Но Эксл так ни разу и не появился. Наконец, дошло до того, что всякий раз, когда он затевал где-нибудь драку, я сразу же посылал туда людей, чтобы они звонили мне, как только он появится. Возможно, кто-то захотел бы спустить это дело на тормозах после того, как Эксл пошел на попятный, тем более, что прошло уже довольно много времени. Но я был в бешенстве: в прессе он действовал так, будто он — король Мира, говоря, что я испугался драться с ним, т. к. у него был красный пояс по тому-то и тому-то. Но в реальной жизни он был слишком труслив, чтобы ответить за свои слова. В конце концов, я пришёл на «MTV» с посланием для него: я сказал, что, если Эксл хочет драться со мной, то он должен сделать это на глазах у всего Мира. Я предложил встретиться в понедельник вечером для ночного боя в «Форуме». Мы провели бы три раунда, и потом Мир узнал бы, кто из нас слабак.

Я был готов сделать это. Мне даже уже было плевать на Иззи. Им я всегда успел бы заняться. Он даже позвонил мне и извинился за то, что он сделал с Шариз. Что касается Слэша и Даффа МакКагана, несмотря на этот инцидент, мы остались друзьями — они-то знали, каким говнюком был Эксл. Я хотел выбить дерьмо из этого маленького панка и заставить его заткнуться навсегда. Но я так и не получил от него ответа: ни в тот день, ни в том месяце, ни в том году, ни в том столетии. Но моё предложение все еще остаётся в силе.

«Подобно отважным улиссам[75], приплывшим домой с войны, наши герои обнаруживают, что высшие силы условились считать их поропавшими в море»

Мы больше не тусовались, не устраивали вечеринок, не совали свои члены, куда не следует. Мы просто летали из города в город, играли свои чёртовы концерты и скорее сваливали оттуда. Впервые мы функционировали, как механизм, а не как четверо диких животных. Но вскоре мы даже начали мыслить, как машина.

Тур начинался как красивый сон: мы имели наш первый альбом на первом месте, который был так безумно популярен, что каждая чёртова песня с него, в конце концов, была выпущена в виде сингла. Мы были на обложках всех журналов. У нас было такое грандиозное сценическое шоу, оборудование для которого перевозилось дюжиной грузовиков, и ещё много всего такого, чего мы, возможно, даже не могли себе представить, сидя в Пёстром доме и поджигая Никки. Там было тридцать шесть стэков «Marshall», тридцать шесть стэков «SVT» и, чёрт побери, летающая ударная установка, о которой я мечтал всю свою жизнь.

Концерты посещали фантастические толпы народа. Они знали каждую строчку, каждый аккорд, каждую сильную долю с каждого альбома. И впервые мы были достаточно вменяемы, чтобы по-настоящему оценить всё это. А также, достаточно женаты. У всех нас были новые жёны или невесты, которым мы хотели оставаться верными: я был с Хизер, Мик — с Эми, у Винса была Шариз, а Никки сделал предложение Брэнди (хотя он, вероятно, не очень сильно ждал празднования Дня Благодарения в доме её матери). «Motley Crue» теперь были четырьмя чуваками в наилучшей своей физической форме, с тех самых пор, когда они только появились на свет.

Но затем осень увяла в зиму, зима обернулась весной, а весна зацвела к лету, а мы всё ещё были в дороге без каких-либо признаков остановки. «Электра» по-прежнему выпускала синглы с альбома, и Дуг Талер, который теперь управлял нами один, распланировал для нас туры и фестивали на весь следующий год.

Через некоторое время уже не имело значения, сколько денег мы приносим или сколько недель наш альбом находился в лучшей сороковке, мы просто не могли заставить себя снова надеть эти кожаные штаны для очередного выхода на сцену. Возможно, если бы нам разрешали совершить тур с крутой группой на разогреве, типа «Iggy Pop» или «Husker Du», вместо того, чтобы быть вынужденными способствовать низкопробным поп-метал позёрам, таким как «Warrant» и «Whitesnake», мы чувствовали бы себя намного лучше. Возможно, если бы у нас время от времени была неделя отпуска на Багамах, где мы могли бы просто ничего не делать, то мы провели бы нормальный тур. Но звукозаписывающий лейбл волновался, что мы можем потерять импульс. Мы были машиной для зарабатывания денег, и они хотели, чтобы мы продолжали работать до тех пор, пока не сломаемся. И мы, чувак, действительно сломались.

