И вот теперь эта трещина… Я вытянула голову над спинами экспериментирующих племянников, чтобы лучше видеть… «Мировая катастрофа! — зазвучало, откуда ни возьмись, в моем мозгу. — Вселенная дает микротрещины!» А почему бы и нет?..
Вогнутые стенки трещины матово серебрились, поблескивали. Словно длинный-длинный рыбий пузырь лежал поперек дороги! Мне вдруг показалось, что та «веревка» и эта «трещина» могут быть в общем-то и одной природы! Ведь обе они не укладывались ни в какие привычные стереотипы! Я подумала: «А что, если тогда, зимой, — тоже была трещина?
Треснуть может земля в засуху, даже земной шар, даже… атмосфера. И даже — Вселенная! Разбегутся галактики, растягивая каждая на себя пространство, и лопнет оно, и будет внутри той трещины абсолютнейшее ничто на тысячи световых лет! И в каждой такой вот трещине — особая «пустота», построенная по своим законам…»
И снова встала перед глазами та черная раскачивающаяся веревка… Что увидел Алесь — я так и не решилась спросить. Тогда я сразу посмотрела в окно, но на доме уже не было никакой тени. А он вдруг успокоился и как ни в чем не бывало тотчас же перевел разговор на другое. Прочитал накануне «Раджа-йогу» и начал мне цитатами голову задурять… А знаешь, говорит, про материю-то и энергию не Гегель выдумал! Еще за тысячи лет до него древние индийцы похоже себе представляли: вначале не было ничего. Только энергия. Это уж потом, из ее движения, возникла материя, а поскольку все развивается циклично, к концу очередного цикла материя опять исчезает и все превращается в потенциальную энергию… Термины называл, но все они из головы сразу выветрились. Потом он словно спохватился, заспешил уходить, но я-то в окно видела… Долго еще бродил там по пустырю, в снегу по колено, руки вверх поднимал, подпрыгивал, будто в воздухе что-то хотел поймать… После того впервые и заболел серьезно…
Катя вскрикнула. Все смотрели, как безжизненно вдруг застыла гусеница, которую Ната медленно опускала в трещину на тонкой щепке. Судорога пробежала по зеленому тельцу. Оно чернело буквально на глазах. Гусеница только начинала подтягивать заднюю часть брюшка, выгнув спину горбом, да так и осталась в этой позе, когда засунули ее в «камеру смерти».
Нежная коричневая шкурка на другой стороне щепки обуглилась, свернулась черными хлопьями и, невесомо кружась, исчезла в темноте трещины…
Тельце гусеницы беззвучно лопнуло и рассыпалось, точно сухой дождевик, на который наступили ногой.
Это было уже вовсе не смешно, и «эврика» кричать не хотелось.
— А пальцы туда не надумали сунуть? — спросила я обеспокоено.
— Нет, пальцы туда нельзя, — сказала Наташа очень серьезно и вытащила пустую щепку, которая выглядела теперь наполовину обугленной головешкой.
— Все, малые! Пошли! — сказал тут Виктор по-взрослому строго. — Вам сказано было — ненадолго! Людям ведь мешаем!
— Не тебе, а Димке разрешили! — запротестовала Катя. — И не командуй!
Но тут подошел Дима и тоже сказал:
— Хватит. Им надо уже чинить.
Димка стоял, повернув голову в сторону старого ратомского леса, явно высматривая что-то, и торопил племянников. Вдалеке на дороге показался человек с сеткой бутылок. Тоже в тренировочном костюме и зеленом платке, как наш вчерашний знакомец.
«Да что у них у всех зубы болят, что ли? — подумала я, вздыхая. — Что за мода в платках ходить?» И бутылки эти с ума меня сводили окончательно. Я решила все, наконец, выяснить.
— Ну, уж, нетушки, — сказала я им обиженно, — так нечестно! Рассказывайте-ка по порядку.
И еще ужасно хотелось добавить: «Вот что, Димуля, давай-ка сюда свою руку, и я отведу тебя сейчас к маме! Что за кашу ты заварил?»
Но он сам подошел ко мне с бутылкой в руке и, отряхивая землю с колен, сказал:
— Помнишь, я хотел тебе показать… эту трещину? Еще вначале, когда на пруд ходили… и грузовик ихний бесшумно проехал…
«Да, — подумала я, — вот, значит, какую трещину хотел он мне показать».
— И давно ты о ней знаешь? — спросила я.
