Так получилось, что я закончил работу одновременно с учебой в техникуме, сдал сессию и теперь был непривычно свободен — все мои товарищи разъехались на летние каникулы, я же остался в поселке. Конечно, наш дальний родственник Петр Иванович приглашал меня, как обычно, к себе в Мурманск, но жил он с семьей чрезвычайно стесненно, с женой и двумя дочерьми в малогабаритной двухкомнатной квартире без ванной комнаты, и мне было неловко доставлять ему своим появлением еще большие хлопоты. Честно признаться, сперва я не чувствовал желания уехать — поселок наш городского типа, с тремя кинотеатрами, шестью школами, открытой танцплощадкой, двумя парками, окрестности живописные: что ни говори, Кавказ. Зачем, спрашивается, уезжать куда-то, если вся страна на лето стремится в наши края? Ко всему, впервые в жизни я был предоставлен самому себе безо всяких ограничений и мог делать что захочу.

Июнь выдался жаркий, удушливый, последний дождь выпал в середине мая, солнце палило нещадно, из раскаленной квартиры тянуло на речку. Книги я забросил, до полудня купался, затем слонялся по кинотеатрам, а вечерами тренькал на гитаре во дворе в компании таких же девятнадцатилетних оболтусов. Словом, жил не скучно и не весело — просто жил, как все.

И вот однажды в прихожей снова пропиликал звонок. Я открыл и увидел взбудораженного соседа.

— Пойдем, поможешь разгрузиться! — выкрикнул он и стремглав помчался вниз по лестнице.

Захлопнув дверь, я, несколько заинтригованный, спустился за ним. Во дворе стоял грузовик, задний борт его был открыт, на дощатом настиле в ряд лежали ящики, которые силился сдвинуть шофер, а Григорий Тимофеевич принимал внизу, с кряхтеньем опуская их на землю. Когда я подошел, дело двинулось быстрее. Грузовик укатил, мы с Григорием Тимофеевичем остались возле штабеля. На обтянутой жестяными лентами упаковке я прочитал: «Катамаран спортивно-туристический. Артикул 5347. Цена 650 руб. Производство Ташкентского алюминиево-прокатного завода». Григорий Тимофеевич рассказал, как его отправили в областной центр получать по безналичному расчету спортивную форму для третьеклассников, выделили грузовик. Форму Григорий Тимофеевич быстро получил, а на обратном пути возьми да и загляни в магазин «Турист»; там на стенде стоит этот красавец — как не взять благо и транспорт под рукой.

Признаться, я давно укорял себя за то, что высмеял идею с лодкой. В конце концов, что от меня требовалось? Одно лишь активное содействие, материалы брался раздобыть Тимофеевич; при желании и достатке времени лодку можно было построить за пару месяцев, и если бы я тогда согласился, то сейчас наслаждался бы красотами высокогорных озер — уединенно, с комфортом, а не дышал бы пылью на улицах поселка. Однако это сожаление было мимолетным, поскольку я не сомневался, что сосед разуверился во мне как единомышленнике и новых предложений уже не будет.

— Ты хоть ужинал? — поинтересовался Григорий Тимофеевич.

Я отрицательно мотнул головой; предчувствие подсказало мне, что Григорий Тимофеевич спросил не без умысла. И действительно, он дружелюбно улыбнулся, оголив белые молодые зубы, полное, мясистое его лицо округлилось.

— Не дай бог откажешься закусить со мной! Обижусь!

Когда мы перетащили в сарай все ящики, Тимофеевич продел в дверные ушки замок, повернул ключ, сунул его в карман и затем ласково потрепал мою шевелюру, видимо, весьма довольный покупкой и всем сегодняшним днем, за которым виделись не менее счастливые отпускные деньки.

— Путешествуйте по воде — это продлевает жизнь! — бесшабашно и весело объявил он.

Жильцы, однако, не откликнулись, укладывались спать, в окнах призрачно голубели экраны телевизоров. Темное небо в сыпучих звездах. Тихо.

Приняв душ, переодевшись, я заглянул к соседу на посиделки. В комнате тускло светилось бра, стол накрывали множество фаянсовых тарелочек с мелко наструганными маринованными огурчиками, соленьями, квашениями, вареным, горячо дымящимся картофелем, сырыми овощными салатами — все вегетарианское, как и любил Григорий Тимофеевич. На краю блестели этикетками бутылки «Пльзеньского». Приятно пораженный, я полюбопытствовал, присаживаясь:

— В честь какого праздника намечается пиршество?

— Ну, во-первых, порядок требует обмыть покупку, — пояснил хозяин, — а во-вторых, надо отметить факт нашего с тобой примирения.

— А разве мы рассорились?

