Прин.
Она замолчала, слегка наклонив голову в ожидании реакции воспитательницы. Раздел, перечислявший наказания за опоздание, занимал в Синей книге две страницы, и в нем предусматривались все возможные случаи, в том числе опоздание после каникул и опоздание после отлучек. Опоздание на ознакомительное собрание не упоминалось как отдельная категория — по той, наверное, причине, что ничего подобного в Пелэме еще не случалось. Возможно именно поэтому миссис Макинтайр ответила не сразу, а после небольшой паузы.
