Той же самой ночью Кармин Эппис покинул тур. Он играл с «Vanilla Fudge», «Cactus» и Родом Стюартом и, в какой-то степени, был звездой со своими собственными амбициями, он даже продавал свои собственные футболки. С нетипичным великодушием Шерон предоставила ему разрешение. Но когда фанатам вернули футболки, которые они отдали на подпись Кармину, на всех них спереди зияла огромная дыра: Шерон и Оззи вырезали лицо Кармина из всех его футболок. Это обернулось настоящей войной, которая закончилась уходом Кармина и возвращением в группу Томми Олдриджа (Tommy Aldridge), который занял место за ударной установкой.
Всякий раз, когда Шерон оставляла тур, Оззи возвращался к полному разложению. В Нэшвилле он по всем стенам ванной Томми размазал дерьмо. В Мемфисе они с Винсом украли автомобиль с ключами, висевшими в замке зажигания, терроризировали пешеходов на Бил Стрит, а затем расколотили его, выбив стёкла и распоров обивку. Несколько дней спустя, случилось так, что мы приехали в Новый Орлеан на вторую ночь Марди Гра[32]. Весь город стоял на ушах. Томми, Джейк И. Ли и я ввязались в поножовщину в баре на Бурбон Стрит, в то время как Винс и Оззи совершали поход по стрип-клубам. Когда все мы возвратились в отель, пьяные и перемазанные кровью, Мамочка уже ждала нас: Шерон прилетела в город, и она снова запретила нам болтаться с Оззи.
Иногда, когда Шерон уезжала, Оззи был сломлен, словно ребёнок, потерявший свою мать. В Италии он купил резиновую надувную куклу, пририсовал ей усы Гитлера и держал её в задней комнате нашего автобуса. На пути в Милан он всю дорогу разговаривал с ней, будто она была его единственным другом. Он рассказал кукле, что существует некий заговор, все настроены против него и разработали план с целью убить его. Когда он вышел на сцену той ночью, на нём были гестаповские сапоги, шорты, лифчик и белый парик. Поначалу казалось, что он в полном порядке, но после нескольких песен, он быстро изменился и начал плакать. "Я — не животное", — рыдал он в микрофон. "Я — не наркоман". Затем он попросил прощения у публики и ушёл за кулисы.
Той ночью в гостиничном номере, который делили Мик и я, он спросил, может ли он воспользоваться нашим телефоном. Он снял трубку и сказал, "Англию, пожалуйста".
Я выхватил трубку у него из рук и повесил её на место. "Чувак, ты не можешь звонить в Англию. У меня нет таких денег".
Тогда он перевёл оплату звонка на отвечающего абонента. Шерон приняла звонок. "Я просто звоню, чтобы сказать тебе, что я хочу развода", — сказал Оззи так трезво и серьезно, как только мог.
"Заткнись и ложись спать", — резко ответила она, ибо даже не представляла себе жизни без него.
По каким-то причинам у нашего менеджера тура возникла блестящая идея поселить невыносимого меня и тихого Мика Марса в одну комнату: мы были похожи на «Странную Парочку» («The Odd Couple» — фильм-комедия 1968 года). Как-то, когда он бренчал на гитаре и мешал мне писать песню, я взял свою гитару и вышел в коридор, где разбил ею все фонари. Затем я возвратился в комнату, волоча за собой свой сломанный инструмент, и спросил Мика, "Скажи, я могу позаимствовать твою гитару?" Мы регулярно вступали в драки, обычно потому, что я устраивал в нашей комнате вечеринки или приводил туда девочек. После того, как я вырвал у него клок волос, когда он не позволил мне взять его гитару, мне, наконец, предоставили отдельную комнату. Это, тем не менее, не помогло Мику обрести мир и покой, потому что чуть позже, одна из постоялиц гостиницы вызвала полицию после того, как она увидела, как Томми пронесся голым вниз по направлению к холлу, а полицейские вместо него случайно арестовали Мика.
