– Боюсь, что не в моих. А в ее руках, Барни.

Старик пожал плечами:

– Что ж, тогда вам недолго осталось мучиться. Вот пройдет несколько деньков, мы бросим якорь у Санта-Марии, а там любая разбитная бабенка будет к вашим услугам.

Сказав это, он поднялся и вышел из камбуза.

Морган остался в одиночестве. Последняя фраза Барни никак не выходила у него из головы. На Санта-Марии и впрямь было множество привлекательных особ женского пола. Некоторых он знал довольно близко. Но, вспоминая их, представляя их гибкие тела в своих объятиях, он ничего не чувствовал.

И тут в его воображении возникли лицо и стройный стан Серенити.

И внутри у него все словно огнем опалило.

О Боже! Долго ли ему еще суждено выносить эту пытку?!

Серенити стояла у растворенного окна, глядя на темные волны, гребешки которых поблескивали в лунном свете. Но она словно не замечала этой красоты. Взор ее был обращен внутрь ее собственного существа. Она вспоминала о том, что произошло между ней и Морганом на верхней палубе.

Ей трудно было подобрать слова для тех необыкновенных ощущений, которые он умелыми ласками вызвал в ее теле. Это было сродни волшебству.

Ничего удивительного, что юным девушкам строго запрещалось оставаться наедине с мужчинами. Боже правый, кто бы мог подумать, что прикосновение мужской руки может доставить такое наслаждение?!

Она чувствовала себя виноватой. Ей было стыдно. Ах, зачем она позволила ему увлечь себя на палубу?

И что он теперь о ней думает? Ведь ни одна порядочная женщина не разрешила бы ему столь вольно вести себя с ней.

Но память тела говорила ей совсем другое. Полуприкрыв глаза, она томно вздохнула. Щеки ее заалели.

Что же ей теперь делать? Избегать его?

Это единственное, что ей оставалось. Запереться в каюте и никогда больше не видеть его. Иначе она просто умрет со стыда, вспоминая, как извивалась в его объятиях, стеная от восторга, как позволяла ему… Но полно! Серенити тряхнула головой.

Она ни при каких обстоятельствах не откроет ему дверь. Даже если корабль начнет тонуть или его охватит пламя пожара!

Морган пытался снова увидеться с Серенити, но всякий раз, как он подходил к двери каюты, ответом на его настойчивые просьбы отворить было молчание.

Дверь оставалась запертой.

Мало того, что он был лишен возможности видеть ее. Ему приходилось одалживать чистое белье и рубахи у подчиненных! Ведь она отказалась даже ненадолго впустить его в каюту, чтобы он мог воспользоваться запасами платья.

Серенити отворяла дверь только Корту и Киту.

– Корт! – крикнул Морган, увидев поваренка, который шествовал по коридору с подносом в руках.

Мальчик остановился и почтительно поклонился ему:

– Слушаю, капитан.

– Ты несешь это мисс Джеймс?

– Да, сэр.

– Тогда передай ей вот эту записку. – Морган вынул из кармана камзола запечатанное письмо и вручил ему.

Черт возьми, это была единственная возможность соотнестись с ней. Быть может, она наконец сменит гнев на милость. Джейку, во всяком случае, не раз удавалось именно таким способом смягчать неуступчивые сердца.

Да и, в конце концов, не век же она будет сидеть взаперти?

И что она там делает в одиночестве? Не иначе как снова мастерит шторы? Его прямо-таки передернуло от этой мысли.

Серенити услышала знакомый стук в дверь – негромкий, осторожный.

– Это ты, Корт?

– Ага, мэм.

Она открыла дверь и улыбнулась ему. За последние несколько дней он много чего порассказал ей о себе. В частности, что отец его, совсем как ее собственный, был придирчив и бранчлив, но никогда даже пальцем его не тронул.

Кок оказался совсем не таким человеком, каким она представляла его себе со слов Моргана. Дурное настроение, в каком почти неизменно пребывал бедняга, по большей части объяснялось тем, что он завидовал матросам, которые могли любоваться морскими просторами и дышать свежим воздухом, тогда как он вынужден был день-деньской проводить на камбузе. Вдобавок он был застенчив и потому чурался общества всех без исключения членов экипажа.

