Разочарование в их деятельности у Ходорковского и Невзлина наступило примерно через полгода. Я долго пытался объяснить ей, что надо учиться, нужно делать реальные дела, а не скользить по верхам и заниматься примитивом. Но она не слушала и очень скоро ушла – и года не продержалась. Ее муж продержался дольше.

Что касается Ольги, то с тех пор она принялась распространять слухи о том, что Невзлин ее преследует, угрожает ей. Может быть, она сама в это верила, может, у нее сформировалась какая-то мания. Я слышал, что она даже лечилась где-то под Ленинградом от последствий стресса. С определенного момента она всем начала рассказывать, что она сотрудничает с ФСБ, всем говорила, что она консультант самого Патрушева[29] и что благодаря этим связям Невзлина свернет в бараний рог. Но оказалось, что свою роль она очень сильно преувеличивает. У нее были какие-то отношения с начальником московского управления ФСБ Захаровым, но потом и он перестал с ней общаться. Когда Костина ушла в мэрию, я встречался с ней. Я ей говорил: Оля, не обижайся, пожалуйста, но Невзлина ты не интересуешь. Ты для него – бесконечно малая величина. Причем это я знал достоверно, мне сам Невзлин говорил: чего ты тратишь на нее время, кто она такая. Мне кажется, ее это и задевало, что она не представляла для него интереса. Но такой она человек – всегда в центре скандала. И в ЮКОСе, и в мэрии. Юрий Михайлович Лужков, наверное, когда пару раз с ней пообщался, тоже все понял, и она там больше года не продержалась. А когда случился этот взрыв, то я сразу подумал, что это либо какие-то рекламные дела ее мужа, либо вообще самозаказ»[30].

К слову, об упомянутом муже Ольги Костиной. Константин Костин вслед за своей женой свидетельствовал против Алексея Пичугина, а позднее и Леонида Невзлина. И после этого у него жизнь тоже складывается вполне благополучно. В частности, Костин был назначен руководителем одного из отделов администрации президента РФ и заместителем руководителя ЦИК партии «Единая Россия».

21 октября 2003 года следователь Юрий Буртовой допросил духовника Алексея Пичугина из храма на Воробьевых горах, отца Иоанна, который до этого пытался получить разрешение на свидание с заключенным. К тому времени отец Иоанн знал Алексея уже более десяти лет, был его духовным наставником и, можно сказать, другом семьи. Отец Иоанн венчал Алексея с его второй женой Татьяной, крестил их сына Сережу, освящал дом. Алексей Пичугин ходил к отцу Иоанну исповедоваться.

Здесь следует заметить, что вызов священника на допрос противоречит статье 56 Уголовно-процессуального кодекса РФ, которая защищает тайну исповеди и запрещает допрашивать в качестве свидетелей священнослужителей.

Впоследствии Юрий Буртовой извинился перед священником за, якобы, «досадное недоразумение», объяснив его тем, что не смог правильно сформулировать повод для приглашения на беседу.

Это «недоразумение» – лишь один из многих штрихов к портрету следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Юрия Александровича Буртового и его коллег по следственной группе.

23 апреля 2008 года гособвинение на судебном процессе по делу Леонида Невзлина вызвало Алексея Пичугина в Мосгорсуд на допрос как свидетеля. Для этого его этапировали из колонии «Черный дельфин», в которой Алексей к тому времени удерживался уже почти два месяца.

Присутствуя на этом судебном заседании, я обратила внимание на то, что Алексей очень похудел с 6 августа 2007 года (дня вынесения приговора о пожизненном заключении), когда я видела его в последний раз.

Но больше всего меня потрясло его лицо – оно почернело. Позже я познакомлюсь с матерью заключенного С., который некоторое время был соседом Алексея Пичугина по камере в той же колонии для пожизненников, и она скажет мне, что у ее сына стало точно такое же черное лицо.

