До своей камеры я добрался почти полумертвый, и вяло, отвечая на вопросы сокамерников, немедленно завалился спать. Моих сил хватило только на один короткий звонок подельнику Максиму Ражеву.

— Почему ты выглядел на суде таким уставшим? — спросил меня Максим.

— Не дай Бог тебе узнать это на своей шкуре, Макс! — ответил я, чувствуя, как тело становится невесомым.

Утром я проснулся бодрым и отдохнувшим. Вчерашние волнения остались в прошлом, впереди — две недели спокойного существования…

Обычный тюремный день. Первые движения начинаются в пять: где-то открываются и закрываются тяжёлые двери — сотрудники выводят судейских зэка. Их ждут собачники, автозаки и тягомотина судебных заседаний, а я могу наслаждаться снами и дальше.

Примерно около шести с галереи раздаются неясные стуки, сменяемые скрипом несмазанных колёс. Это рабочие баландёры притащили пятидесятилитровые алюминиевые бидоны с завтраком и теперь на скрипучих четырёхколёсных тележках развозят его по камерам. Баландёр подгоняет тележку к двери, открывает кормушку и спрашивает: «Завтракать будете?» Если в ответ звучит «да», рабочий большим черпаком наполняет передаваемые ему через кормушку ёмкости. На завтрак обычно подают кашу: плохо проваренный неочищенный овёс или дурно пахнущую сечку. Следом к кормушке подходит ещё один баландёр несущий деревянный лоток с белым, а точнее серым хлебом местного тюремного производства. Третий рабочий отмеряет спичечным коробком сахарный песок — по тридцать грамм в сутки на человека. Считается, что один коробок это и есть примерно тридцать грамм. После завтрака на корпусе тихо. До утренней проверки арестанты спят.

В девять на всех четырех галереях начиная с крайних камер, открываются двери — начинается совмещённая с телесным осмотром проверка. С голым торсом заключённые выходят из камер и выстраиваются шеренгой вдоль стены. Сотрудники держат в руках коробки с личными карточками и проверяют наличие спецконтингента.

Где-то после десяти на корпусе становится оживлённо: арестанты просыпаются и отворяют прикрытые на время сна окошки-кормушки, то тут то там между арестантами из разных камер завязываются разговоры; на галереях появляется множество снующих туда-сюда черноробных рабочих, они подходят к камерам, что-то забирают и передают, разносят передачи, моют полы, спускаются и поднимаются по лестницам. Становится больше и сотрудников: корпусные выводят заключённых на краткосрочные свидания с родными, на встречу с адвокатом или со следователем, или быть может на беседу с оперативным сотрудником; женщины в камуфляже с папками документов в руках вручают зэкам какие-то постановления, объясняют их смысл, дают расписаться и переходят к следующим камерам.

Я окончательно проснулся в начале одиннадцатого, когда тюрьма за дверью уже вовсю гудела. Немного понежился лёжа в тёплой постели и наблюдая за пылинкой скользящей по диагонально падающему солнечному лучу; уловив распространяющийся по камере вкусно-аппетитный запах, поискал взглядом его источник. Петя поджаривал на сковородке урчащие кусочки копченого мяса, перемешанные с мелко порезанной картошкой, луком и морковью. Значит точно пора вставать! Утренний туалет и вот — свежий и энергичный я с удовольствием завтракал.

Всё-таки хорошо сидеть в такой камере как наша. Просторно — из шести спальных мест занято всего три, на полу постелен новенький линолеум, стены аккуратно покрашены белой краской, пищеблок наполнен продуктами. Уютно, чистота радует глаз. Да и сокамерники приличные люди, а не какое-нибудь отребье. Есть о чём поговорить на культурном русском языке без использования мерзкой фени и тем самым слегка отвлечься, развеять давящую ауру тюрьмы, дать мозгу работу необходимую для того, чтобы он не атрофировался от бездеятельности.

Медведь сегодня судится, и мы остались с Петей вдвоём. Позавтракав, он обложился книгами по юриспруденции, всевозможными кодексами, толстыми брошюрами с аббревиатурой европейского суда по правам человека и что-то пишет, поминутно сверяясь с книгами заложенными десятками закладок. Петя — юрист, он самостоятельно занимается своей защитой, хотя у него есть и несколько платных адвокатов, среди которых знаменитый некогда Иванов — бывший следователь вместе со своим напарником Гдляном ставший известным благодаря делу о коррупции в высших эшелонах власти. И я, и Медведь часто консультируемся у Пети по вопросам уголовного судопроизводства, получая массу ценных советов.

