Сефи удивленно поднял брови. Командиры гвардии входили в число людей, которым он хоть условно, но доверял. По пустякам они шаха беспокоить точно не стали бы.

– И с чего это вдруг командиры моей гвардии вдруг вздумали сопровождать простого гонца? Опять, наверное, у османов что-то приключилось? Уж не с последним из оставшихся в живых Османов, сумасшедшим Мустафой?

– Осман не гонец, царь царей. В приемной тебя дожидается беглербег Эрзерума Кенан-паша. У него какое-то важное поручение для твоего царственного слуха, о потомок Пророка!

– От кого у него может быть поручение? У них нет сейчас законной власти, а мои генералы мнутся, когда я предлагаю пойти и присоединить к нашим владениям если не все их государство, то восточные провинции Анатолии хотя бы. И Сирия нам… очень не помешала бы…

– О, любимец Аллаха, позволь ему самому рассказать обо всем! – очередным поклоном с колен сопроводил свой ответ церемониймейстер.

Сефи еще немного потянул время, не желая сразу давать ответ, уже понимая, что посланника необходимо принять.

– Ладно, зови!

Не поворачиваясь к шахиншаху задом, не поднимаясь в полный рост, эшик-агасы-баши вышел из покоя. Почти тут же, с положенными церемониями, в него то ли вошли, то ли вползли гвардейские командиры и посланник из Османского султаната. Если первые два были, как и положено настоящим мужчинам, с бритыми подбородками и затылками, длинными усами и чубами, то осман сиял бритой головой, но половину его лица прикрывала длинная борода. Шах поморщился. Хотя налог на бороды он отменил, по многочисленным просьбам местного населения, бородатые вызывали у него раздражение.

Судя по голубым глазам и светлой бороде, паша был из янычар, что для еретиков-османов, по мнению шаха, было в порядке вещей. После положенных великому государю приветствий, совсем не коротких, речь[7] сразу зашла о деле. Отступил от положенного ритуала предварительного переливания из пустого в порожнее сам Сефи, уж очень захотелось ему узнать причину появления посланника. Беглергбега из воюющего с его страной государства на такой поступок могли подвигнуть только чрезвычайные обстоятельства.

Кенан-паша шаха не разочаровал. Он приехал просить о мире.

– …объяснить, каким образом эти, вероятно, выдуманные, венецианцы смогли взорвать одновременно сразу четыре мины возле моста, да как раз в момент нахождения на нем падишаха, руководство оджака не смогло. Пишут какую-то несуразицу и ссылаются на величие Аллаха. Да мы и сами знаем, что Аллах воистину велик и всемогущ! Но при чем здесь кяфиры-франки?

– И вы сочли, что убийство Мурада – их рук дело?

– А что нам остается думать? Без помощи охранников султана такое подлое убийство совершить было невозможно. Ну, а венецианцев приплели для отвода глаз черни. Только глупые райя способны поверить в этот бред. Да и желание оджака объявить султаном одного из принцев Гиреев… Мы не согласны с ним. Посовещавшись, руководители Анатолийской армии, бейлербеи Анатолии и Сирии решили провозгласить султаном и халифом Исмаила, сына халебского бейлербея Ахмед-паши и дочери Ахмеда III. Учитывая, что бабушкой Ахмеда-паши была дочь величайшего из султанов, Сулеймана Кануни, мы решили, что его сын наиболее подходит для наследования власти. Великим визирем избран бывший бейлербей Анатолии Гюрджи Мехмед-паша.

– А как же последний из оставшихся в живых Османов, Мустафа?

– Мы не будем покушаться на его священную жизнь, но, увы, он безумен и бесплоден. Его даже проклятые казаки, разграбившие и спалившие Истамбул, не тронули.

– Как, у вас и столица сожжена? Когда? – хиншах бросил недобрый взгляд на командира гулямов, отвечавшего за разведку. Тот был также поражен этим новым, для Исфахана, известием.

– Мы сами узнали об этом совсем недавно, незадолго до моего выезда из Анатолийской армии. Эти шайтановы дети проскочили мимо укреплений в проливе, ворвались в город и начали его грабить. Заодно все корабли позахватывали или сожгли. А пограбив, подожгли город со всех сторон, там, говорят, погибла чуть ли не половина жителей.

