По дороге из Осаки в Токио на сверхскоростном пассажирском экспрессе у Томми и у меня случился сверхмощный приступ собственного альтер эго под названием «Близнецы Террора». Под действием волшебной «зомби пыли» мы чувствовали себя более мощными, чем несущийся сверхскоростной экспресс. Способные поглощать длинные дорожки кокса одним единственным вдохом, мы обладали способностью рентгеновского видения, которое позволило нам обнаружить и уничтожить каждую бутылку сакэ, находившуюся в поезде. Мы бегали взад и вперёд по проходам между сидениями, спасая мир, проливая виски и опрокидывая пончики с сахарной пудрой на наших главных противников — на ту совокупляющуюся парочку суперзлодеев — Эми и Мика (или, как мы предпочитали их называть, «Иона и Кит»).

“Надо было поубивать вас всех ещё в ту войну”, внезапно заорал Томми. Мы схватили бутылки с сакэ и устроили некоторым пассажирам искупительное омовение. Томми был в стадии костюма — смесь Индианы Джонс с Доминатрикс. Пока он бегал по проходам, никто не мог видеть его тело, а только низко надвинутую на глаза шляпу, плотно облегающие руки перчатки и пальто, тянувшееся за ним словно шлейф некоего ангела мести, сотканный из джинсовой ткани, кожи и кокаина.

Наш японский промоутер, господин Удо, был в ужасе. “Вы должны успокоиться”, серьезно сказал он нам. “Пошёл ты”, крикнул я, схватил бутылку «Джека» и бросил в него. «Ракета» не прошла даже близко к намеченной цели. Вместо этого она угодила в испуганного жителя пригорода, который рухнул на пол с кровью, сочившейся из его головы.

Господин Удо даже не повёл бровью. “Я хочу для вас кое-что сделать”, сказал он спокойно. “Но сначала вы должны сесть”.

Я сел обратно на своё место, и он надавил своим большим пальцем на заднюю часть моей шеи. Поток какой-то жидкости или крови побежал по всему моему телу, и я резко обмяк в своём кресле совершенно умиротворённый. Вся моя сверхэнергия мгновенно улетучилась. Затем господин Удо подошёл к Томми и сделал ему то же самое. Сидя там, мы поняли, что всё это выглядело отнюдь не смешно. Мы действительно всех огорчали, особенно Мика, который, похоже, был готов уйти от нас в любую минуту. Это был почти конец тура, и нас всех уже тошнило от выступлений. Не от концертов, а от самого шоу, где я и Томми были «Близнецами террора» — парочка кретинов, не способных развлечь никого, кроме самих себя.

Когда мы сошли с поезда в Токио, нас встречали тысячи фанатов. Я пошёл поприветствовать их, но вдруг откуда-то появился наряд полиции и направился прямо ко мне. “Никки-сан”, сказал господин Удо. “Вы будете вынуждены проследовать в тюрьму. Вы понимаете это, не так ли?”

“Пошёл ты!”

“Нет, Никки-сан, это не шутка. Вам придётся отправиться в тюрьму”.

Док МакГи попытался вступиться за меня. “Я — его менеджер”, сказал он полицейским, но они повалили его на землю и надели на него наручники.

Затем они строем подошли ко мне и на глазах у всех фанатов сбили меня с ног, надели на меня наручники и посадили в полицейскую машину. Томми бежал следом, цепляясь за полицейских, и кричал.

“Возьмите и меня! Если он идёт в тюрьму, то и я, чёрт возьми, тоже!”

“Нет, нет, нет”, лаял Док, пытаясь выглядеть так, будто контролирует ситуацию, хотя сам он сидел с надетыми наручниками на заднем сидении полицейской машины. “Успокойся. Через час его выпустят”.

Спустя несколько часов они привели Дока и меня к столу сержанта в полицейском участке. На мне были кожаные штаны, высокие каблуки, порванная футболка и косметика. Я был весь потный и всё ещё абсолютно пьяный. Дело было после полуночи, и в помещении было темно, поэтому я снял свои солнечные очки.

“Я бы на твоём месте не снимал очки”, сказал Док. “У тебя кроваво-красные глаза, и грим растёкся по всему лицу”.

Я надел очки обратно и забросил свои ноги на стол сержанта. Мне было абсолютно насрать, что будет со мной дальше. Вошёл сержант и сказал что-то по-японски. Переводчик, которого прислал господин Удо, перевёл: “Он сказал, чтобы вы убрали ваши ноги со стола, пожалуйста”.