— Они с позапрошлого воскресенья ее чинят, две недели уже. Сначала смотреть приезжали на своих машинах. Без моторов… Но моторы есть! Я сам тайком открывал капот! Никого не было — и открыл. Все новенькое, все блестит: мотор, свечи, аккумулятор… Только сделано все, как бутылки, — не из металла. И бензина туда ни капли не заливают! Даже запаха не слышно… Вот они и приезжали смотреть трещину. И все одинаковые, в зеленых платках.
Только с пятницы джинсы на некоторых появились. Потом — красные работать стали, уже не люди. Потом — прозрачные. Но сперва тот, что на костер приходил. Это его «Колхида». А сторож с зятем у них бутылки украли. Того, второго, сторож так и называл: зять. Я их там, в гущаре, — Димка кивнул на лес, — у бутылок в окопе три дня назад встретил. Сторож так и говорит тому: «Зять, а зять? Три рубля на дороге не валяются. Чего им тут пропадать зазря?» Я им сказал: «Не ваши бутылки!» А он: «Все равно ворованные, так бы тут не лежали». Я тогда говорю зятю, сторож был совсем пьяный: «Не видите, что ли, КАКИЕ бутылки?» А зять: «Молчи, пацан! Небитые, значит, примут». Я совсем тогда разозлился. «Не знаете, — говорю, — что брать не ваше воровством называется?» Сторож замялся, стыдно стало, зятя за рукав тянет. А тот со злостью: «Знаешь разве, чьи бутылки?» — меня спрашивает. А я говорю: «Не важно! Попробуйте только возьмите!» Тогда они ничего не взяли, в тот раз просто так ушли. Сторож сказал, что поздно и на станции теперь не примут, чего их зря до хаты тащить… Это потом мы их с бабушкой у хутора с бутылками встретили…
Я с трудом сдерживала улыбку, представляя себе эту комическую и нелепую сцену. Но вообще смышленому ребенку, считай, повезло. Счастье, что это был здешний сторож, который хорошо знал, где работает Димкин папаша!
Масса вопросов была у меня к Димке. Но я задала самый бестолковый — о бутылках.
— Не знаю… — ответил Дима. — Не знаю, зачем ИМ бутылки… Да они и не стеклянные. Посмотри сама… — и он протянул мне ту, что все время держал в руках.
Бутылка как бутылка. Но едва я взяла ее в руки, сразу стало ясно, что это и вправду не стекло. Под пальцами оставались упругие вмятины, точно на резине. Разбить такую было невозможно. Я машинально ковырнула пальцем наклейку. «Пиво жигулевское». Но и наклейка оказалась не бумажная. Была она из того же самого эластичного материала.
Это были уже не шутки. Насколько я знала, бутылки такие нигде у нас не делают…
Мы уже двинулись в гору. Навстречу нам прошел еще один странный человек в платке. Вежливо поздоровался, не спеша поднимаясь вдоль края поля, а Наташа все еще возилась у трещины.
— Она ее первая обнаружила! — сказал Димка и кивнул на Наташу. — После меня! — не удержался он, чтобы не похвастать. И вдруг остановился. — Видишь? Там уже «красные» свою работу начали.
Я оглянулась, но ничего не заметила. Только тот человек, который поздоровался с нами, теперь, прогуливаясь взад-вперед, о чем-то разговаривал с Наташей.
— Они сузили трещину! Посмотри-ка хорошенько. Раньше-то трещина, знаешь, какая широкая была!.. — Важно докончил Димка, увлеченно наблюдая за чем-то совершенно для меня невидимым. Я изо всех сил начала вглядываться туда, где была трещина. Поначалу мои глаза ничего не различали, и я почувствовала обиду. Но Дима взял меня за руку и сказал: — Смотри туда, смотри внимательно!
…И постепенно я стала различать смутные красноватые тени, которые делались с каждым мигом все контрастнее… И, наконец, ясно увидела, как алые полосы света — в виде танцующих одноцветных радуг — изгибаясь дугами и скрещиваясь, словно бы суетятся над трещиной.
— Видишь? — спросил Димка, показывая на красные радуги, и я кивнула, не отрываясь от завораживающего зрелища и не отпуская теплую Димину ладонь. Пальцы другой руки совершенно непроизвольно разжались и выпустили свернутый трубочкой журнал «Знание — сила», который я как встала с шезлонга, так машинально и таскала с собой. Он беззвучно шлепнулся на дорогу, и только тут я почувствовала, до чего же устали пальцы, не дававшие ему раскрутиться, и с удовольствием потрясла онемевшей кистью.