Мои отношения с Петром развиваются неровно. Бывший конкурсный управляющий сначала смотрит на меня несколько свысока: обвиняемый в похищении миллионов высокообразованный молодой человек не считает себя ровней с полуграмотным уличным скином-хулиганом. К тому же его ярко выраженные демократические убеждения разделяют нас якобы непреодолимым барьером. Со своей стороны я иронизирую над его высшим образованием, называя обучение в отечественном ВУЗе «дрессировкой далёких от истинной интеллигентности недоспециалистов» и насмехаюсь над Путиным когда-то учившемся на Петином факультете. Тем не менее, нам интересно общаться друг с другом. Темы наших разговоров разнообразны и коренным образом отличаются от ни к чему не обязывающего трёпа простых арестантов. Политика, история, экономика, важные общественные события входят в круг наших интересов, и я нахожу в лице Петра неравнодушного слушателя способного как разделить мои воззрения, так и подвергнуть их стимулирующей мыслительную деятельность критике. Пребывая в постоянном творческом поиске, я анализирую поступающую информацию, делаю выводы, свожу возникающие идеи в системы, строю теории и возможность излагать свои мысли, выслушивать возражения и отвечать на них даёт удовлетворение потребности в нормальном общении, помогает сохранять креативность мышления. Наши разговоры становятся всё продолжительней, а их тематика — обширней. Но, несмотря на социологические, исторические, психологические и т. д. отступления всё вращается вокруг текущего социально-политического момента. Вот и сегодня уставший писать ходатайства Пётр захотел услышать моё мнение о происходящем укреплении российской экономики.

— Скажи-ка Шульц, разве нельзя поставить в заслугу Путину улучшение экономической ситуации? — вкрадчивым голосом спросил он, заранее зная, что на такой вопрос я непременно разражусь категорически-уничижительным диалогом.

— Ты меня удивляешь! Уж ты то обязан иметь хотя бы приблизительное представление о реальном состоянии экономики. Нефтяная игла — роковая зависимость страны от экспорта природных ресурсов на Запад — банальная тема для банального разговора. До тех пор пока данное положение сохраняется, говорить об укреплении экономики нет смысла. Сырьевая экономика — удел отсталых стран, она исторически обречена быть причиной экономической деградации России. Уровень жизни отдельных групп, конечно, может повышаться, а он действительно повысился и, основываясь на этой статистике, телегипнотизёры сегодня поют Путину дифирамбы. Однако пока он не направит поток нефтедолларов на создание конкурентно-способного промышленного производства, экономика будет в состоянии перманентного кризиса — в её нынешнем состоянии. И позволю напомнить тебе, что наметившееся в последнее время увеличение благосостояния граждан и доходной части бюджета непосредственно связаны с высокими ценами на нефть. А рост цен на энергоносители вовсе не зависит от политической линии Путина. И можно представить, что будет с нашей страной, если завтра цены на нефть упадут!

— Но ведь есть и другие аспекты улучшения жизни, — не сдаётся он, расширяя тему. — Путин усмирил Чечню, заново построил властную вертикаль и навёл в государстве порядок, наказал тез самых олигархов, которые патриотам не давали покоя — Березовского, Ходорковского, Гусинского.

— Петя! С тем же успехом я могу перечислить длинный список никак нерешённых Путиным социально-экономических проблем: высокая безработица, тотальная коррупция, гигантский рост наркомании, высокая преступность, проблемы образования, здравоохранения, социальной защиты и т. д. И «усмирённые» чечены продолжают постреливать и время от времени взрывать. И разве можно быть уверенным, что через десять или двадцать лет мы не услышим вновь по новостям об очередном кровавом террористическом акте устроенном исламским джамаатом? Властная вертикаль… Понимаешь ли ты вообще, что это такое? Я думаю, человек демократических убеждений может лишь упрекнуть Путина за его властную вертикаль. Ведь это и нарушение прав человека в той же Чечне и повсюду, и зависимые суды, и ограничение активного избирательного права, и грязные выборы, и ручная пресса. А преследования олигархов осуществлены не в интересах справедливости, а в целях консолидации правящего класса.