Корт являл собой полную ему противоположность. Он любил людей и был едва ли не более болтлив, чем сама Серенити. Она с удовольствием принимала его у себя.

– Как дела? – спросила она, наблюдая за ним. Корт аккуратно поставил на стол блюдо, накрытое крышкой. – Ожог тебя все еще беспокоит?

– Да нет, мэм, почти совсем прошел. Спасибо! Луковый сок, как вы и говорили, просто чудо как помог. Вот, поглядите-ка сами. – И он закатал рукав рубашки. На предплечье еще виднелся след от волдыря. Он сильно обжег руку, когда случайно задел рукой раскаленную сковороду.

Серенити внимательно оглядела место ожога и удовлетворенно кивнула.

– Я рада, что доктор Уильямс и на сей раз оказался прав. Иногда читаешь в его колонке такие странные рекомендации и думаешь про себя: ну не может быть, чтобы это помогло.

Лицо Корта расплылось в улыбке.

– Па то же самое сказал. Мол, глупости все это. А как убедился, что помогло, другую песню запел. А после велел мне у вас спросить, может, вы знаете, как унять зубную боль. А то ему совсем худо от нее. Даже на капитана вчера накричал.

Глаза Серенити округлились от изумления. Морган был единственным, с кем кок держался с неизменной почтительностью.

– Не может быть!

– Правда, мэм. Я уж думал, капитан ему голову оторвет. Ей-богу!

Она невольно улыбнулась, представив себе, как Морган препирается с коком. Дорого бы она дала, чтобы воочию лицезреть эту картину.

– Нет ли на корабле гашеной извести?

Корт покачал головой:

– Нет, мэм. Точно. А то я бы знал.

– А как насчет ромашки? – Сняв с блюда крышку, она уселась за стол. – Быть может, кто-нибудь из матросов заваривает ее вместо чая?

– Барни кой-когда добавляет ее себе в чай! – просиял мальчик. – Он, если что, с нами поделится. Барни – добряк.

– Вот и хорошо. – Серенити отставила в сторону поднос и крышку. – Все, что твоему отцу понадобится, – это выжать немного масла из цветков и накапать совсем чуть-чуть в дупло больного зуба. Боль утихнет, во всяком случае, до тех пор, пока он не сойдет на берег и не обратится к дантисту.

– Вы просто святая, мэм. Точно вам говорю. Вы похожи на мою маму. Па тоже так считает. Сказывал, она была вроде вас, настоящая леди. Не то что эти потаскухи, что встречают нас на берегу, чтоб выманить у нас денежки. Нет, она была из благородных.

Серенити, весело рассмеявшись, отвела локон с его лба.

– Ты, наверное, очень по ней тоскуешь.

– Еще бы, – охрипшим голосом пробормотал он.

– И я часто вспоминаю маму. Она умерла, когда я была совсем малышкой, но иногда мне кажется, что это случилось только вчера.

Корт, сопя, утер нос рукавом.

– Я лучше уж пойду, мэм. Не хватало еще нам с вами тут нюни распустить. – Подхватив со стола поднос и крышку, он шагнул к двери, но вдруг спохватился и зачастил: – Ой, мэм, я чуть было не запамятовал: вам ведь капитан письмецо передал и строго мне велел отдать вам в собственные руки. – Он вытащил из кармана запечатанное письмо и вручил ей. – Масло из цветков ромашки. Скажу отцу. – С этими словами он поспешно ретировался.

Серенити не заметила его ухода. Она быстро распечатала письмо. Взгляд ее скользил по строчкам, написанным уверенной рукой Моргана. В первое мгновение ей показалось странным, что пират умеет излагать мысли на бумаге. Но после она напомнила себе, что речь идет не о простом пирате. Ведь Морган как-никак был сыном лорда.

Письмо гласило:

Я как травинка холодной зимой. И лишь Ваша улыбка вернет мне живительные лучи весеннего солнца. Мы прибываем в порт через четыре дня. Надеюсь, Вы согласитесь со мной встретиться.

Ваш Морган

Серенити снова и снова перечитывала это короткое послание. Пират с душой поэта. Кто бы мог подумать?