Интересно, как на это вышли офицеры спецгруппы? Неужели у них (или даже у Москвы) есть своя резидентура здесь, в войсковой разведке КНА?
– На него очень глубокое впечатление произвел захват, товарищ генерал-лейтенант, – сказал азиат, увидев, что Разуваев закончил читать перевод. – Разведчики у него на глазах закололи его напарника. Могли бы обоих взять, но предпочли не рисковать – и так на редкость тяжелый поиск был. Но в итоге получилось верно.
– Вы там были? – с изумлением спросил генерал. Если советские военнослужащие принимают участие хоть в каких-нибудь действиях, подвергающих их риску попасть в плен, значит, Москва ведет совсем уж опасную и страшную игру. Хотя то, что они все же пришли к нему, в эту картину не укладывается.
– Нет, товарищ генерал-лейтенант, – помотал головой командир спецгруппы, а за ним и елдаш[246].
– Но я присутствовал при втором допросе этого пленного. Задавал, так сказать, наводящие вопросы.
– Так…
Выждав с секунду, разведчик продолжил. Слушая его, генерал смотрел в пол, размышляя. Информацию, полученную при допросе пленного, ничего особенного из себя не представляющего новобранца-стрелка, можно было интерпретировать по-разному. Американские части понемногу пополняются, в том числе и собственно американскими военнослужащими. Учитывая, какое количество корейцев и европейцев служит в американских частях согласно разнообразным договоренностям, деталь это полезная, – хотя и совершенно не новая. Гораздо интереснее было то, что американцы, похоже, не слишком серьезно занимались подготовкой к ведению боевых действий в условиях полномасштабной химической войны – иначе бы они обучали своих людей совсем иначе.
– Рядовой был абсолютно убежден, что это проформа или даже просто повод, – сказал по этому поводу старший лейтенант. – Сам же я не думаю, что проводивший у них инструктаж капитан даже собирался их чему-то обучать. Скорее, ему нужно было или выговориться, или вообще просто посмотреть на то, что собой представляют солдаты-фронтовики. Как они будут реагировать и действовать, если такое оружие все же будет применено при той подготовке, которая у них имеется.
– Как его допрашивали? – поинтересовался генерал. – Я имею в виду того пленного.
Старший лейтенант Зая пожал плечами.
– Нормально допрашивали, товарищ генерал-лейтенант.
Как еще могли корейцы его допрашивать, если они половину полковой разведроты за неделю положили, вместе с саперами? Они на этого пленного и внимания-то особо не обратили, поэтому уже отправлять собирались, когда мы примчались. Хорошо, нам протокол передали непосредственно из…
Он все же смолчал, просто проглотив соответствовавшее слово, и это послужило для Разуваева окончательным доказательством того, что войсковая разведка имеет источники в штабах КНА, о которых ему не известно совершенно ничего.
– Он весь в синяках был, но живой, во всяком случае. Калечить его не стали – да и били, скорее, просто от злости. Они пытались какого-нибудь сапера изловить – и тогда бы с него живого кожу сняли, лишь бы узнать, как обойти те проклятые мины перед дотом. Там, знаете, такие усиленные проволочные заборы, спирали в два ряда и в два яруса, и проволочная сеть на пять рядов кольев. А вокруг все мины, мины, мины, – сначала полмины на ярд, потом одна, потом…
– Я знаю, – отмахнулся генерал. – И про мины знаю, и даже про «чертов дот» тоже. Без полка 122-миллиметровых самоходок или хотя бы пары 180-миллиметровых морских пушек на железнодорожных транспортерах его нипочем не взять. А поскольку их и нет, то я не думаю, что его когда-нибудь возьмут. Тем более в лоб.