— Не знаю, как ты, а я с тобой не ссорился, — сказал сосед и, высоко подняв откупоренную бутылку, тонкой брызчатой струей наполнил бокалы: — За нас, Серега! За исполнение наших мечтаний!

— Дай бог вам здоровья, Григорий Тимофеевич! — сказал я, пригубливая густую пену.

Откушав с каждой тарелочки, я с похвалой отозвался о соленых груздях.

— Матушка прислала, — поведал Тимофеевич. — Она у меня умелица по этой части.

Он предложил еще тост и, когда мы опустошили бокалы, обмакнув салфеткой губы, пристально посмотрел на меня:

— У тебя какие планы на лето, Серега?

— Да никаких! — в сердцах сказал я.

— Так уж и никаких?

— Ну разве что порыбалить…

— Вот и отлично, — вдруг обрадовался мой собеседник, — будем вместе рыбачить. Я, знаешь ли, в горы собираюсь, значит, и тебя возьму; само собой, катамаран тоже прихватим, а то как же рыбку-то ловить? — Тут он добродушно улыбнулся, очевидно, не сомневаясь в моем согласии, и прибавил по-отцовски заботливо: — Ты кушай, кушай… Каково оно, без материнского глазу? Сиротка ты наш.

Я был готов отправиться хоть к черту на кулички, лишь бы подальше от поселка, подальше от наскучившего однообразия провинциальной жизни. К слову сказать, пару дней назад я всерьез подумывал насчет того, чтобы все-таки махнуть в Мурманск к Петру Ивановичу. Предложение соседа избавляло меня от затрат, связанных со столь дальней поездкой и обещало гораздо более привлекательный отдых. Появлялась возможность повидать высокогорье, где я ни разу не удосужился бывать, — а места эти нехоженые, привлекательно дикие, в противоположность долинным впадинам, где шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на какого-нибудь глупо моргающего туриста. В предгорьях Карачаево-Черкесии вообще много озер, и все они по-своему примечательны, в чем я убедился давно; высокогорные же оставались для меня чарующей загадкой.

— В понедельник ухожу в отпуск, — сообщил Тимофеевич, — так что лодку начнем собирать в выходные. Управимся за пару дней, как думаешь?

Я кивнул.

— Присмотри снасти, одежду, консервы — не откладывай в долгий ящик. Может быть, на следующей неделе, как опробуем лодку, и отправимся.

Итак, мои планы определились. Месяц в горах, на зеркальной водной глади, в стороне вздымаются голубые вершины — что ж, это великолепно! В субботу мы с Григорием Тимофеевичем вынесли ящики во двор и за несколько часов собрали катамаран согласно инструкции, обнаруженной в одной из упаковок. Сделать это оказалось совсем не сложно, поскольку конструкция была крупноблочной, простой, на винтовых креплениях, и мы обошлись без посторонней помощи.

Суденышко стояло на земле — обыкновенное двухкорпусное плавучее устройство с брезентовыми кабинами, с парусом, мачтой и рулевым веслом. Корпуса были окрашены, и на бортах огненно горели полосы ватерлинии. Безусловно, наше сооружение привлекло внимание — один за другими подходили жильцы, трогали борта, давали советы, спорили между собой, кто-то с видом знатока постукивал ногтем по металлу — словом, надоели хуже горькой редьки. Какова же была наша радость, когда мы наконец перевезли судно к речной заводи. Укрывшись за посадкой карагачей, мы спустили катамаран на воду и быстро убедились в его великолепной устойчивости. Оставалось, прикрепив флажок-вымпел, установить мачту, блок аварийной плавучести, рулевое весло, затем подвесить парус — и судно к плаванию готово! Григорий Тимофеевич по-мальчишески возликовал:

— Ура! Виват доблестным мореходам всех времен и народов!

Я тоже был доволен: полдня работы, и новехонький катамаран играючи заскользил по воде — нет проблем! Мы победоносно совершили несколько кругов по заводи и затем тщательнейшим образом осмотрели судно, после чего Тимофеевич распорядился туже затянуть болты, крепившие фермы к корпусам. Я быстро обучился управлению нашим простеньким парусом; Григорий Тимофеевич восседал на откидном стульчике у кормы, уверенно поводя комлем рулевого весла, и мы, по-детски ликуя, кружили на воде. И вот, когда солнце только-только перевалило через свою высшую отметку, на берегу, под карагачами возник этот тип. Долговязый, узкоплечий, он был в белом праздничном, но раздутом мешком костюме, причем брюки до срамоты заметно обвисали на заду, в темно-синем, старомодном, с желтой искрой галстуке и черных траурных туфлях. Выглядел он настолько скорбно, что пробуждал подозрение, будто по дороге сюда потерял десять рублей. И эта пребывавшая в миноре, остри-бобриком жердь с необъяснимым упорством взирала с берега на нас.