Потом они с Рыбенко ходили в «Седьмой континент» за бухлом. Рыбенко по дороге читал стихи, а в очереди к кассе исполнял гимн Советского Союза. Какие-то подкрученные хачики кричали ему: «Заткнысь!» — а из очереди к другой кассе кто-то, наоборот, кричал: «На бис!».

— Что сказал, сука! — орал Рыбенко хачикам. — Давай, ударь меня, падла! Давай, подходи!

Несколько раз к Валере подходил с угрюмыми увещеваниями охранник.

Когда вернулись домой, Даша сидела на диване почему-то в вечернем платье с декольте, из компьютера доносились ритмы «Лили Марлен».

— Мадам, — поклонился Рыбенко с двумя целлофановыми пакетами в руках, — прошу на вальс.

Хохотнув, Даша встала с дивана. Рыбенко бросил пакеты и принялся, пьяно спотыкаясь, кружить ее по комнате.

— Валерьян! — ревел он, перебивая «Лили Марлен». — Квартирка — высший класс! На марш бедности не ходи, народ не поймет!

Валера с неумной улыбкой кивал. Когда вальс закончился, он включил «Красные звезды».

«Пусть будет чума по всей земле! Пусть будет чума по всей земле-е! — неслось из динамиков. — Пусть будет чума по все-ей земле!».

Рыбенко вдруг отчетливо пукнул.

Даша отстранилась, несколько секунд по инерции протанцевала, а потом дала Рыбенко пощечину.

— Виноват, мадам, — Рыбенко схватился за щеку, — пьян-с.

— Скотина! — крикнула Даша.

Отвернувшись от него, она пошлепала в своем вечернем туалете к дивану, но Рыбенко успел наступить ей на подол, и Даша с грохотом упала. Изобразив мельницу, Рыбенко тут же упал на нее. Даша барахталась, злобно матерясь, Рыбенко хохотал, пока она, извернувшись, не укусила его за нос.

— Бля!.. — охнул Рыбенко и схватился за нос.

Даша с достоинством поднялась с пола, уселась на диван, разложив вокруг себя юбку, и сказала:

— Валерочка, открой шампанское. Только я боюсь.

Валера обмотал горлышко выпростанной из штанов рубашкой и бесшумно вскрыл бутылку. Налил Даше, а, поразмышляв, и себе.

Рыбенко, кажется, забыв о том, что только что произошло, с багровыми вмятинами зубов на переносице, присел к столу.

— Будешь? — поинтересовался Валера, вздымая вверх бутылку.

— Налей, — согласился Рыбенко.

Некоторое время молча пили.

— Как шампунь? — первым не сдержался Рыбенко.

— Нормально, — сказал Валера.

— Ананасики забыл? — зло поинтересовалась Даша непонятно у кого.

— Капризная у тебя баба, — вынес вердикт Рыбенко.

— Матрос Рыбенко! — мечтательно произнес Валера.

Даша истерично рассмеялась.

Рыбенко слегка обиделся и доел всю колбасу.

— Ну, чего, мальчики? — вдруг возбужденно заговорила Даша. — Чего бухать? Давайте по ноздре?

— А че, есть? — резко оживился Рыбенко.

— Сдаем по сотке и ждем час, — объявила Даша с видом крутого дилера.

— Да не вопрос! — Рыбенко выхватил из кармана тугую «котлету» и, частично размотав, достал купюру.

— Все это, конечно, запредельно, — вздохнул Валера.

В некой, трудно определяемой теперь точке лета Даша с Иркой повадились ходить в гнусное китайское общежитие на Студенческой улице, где на первом этаже открыто торговали пиратскими дисками и почему-то мехом. Через пару недель заведовавший этой нелегальной торговлей китаец, по имени Бо Юм Бэй, которого Валера, к счастью, никогда не видел, проникся к девочкам столь полным доверием, что продал чек кокса.

Обнюхавшиеся Даша и Ирка сидели на тахте в его комнате, где от одной стены к другой была перетянута веревка с мокрыми трусами, и слушали историю нелегкой жизни китайца в России. Бо Юм Бэй был законченным наркоманом, что, впрочем, не мешало ему жить в достатке (по меркам общежития) и даже пользоваться успехом у девушек. Свою карьеру он начал в далекие девяностые, облапошив каких-то советских идиотов, пожелавших заниматься каратэ. Бо Юм Бэй договорился с дворником, который предоставил ему на короткое время свой подвал, где они вместе развесили плакаты Брюса Ли и бумажки с иероглифами, отпечатанные на цветном ксероксе.