– Да, конечно, вот я и говорю. Не стоил он того, этот парень. Побили от злости – и на второй день уже в лагерь собрались отправлять. Но допрос сняли качественно, можно сказать, талантливо. В первый же момент, как дотащили до штаба батальона, пока он только трясся и оглядывался на бугая, который его приволок. Сел такой сбоку и начал при нем кровь с ножа стирать…
Оба хмыкнули одновременно, причем мрачно. Попасть в плен в любом случае приятного мало, а уж в такой войне, какая идет здесь… Пытки в разведке всегда применяли не поморщившись – тем более, если ты имел дурость начать рассказывать что-то интересное. Или наоборот, не начать.
– В общем, если бы нужно было охарактеризовать этого сумасшедшего американского химика, то я бы назвал его «тем самым человеком, который нам нужен». Мы сейчас мучительно пытаемся выяснить, кто он такой, и кое-какие наметки уже есть, но тут уже от нас мало что зависит. Новое лицо в полку, высокий, просто высочайший уровень профессиональной подготовки. И при этом наплевательское отношение к своим обязанностям – по крайней мере, к «внешним», тем, что обеспечивают его легенду. Впрочем, когда пленному как следует дали по ребрам, он добавил, что это несомненно строевой офицер. Потому мы и заинтересовались так этим человеком, – объяснил разведчик. – Пулеметы-то с минометами нас не так волнуют, извините.
– Ладно, – махнул рукой генерал. – Если вы полагаете, что он такой уж интересный, работайте. Вы пришли просить помощи – просите. Своего у меня ничего нет – вон, капитан за дверью топчется, второй раз уже, наверное, свой наградной «парабеллум» проверяет. Но мое слово значит много, и я могу обеспечить вам хоть роту из любой дивизии КНА на выбор. Если нужна рота из состава КНД – просите того, кто обеспечивает соответствующий участок работы. Уверен, что вы знаете, о ком я говорю, и что у вас есть соответствующие полномочия, пароли и пропуска и туда…
– Полномочия есть. Но роту – это мало, – твердо возразил разведчик. – Даже разведроту – тоже мало. По словам пленного, химик собирается посетить расположение его подразделения через считанные дни, а с момента его пленения прошло уже свыше полутора суток. У нас нет его портрета, и максимум, на что мы можем рассчитывать, – это более или менее полное описание внешности этого капитана. Я не думаю, что оно станет полнее, если снять пленному несколько ногтей, но ни у меня, ни у корейских товарищей рука не дрогнет.
– Не сомневаюсь, – буркнул генерал. – Так что вам нужно? Батальон? Разведбат объединенного партизанского полка?
– Это хорошая мысль.
Неожиданно эти слова произнес не командир группы, а уже долго молчавший второй старший лейтенант.
– Но дело не только в этом. Нужно многое.
В принципе, у него не попросили ничего невозможного. Авиационное прикрытие, которое Москва начала уже обеспечивать и сама. То, что ради задачи, поставленной одному взводу, собираются перевооружить (или «довооружить»?) по крайней мере один истребительный авиаполк – уже одно это говорило о важности происходящего.
Использование боевого корабля для эксфильтрации группы и ее результата. Корейского, разумеется, потому что своих в его распоряжении не было: у «эскадры Желтого моря» и обоих советских Тихоокеанских флотов имелись свои собственные командующие. К тому же задействование боевого корабля под советским военно-морским флагом могло иметь такие последствия, о которых не хотелось даже думать, – пример «Пластуна» был страшным исключением[247].
Автотранспорт, горючее для него, усиление частей береговой обороны в необходимом районе. Все это, повторяясь, можно было назвать возможным. Но перечисленное требовало огромного объема работы, всю сложность которой явно не понимали старшие лейтенанты, и уж совершенно точно не понимала Москва.
Да, обеспечить перевооружение 535-го ИАПа, кажется, несколько ослабленного потерями в последние недели и с тех пор не пополненного, он сумеет. Получив приказ свыше, генерал начал заниматься этим еще до того, как ему стало ясно, для чего это, собственно, надо. Хотя все же это не так ясно и теперь, и даже изложенная ему наконец-то причина может оказаться ненастоящей. Но дело делается, и в ближайшие дни полку перегонят истребители, даже название типа которых главвоеисоветник еще не запомнил, и полк начнет работать.
