— Это в Москве, — буркнула домработница.
— Не только в Москве.
— Но Путин… — начал было Валера.
— А что Путин?! — взвилась Даша. — Да если бы они устроили референдум, я бы первая побежала и высказалась за то, чтобы он не уходил. Путин делает все правильно…
— Мне он нравится, — домработница отодвинула от лица морду бигля с экстазно высунутым языком.
— Люди сидят в тюрьмах… — попробовал снова Валера.
— Да и пусть сидят! Пусть! — взвизгнула Даша. — Кто сидит? Ходорковский? Дебильные лимоновцы? Сами знали, на что идут, чего их жалеть? Зато Юлька теперь пособие на ребенка две тысячи получает, а не пятьсот, как раньше.
— Так она же замужем? — удивился Владимир Иванович.
Валера еще в ту поездку отметил его странную особенность отводить любой мало-мальски содержательный разговор на какие-то побочные скучные тропинки.
— Они с Колей специально не расписываются, чтобы пособие получать, — сказала Даша.
— Но ведь она в «Норильском Никеле», — упорствовал в обсуждении участи неизвестной никому Юльки Владимир Иванович, — зачем это пособие?
— Ну, он такой жадный, Колька, — отвечала Даша, — за рубль удавится.
В таком духе они беседовали еще минут десять — Владимир Иванович даже начал совсем уж мерзко подхихикивать, вспоминая историю знакомства Юльки с некими Пашей и Володей, о которых она много и с эпитетами рассказывала, а потом была застигнута Дашей в скверике с двумя неграми, но не растерялась: «Знакомься, Дашун, — сказала Юлька, — вот Паша, вот Володя». Потом из приглушенного радио донеслись первые марши песни «Районы, кварталы, жилые массивы», и Даша стала требовать, чтобы звук усилили. Потом все наслаждались музыкой…
— Ну что же, — Владимир Иванович сверкнул очками, — молодой человек тебе, Алексей Степаныч, проектик некий показать хочет.
Рукав согласно закивал и принял из Валериных рук папочку.
— Как вы с Рыбенко? — вдруг спросил он, присасываясь взглядом к Валере.
— Сотрудничаем! — с энтузиазмом рявкнул Валера, словно бы ничего лучше сотрудничества с Рыбенко в его жизни не было.
— Он… Это… Такой. — Неопределенно заметил Рукав.
Федор Рыбенко возглавлял молодежную организацию партии Любви, был он — алкаш, бабник и застольный балагур. Правда, активного, самостоятельного зла Рыбенко не творил, Валера с ним даже подружился.
— Как это… — сказал Рукав, косо, по диагонали, отклоняясь от стола, — будем работать — будем жить, верно?
Владимир Иванович хлопотливо проводил до приемной.
Рукав со свойственной ему незаметностью метнулся в какой-то коридор и исчез, Валера, улыбнувшись секретарше, пошел к лифту. Ничего не оставалось, как звонить Рыбенко.
Они договорились пересечься через четверть часа в «Шоколаднице» на Большой Дмитровке.
Валера пришел раньше. Рыбенко возник, когда трепетная официантка ставила перед Валерой кофе.
— Здорово! — заорал Рыбенко, он вообще разговаривал очень громко, объясняя это последствиями какого-то давнего избиения. Вроде избивавшие задели барабанную перепонку.
— Привет, садись, — пригласил Валера.
Рыбенко сел и заказал пива.
Он много и успешно на своем посту воровал; день держался на пиве, а с шести начинал понемногу принимать водочку, смотрелся симпатягой. Всегда не без шика постриженный (с бритыми висками и косицей), с набитым лопатником, Рыбенко пользовался оглушительным успехом у женщин. Несмотря на брюхо и откровенное пьянство, его мобильный непрестанно осаждали девушки и даже замужние дамы, предлагавшие себя в качестве очередного приключения.
У Рыбенко было то ли двое, то ли трое детей.
— Ну, чего, Валерьян! — Рыбенко бодро хватанул пива. — Как жена, как дети?
— У меня детей нет. — Сумрачно ответил Валера.
— А жена есть? — заинтересовался Рыбенко.
— Есть.
— Знаю я, — говорил Рыбенко, то и дело отхлебывая из кружки, — знаю вас, карьеристов хреновых, взял крутого дяди дочку, а она кокса нанюхается, рогатки раскинет и говорит: «Поцелуй меня туда, Валерьян». И чего делать-то, а, старик? Приходится, приходится! Я, кстати…
— Не надо бреда, — перебил Валера, — я на ней женился еще до политики.