Неизменными у Алексея остались только глаза, по-прежнему яркие и выразительные.

Он улыбался родным и близким, беззвучными движениями губ разговаривал с ними и жестами старался подбодрить.

Прокурор Кубляков неудержимо краснел, как застенчивый воришка Альхен.

Алексей снова заявил о своей невиновности и о давлении на него со стороны Генеральной прокуратуры с целью склонить к даче ложных показаний против Леонида Невзлина:

«Со мной не единожды беседовали сотрудники Генеральной прокуратуры и склоняли меня к даче ложных показаний в отношении некоторых руководителей и совладельцев компании, в частности, в отношении Невзлина Леонида Борисовича...

...Впервые такое прямое предложение о даче ложных показаний поступило от следователя Банникова в кабинете № 8 СИЗО “Лефортово” в апреле 2004 года, где я знакомился с материалами дела».

Как сообщил Алексей Пичугин, Банников явился к нему после ухода адвокатов:

«Он сказал, что знакомиться с этим “мусором” (материалы дела) не имеет никакого резона, и я как бывший сотрудник органов должен это понимать. Он сказал, что я лично, как Пичугин, никого не интересую. Дело политическое, и интересуют Невзлин, Ходорковский и другие совладельцы нефтяной компании. Какие бы прекрасные адвокаты меня ни защищали, исход дела предопределен».

Алексей Пичугин отказался принять это предложение, но спустя год, 4 июля 2005 года, следователь повторил его.

«Перед этим была еще одна беседа с начальником управления Генпрокуратуры по расследованию особо важных дел Владимиром Лысейко. Он требовал дать показания против Леонида Невзлина, Михаила Ходорковского, Михаила Брудно и других руководителей компании. В противном случае, он сказал, что меня ждет пожизненное заключение, а в случае согласия меня вывезут за границу и будут охранять, включат систему защиты свидетелей», – рассказал Алексей Пичугин.

С очередным предложением о лжесвидетельстве к нему обратился государственный обвинитель Камиль Кашаев в июле 2007 года в зале Мосгорсуда во время перерыва в судебном заседании (в присутствии конвоя!)[31].

Думаю, что то апрельское этапирование в Москву было еще одной возможностью для Алексея круто изменить свою судьбу, не возвращаться обратно в страшное узилище. От такого шанса вполне может закружиться голова, особенно, когда уже испытал на себе реалии быта в «Черном дельфине».

Но Алексей Пичугин этим шансом не воспользовался.

Он рассказывал своим близким на свиданиях, что «переговорщики» от прокуратуры, сулившие заманчивые перспективы, удивлялись этим упорным отказам. Кто такой тебе Невзлин? Зачем тебе за чужого человека сидеть?

Они искренне не могли понять, делился впечатлениями Алексей, что я не пошел на лжесвидетельство не ради Невзлина, а ради себя самого. Чтобы мне потом не было стыдно посмотреть в глаза своим сыновьям.

На заседании Мосгорсуда 23 апреля 2008 года по делу Леонида Невзлина Алексей Пичугин заявил, что во время допроса 14 июля 2003 года в СИЗО ФСБ «Лефортово» к нему применили психотропные средства – так называемую «сыворотку правды».

В этот день у него в рамках производства следственных действий должны были отобрать пробы крови и слюны. Но вместо этого заключенного выдали двум лицам, представившимся сотрудниками ФСБ. Эти лица передали ему «привет от сослуживцев», предложили кофе и чай.

После нескольких глотков Алексей Пичугин на шесть часов впал в забытье. Позже двое сокамерников бывшего сотрудника ЮКОСа рассказали Алексею Пичугину, что его принесли в камеру в полубессознательном состоянии.

«Единственное, что я помню, это то, что вопросы, которые мне задавали, касались Ходорковского, Касьянова[32], Черномырдина[33], Волошина[34] и финансовых потоков между этими лицами и ЮКОСом», – сказал заключенный[35].