– Неужели в городе не было кому его защитить?

– Так в том и дело, что было! Сам не знаю, как этим проклятым гяурам удалость такое провернуть. Воистину – они дети шайтана и он им помогает! Вести оттуда идут опять-таки долго до востока Анатолии. Но я сюда не о Истамбуле договариваться приехал. Какой ответ, о великий шахиншах, вы дадите на наше предложение?

– Оно… недостаточно. Вы предлагаете оставить мне то, что и так у меня. Между тем у вас намечается война между своими. Моя же армия, раньше противостоявшая всем вашим войскам, которые сейчас будут резать друг друга, как никогда, сильна и готова к битвам! – Шах не поморщился, завираясь о своих возможностях, хотя прекрасно помнил нытье генералов о тяжелейшем положении персидского войска.

Видимо, такой поворот дела ожидался пославшими бейлербея. Кенан-паша не задумываясь ответил:

– Что вы хотите получить в обмен на заключение мира?

– Имеретию, Ван, Эрзерум, Диабакыр, Трапезунд, Халеб. И компенсацию за потери в этой войне.

– Не может быть и речи о передаче Имеретии, Халеба или Трапезунда. Даже треть нашей армии способна защитить все вышеперечисленные земли.

– Но идти на войну с половиной армии – означает заранее обречь себя на поражение.

– У нас там есть союзник, большая армия Румелийского бейлербея, Еэна-паши.

Торг, по-восточному цветистый, с перерывом на обильный обед, длился до вечера. Уже затемно договорились, что османы уступают шахиншаху Ванский, Битлиский, половину Диабакырского и сорок процентов Эрзерумского вилайетов. За что Иран обязуется продолжить поставку бесплатного шелка в прежнем объеме и не будет покушаться на остальные земли Османского султаната. Или уже Халебского?

После ухода посланника генералы, самым почтительным образом, намекнули шаху, что в данной ситуации у проклятых еретиков можно было бы выбить больше.

– Дурачье. Впрочем, вам и полагается блистать не умом, а храбростью. Кто сказал, что собираюсь ограничиваться этой жалкой подачкой? Обещание я подпишу одним людям, а завтра их головы украсят серебряные блюда в Стамбуле, и кто мне помешает взять то, что я захочу? Даже если они выиграют у себя, во внутренней войне, найти причину для разрыва мира не трудно, было бы желание. А оно у меня будет. Скорее занимайте оставляемые еретиками земли. Пока они там разбивают друг другу головы, мы укрепимся в новых своих владениях и в нужный момент ударим в неожиданном для них направлении. И никакого шелка не видать им, как своих ушей без зеркала. Готовьтесь к большой войне, я стану величайшим шахиншахом за всю длинную историю этой древней страны.

Вести из Стамбула и Анатолии разворошили и без того неспокойный регион. В Кумыкии, весьма пострадавшей от зимнего налета с севера, разразилась небольшая войнушка за земли, оставшиеся без хозяев. Гибель претендовавшего на верховенство Сурхай-мирзы, сына Эльдар-Шамхала, этому способствовала. Желавших стать шамхалом и без него хватало, но такого, кого признали бы все, не нашлось. Активно поучаствовали в выяснении отношений авары, лазы, окоты, гребенские казаки и сваны. Когда Аркадий стал разбираться, кто есть кто на востоке Северного Кавказа, его поразила мизерность численности чеченских предков. Их там было два-три племени, на расклад сил не влиявших совершенно. Окоты, которых по инерции двадцать первого века считал прачеченами, оказались тюрками. Встретившись с окотами в первый раз, он даже смог без переводчика с ними объясниться. Успел нахвататься тюркских слов от окружающих.

Неспокойно было и у гребенцов. Новопоселенцев из Малой Руси они разместили, но относились к ним свысока, равными себе их не считали. Если бы не взбаламученное, не всегда дружеское окружение, то для новоприбывших все могло обернуться очень плохо. Притирка друг к другу старых и новых казаков давала немало искр, что могло закончиться опасным пожаром. Оказачивание бывших селян шло с большими трудностями, да и признавать казаками вчерашних холопов гордившиеся своим воинским прошлым гребенцы не спешили.