Мы совершали турне с Оззи, то выходя из него, то примыкая снова, в течение более чем года, беря отгулы для того, чтобы играть сольные концерты и выступление с «Saxon». Тем временем, мы получили наши первые золотые и платиновые диски, нас впервые начали крутить по радио, а меня начали узнавать на улицах не только в Лос-Анджелесе. Все менялось так быстро, и, в результате, все наши личные связи тоже начали ломаться. В день, когда закончился тур, автобус высадил меня перед домом, где жили я и Лита. Я десять минут стоял снаружи с чемоданом в руке, раздумывая, войти мне или нет. Когда я всё-таки вошёл, я обнял её, не говоря ни слова. Я просто стоял, как истукан. Я не знал, что мне теперь делать. Что-то выключилось во мне за время тура, и я понятия не имел, как это вернуть.
Когда, спустя несколько дней, Лита уехала в свой собственный тур, я вздохнул с облегчением. Я был не в состоянии продолжать отношения с нею, особенно, когда оба мы были в постоянных разъездах, и я понятия не имел, как общаться с женщиной, к которой я был уже равнодушен. Ко времени, когда она возвратилась, я уже договорился переехать через улицу и жить у Роббина Кросби. В день, когда я переехал к нему, жизнь снова возвратила меня к полной нищете и безнравственности. У него была только одна кровать, и он был достаточно любезен, чтобы позволить мне спать на ней, в то время как сам он прозябал на полу. Вместо холодильника у него был пенопластовый ящик, заполненный мешками со льдом. В его днище была дыра, и вода постоянно разливалась по всему полу кухни. Управляющий дома ненавидел меня и предупреждал каждый день, что, если я буду устраивать громкие вечеринки, распивать спиртные напитки у бассейна или ещё как-либо плохо себя вести, то он возьмёт меня за мою татуированную задницу и вышвырнет вон.
Хотя я мог позволить себе новый ящик со льдом или даже настоящий холодильник для дома, меня это не заботило. Вместо этого я купил совершенно новенький «Корветт». В тот же день я отправился на нём на вечеринку, я приехал к «Reseda Country Club» и снял девочку. Мы вышли к месту стоянки автомобилей, я посадил её на капот, раскинул ей ноги в стороны и начал её трахать. Медленно собиралась толпа, и, я помню, единственное, что они говорили, было: "Да, чувак! Классная тачка!"
Чтобы забыть о Лите, я похоронил себя между ног других женщин. Несколько недель спустя, после того, как я переехал к Роббину, в другом крыле нашего жилого комплекса поселилась маленькая девчонка из колледжа, она была соблазнительной «ботаничкой» в очках. Так, однажды ночью, вместо того, чтобы пойти гулять с Роббином, я заскочил к ней с бутылкой шампанского, узелком кокаина и горсткой "колёс". Мы кутили всю ночь и, как и планировалось, закончили траханьем. Когда я возвращался к себе в семь часов утра, управляющий был на улице и поливал цветы. Пытаясь выглядеть приветливым, я помахал ему рукой и улыбнулся так невинно, как только мог. Он обернулся, посмотрел на меня и уронил шланг. Он просто оцепенел. Я не мог понять, что с ним такое. Я вошел в квартиру и случайно наступил на Роббина. "Чувак, что с тобой случилось?", — воскликнул он, когда его глаза привыкли к свету.
"Я трахал эту цыпочку. Делов-то?!", — сказал я.
"Нет, чувак, ты взгляни на себя в зеркало", — сказал он.
Я подошёл к гигантскому треснувшему зеркалу (кто-то, вероятно, в одну из пьяных ночей перепутал его с дверью) и посмотрел на себя. Всё моё лицо от подбородка до носа было вымазано кровью. Очевидно, у неё были месячные, облизывая её снизу, я был так увлечён, что даже не заметил этого. Было похоже, что это, вообще, была её первая ночь.
После нескольких недель повального траханья, я услышал, что маленький панк-рокер представил Литу её новому другу, какому-то парню по имени Дон из группы под названием «Heaven». Без сомнения, я не хотел её больше, но это не означало, что кому-то еще позволено её иметь. Бушуя от нелогичной и лицемерной ревности, я позвонил Томми. Мы встретились в моем доме, каждый схватил по две небольших доски, и отправились к дому Литы, чтобы прояснить ситуацию. Мы отперли дверь и остановились посередине комнаты с нашим оружием в руках. Единственный человек, который оказался в доме, был маленький панк-рокер, который забился в угол, когда мы погнались за ним, беспощадно дубася его по голове и груди, до тех пор, пока не сломали наши доски о его спину. Мы так и оставили его в углу, с окровавленными следами по всем стенам.