— Ты еще скажи, полюбил? — паясничал Рыбенко.
Тут у Валеры затренькал мобильный — звонила Даша.
— Валерочка! — зазвенело в трубке. — Любовь моя, ты где? Мы с Ирочкой походили по всем магазинам, и нам теперь скучно! Ты не занят? — по голосу чувствовалось, что они «с Ирочкой» уже чуточку приняли.
Валера ощутил привычную забавность ситуации.
— Ну, что ты, Дашутка, — ответил в тон ей, — кафе «Шоколадница» на Большой Дмитровке, подъезжайте. Когда будете?
— Летим! — в трубке крякнуло и восстановилось молчание.
— Девки будут? — оживился Рыбенко. — Девушка, еще пива принесите! — отвлекся на шмыгнувшую мимо официантку. — Все в норме, Валерьян, денег — море.
Валера с некоторой завистью глянул на Рыбенко.
У самого у него денег никогда не было море, все до копейки отнимала Даша. У нее всегда находились неотложные развлечения — наращивание волос, куртка с песцом, новые сапоги и выходные в Питере.
— Что за девки-то? — по-деловому осведомился Рыбенко, но мгновенно сам себя осадил: И че, за вопрос, скажи, тупой? Если есть пизда и рот…
— Моя жена с подругой, я попрошу все же вести себя прилично.
— Не вопрос! — Рыбенко замахал поросшими черным волосом кистями. — Жена — это, как говорит один наш знакомый, «дело такое», жена — это наше все, как сказала, так и будет.
Он вдруг привстал и через стол шлепнул Валеру по плечу обезьяньей рукой.
— Не отобью, не волнуйся, старичок!
— Не думаю, что у тебя есть шансы, — усмехнулся Валера.
— Э, старик, — протянул Рыбенко, — кто знает, что письке надо? Никогда не угадаешь, она и сама порой не знает.
Проскользнувшая философская нотка ознаменовала прибытие Даши в «Шоколадницу». Она вошла, осторожно, но не без пафоса ступая на шпильках, с правой стороны ее перевешивали три картонных пакета с популярными надписями. Валера замечал, что женщины почему-то очень любят такие пакеты.
Сзади напирала Ирка. Эта Ирка была вроде гермафродита: мужского роста, с густыми итальянскими бровями, она независимо от сезона ходила в черных сапогах. У них с Дашей была особая, недоступная постороннему пониманию игра — Даша в присутствии подружки отчего-то принималась дробно хихикать, жеманиться и выпучивать губки, а Ирка баском бранилась, сплевывала на землю и, если была возможность, хлестала крепкое пиво из бутылки.
Девицы, покачиваясь на своей непригодной для жизни обуви, подошли к столику. Рыбенко вскочил и принялся, кланяясь, целовать им прокуренные пальчики.
— Федор, — представлялся он, отклячив немалый зад, — Федор, можно Федя, с вами, мадам, кажется, встречались, — Рыбенко нагло вперился в Дашу.
Воспитанная на заискивающих шоферах, по малейшему капризу увозивших и привозивших ее на государственную дачу в Снегирях, а также избалованная своим болезненным отцом, Даша несколько секунд презрительно обозревала Рыбенко.
— Вы мне ногу отдавили. — Сказала она, наконец.
— Виноват, — засуетился Рыбенко, отодвигая стул, — простите, пьян. Исправлюсь.
Ирка, зажав в зубах папиросу, равнодушно кивнула Валере и бухнулась на стул.
— Чего пьете? — спросила она.
— Пиво, — быстро отозвался Рыбенко, — но если б вы были так добры, с наслаждением бы попробовал ваше пис-пис.
— Сегодня не советую, — баском отозвалась Ирка, — мексиканский ресторан плюс жутчайшая похмелюга.
Рыбенко пораженно примолк.
— Закажите мне клубничный дайкири, — потребовала Даша.
С этими словами она демонстративно углубилась в исследование своих глаз в карманном зеркальце.
Ирка пожелала темного пива.
Рыбенко энергично звал официантку.
Валера опустил правую руку под стол и коснулся Дашиного колена. Колено недовольно дернулось. Даша, со всей очевидностью, злилась за присутствие Рыбенко. Обычно ее устраивало общество Ирки и Валеры — он исполнял роль полупьяного шута. Развлекал девчонок жизненными анекдотами, хохмил и изображал политических лидеров страны.