“Эй, могу я вас спросить?” огрызнулся я на сержанта.

Переводчик поговорил с сержантом, а затем сказал мне, что я могу задать свой вопрос.

“Хорошо”, сказал я. “Если бы мои яйца лежали у вас на подбородке, то где, по-вашему, был бы мой член?”

Сержант с надеждой посмотрел на переводчика. Переводчик вздохнул и начал переводить.

“Аригато гозаймасу”, сказал сержант. “Большое спасибо”.

“Пожалуйста”, кивнул я. Эти двое ещё немного поговорили, затем переводчик схватил меня за руку и вывел из участка.

“Что, чёрт возьми, только что произошло?” спросил я его по пути в гостиницу.

“Я сказал ему, что вы сказали, что бутылка случайно выскользнула у вас из руки и разбилась, что вы действительно сожалеете о случившемся, потому что вы любите Японию и японцев, и с нетерпением ждёте, чтобы отправиться домой и рассказать американской прессе о том, насколько японцы — гостеприимный народ”.

“Так вы что, ничего не сказали про мои яйца?”

“Нет”.

“Выходит, что вы — не очень хороший переводчик, не так ли?”

Следующей ночью была очередь Винса позорить нас. Он покончил с кувшином «камикадзе»[64] в ресторане в квартале Роппонги и был настолько пьян, что болтал безумолку. Единственная проблема состояла в том, что никто не понимал ни слова из того, что он говорит. За столиком рядом с нами сидели четверо бандитов «якудзы» в костюмах. Винс вдруг вскочил со своего места и процедил сквозь зубы, “Чё за херота!” Затем он подошёл к столику парней из «якудзы», взял его руками за низ и перевернул прямо на них. Те повалились на пол, выхватили из-за поясов пистолеты и подняли дула на край стола, целясь прямо в Винса. Фрэд Сондерс, наш телохранитель и нянька, прыгнул на Винса, будто тот был гранатой, которая должна была вот-вот взорваться, и вывел его из ресторана.

“Зачем ты это сделал, мать твою?” орал Фрэд на Винса.

“Т-те п-парни г-говорили всяк-к-кое д-дерьмо п-про м-м-меня”, нечленораздельно произнёс Винс.

“С чего ты взял, что они говорили про тебя дерьмо? Они говорили по-японски”.

“П-по яп-п-понски?” Винс непонимающе посмотрел на Фрэда.

“Да, мы в Японии”.

“О...”. Винс нахмурил брови и вдруг затих. Я не думаю, что он вообще понимал, где он находится — и это в то время, когда, как предполагалось, он всё ещё находился на испытательном сроке.

Позднее той же ночью мы отправились в «Лексингтон Куин»[65], где даже тихий Мик вышел из-под контроля, бегая повсюду со спущенными до колен штанами и маской Годзиллы на лице, топая по стёклам и пытаясь извергнуть огонь из собственной задницы. Винс вернулся в гостиницу с подругой какого-то «якудза», а я слонялся по округе, завязывая кулачные бои: первый из которых с Томми (он до сих пор настаивает на том, что я дал ему по зубам, хотя он был настолько пьян, что упал прежде, чем я смог его ударить) и последний с американским туристом, чья голова в итоге повстречалась с железным прутом. Следующим утром я проснулся и вдруг осознал, что накануне я был так занят драками и освобождением из тюрьмы, что совершенно забыл отметить свой день рождения. Винс проснулся следующим утром на полу своего номера голый и без своих дорогих «Ролекс». Это была месть «якудзы».

После трех выступлений в «Будокане»[66], мы, как предполагалось, должны были отправиться домой на Рождество перед началом нашего европейского тура. Томми не мог дождаться, чтобы встретить первое Рождество в своём многомиллионном особняке вместе с Хизер. Мик и Эми были в восторге оттого, что смогут, наконец, начать нормальные отношения дома. Винс постоянно рассказывал о том, как он трахает Шариз, рестлершу из «Tropicana», с которой он начал встречаться. А я… у меня не было никого. Никакой тёлки, никакой семьи и никаких друзей, кроме торговцев наркотиками. Поэтому, какой мне был смысл ехать домой, чтобы провести Рождество, ширяясь в одиночестве?