Началом конца стало соло на летающей ударной установке в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Как мне казалось, для людей это всегда было ключевым моментом — видеть то, что я делаю, когда играю. В ранние времена «Motley» я пробовал использовать зеркала, но это никогда по-настоящему не работало. Затем, перед туром «Girls, Girls, Girls», мне приснилось, что я играю на барабанах в клетке, которая вращается вокруг своей оси, подобно гироскопу[76]. Так что мы построили это хитро устроенное гетто, где автокар подвозил барабаны к переднему краю сцены, и двигатель по-всякому вращал ударную установку, в то время как я играл вверх тормашками и прочее такое дерьмо. На самом деле, поначалу у меня жутко кружилась голова, но затем я вспомнил то, чему меня учили на уроках балета, когда я был ребенком, и начал выбирать точку на стене, чтобы при вращении фиксировать на ней взгляд.

В туре «Feelgood» я хотел быть ещё ближе к братьям из публики, поэтому мы построили летающую ударную установку. И всё было превосходно — до Нью-Хейвена. Я до сих пор не понимаю, что там произошло. Всё началось как обычно. Во время соло Мика, я незаметно для публики пролез в эту длинную трубу, закрепил свои ноги в ремни, висящие там, и обмотал вокруг руки веревку, соединённую с лебёдкой, которая медленно подняла меня до верхних стропил крыши «New Haven Coliseum». Я передохнул там некоторое время, наблюдая с высоты восьмидесяти футов (около 25-ти метров) за размахом соло Мика и публикой, которая всё ещё не могла меня видеть. Затем, вместе с техником по имени Норман, который держался за меня, я перепрыгнул по воздуху в ударную установку и пристегнул себя к сидению. Внизу Мик выбивал сумасшедшее дерьмо из своей гитары, и его стэки грохотали, будто вот-вот взорвутся — ггхттчччггхттччч — и тут появляются барабаны — хуууушшш — прямо над головами зрителей посреди всей этой по-настоящему волнующей музыки.

Томми: Я создал этого гребаного монстра с ударной установкой. Каждый спрашивал, "Что же дальше? Ты наклонялся в разные стороны, ты вращался вверх тормашками". И я отвечал что-то, типа, "Откуда я знаю, что дальше?" Затем меня осенило: следующая хрень — это летать на ударной установке над толпой в туре "Feelgood". Что же теперь дальше? Самосожжение? Я не знаю.

Пока публика сходила с ума, я начал колотить по всем этим электронным барабанам — блаууу, бламмм, бламмм, блаууу — в то время как установка спускалась к толпе по 35-метровой невидимой направляющей. Я пролетел над головами людей в партере, затем полетел к самым задним местам, чтобы чуваки в переполненном секторе для Стиви Уандера[77]могли вдруг почувствовать себя сидящими в первом ряду. Там был один чувак в джинсовом пиджаке, который, клянусь Богом, чуть было не наделал себе в штаны, когда я внезапно появился в каких-то нескольких дюймах от его лица, играя на барабанах и вися в воздухе. Я облетел весь зал по кругу, направляющая была настроена таким образом, что я должен был вернуться на самый верх под купол арены. Я приготовил звуковой сэмпл долгого падающего звука, будто кто-то прыгает с моста — A-а-а-а-а-а-а-а-а — затем сунул свою ногу в ремень, схватил веревку, которая поднимала меня в самом начале, и приготовился прыгать. Работа Нормана состояла в том, чтобы в последний момент потянуть за ручной тормоз так, чтобы я мог резко остановиться на высоте полутора метров над головами публики, а затем просто подпрыгнуть на этом эластичном тросе. Я люблю, когда это выглядит безумием. Какой там, к чёрту, Джин Симмонс со всем этим дерьмом, что “я летаю над грёбаной публикой, как Питер Пэн”. Я хотел летать по-настоящему в стиле свободного падения.