Якобы подвал стал школой-студией каратэ.

Первым делом Бо Юм Бэй собрал у потенциальных учеников деньги на форму, после чего навсегда исчез из подвала.

Чем он занимался дальше, Валера не помнил, но вряд ли творил разумное-доброе-вечное.

В любом случае, теперь вороватый китаец жил в общежитии на Студенческой, торговал низкокачественным песцом и кокаином.

Через двадцать минут завалилась Ирка. Китаец пугливо стоял на лестнице.

— Чего он встал? — грубо спросил Рыбенко.

— Он стесняется, — буркнула Ирка.

— Скажи, чтоб зашел, что я с ним в подъезде расплачиваться буду? — потребовал Валера.

Наконец, Бо Юм Бэя втащили в квартиру и усадили на диван, рядом с Дашей. Он улыбался, не показывая зубов, и явно косил под идиота. Потом он разложил свои принадлежности и гостеприимными жестами предложил продегустировать продукт. Даша принесла из кухни обрезанную для таких нужд ножницами соломинку и протянула ее Рыбенко.

Тот, крякнув, втянул порошок в ноздрю.

Через секунду то же самое проделал Валера.

Затем наступила очередь Даши и Ирки. Последнюю дорожку подмел китаец.

Все оглядывали друг друга с идиотскими улыбками. Градус счастья приближался, по меньшей мере, к спонтанной оргии.

— И-и, шампанского! — скомандовал Рыбенко.

Девочки с неестественным и бурным хохотом подставили стаканы.

Рыбенко поведал о посетившем его лингвистическом откровении: из всей необозримой массы слов, начинающихся с одной буквы, только одно слово эту букву полностью выражает и, возможно, даже оправдывает ее существование. То есть, лучше бы вообще не было никаких букв, слов, да и вообще голубой планеты, но раз уж уничтожить все это одним махом не удается, нужно составить четкий словарь правды, который в будущем (которого тоже, в общем, нет) поможет таким же, как он, прозревшим людям.

В бреду Валера загорелся идеей составления такого словаря.

— А — это однозначно алкоголь, — сказал он.

— Никаких возражений!

— Б? — это была Даша.

— Бисексуалы? — предложил Рыбенко.

Валера на секунду подумал, что он все же немного инфантилен.

— А Т — ты предложишь, наверное, трансвеститы? — хохотнула Ирка. — По-моему, Б — это боль.

Мнения на счет В сильно разделились. Водка явно не подходила, потому что с ее принятием словарь правды начинал неумолимо скатываться к энциклопедии пьяни.

— Может, вонь? — осторожно вставил китаец.

В конечном счете, сошлись на власти.

— Г — говно. — Рыбенко значительно задымил.

— Пускай, — согласился Валера, — все-таки это важная жизненная категория.

Когда добрались до Я, уже светало.

Спать, впрочем, не хотелось.

Валера договорился до того, что каждое понятие словаря нуждается в короткой аннотации, и все вместе они в идеале предстанут вехами нового целостного мировоззрения.

— Когда-нибудь, — сказал он, бессистемно дергая руками, — мы передадим это мировоззрение нашим детям.

Китаец тактично намекнул, что не прочь уйти в свое общежитие.

Его благодарно проводили. Особенно рассыпался Валера, впавший в наркоманическую говорливость.

— Очень любопытна ваша судьба, — трещал он, жестикулируя, — это ведь просто эпоха. Вот, чем вы занимались до этого? Как попали в Россию? Вам здесь нравится?

— Не очень, — ответил Бо Юм Бэй.

— Ну, кому ж здесь понравится? — пробасила Ирка.

— Знаете, в Китае еще хуже, — обрадовал общество Бо Юм Бэй.

— Я занимался переводами китайских поэтов, — добавил он уже на пороге. До сих пор многое помню.

— Прочитайте, прочитайте! — возликовал Валера.

— С удовольствием, — откликнулся китаец с обескураживающей готовностью: