— Они убийцы, нам не постигнуть их, — произнес голос. — Они явились откуда-то из пространств меж звездных островов, явились, неся слепую, беспричинную ненависть, которую не отразишь ничем, кроме беспощадной силы. Мы думали, ваш мир стал их жертвой, но нашли нечто худшее — мир, сам лишивший себя жизни. Слишком поздно предлагать вам помощь, но, по крайней мере, мы можем построить вам убежище, если, в свою очередь, некоторые из вас отправятся с нами — сражаться.

— Сражаться? — в гневе вскрикнула одна из женщин; лицо ее обезображивали плачущие кровавыми слезами раны. — Неужто все живущее столь глупо? Вы обвиняете нас в убийстве нашей планеты, а потом просите повторить безумие? Нет, мы не станем сражаться. Улетайте прочь, дайте нам умереть в стыде и безрассудстве.

— Пусть каждый сделает свой выбор, — предложил голос. — Поймите: они нападают, не ведая милосердия. И они побеждают.

Цена жизни — смерть, подумала Бет, прижимаясь к руке мужа. Те немногие, что уйдут, покинув их и без того жалкую группку, наверняка не вернутся.

— Только некоторые из вас подойдут нам, — объяснил голос. — Хищники, бойцы. Они должны лететь с нами. Остальные останутся, и мы восстановим для них уголок вашего мира. Решайте же — и решайтесь. Звезды нашей галактики гибнут.

Большинство из них даже представить себе не могло этого — битву между богами. Хотя нет, не богами, сказал себе Иш Джером, это просто жизнь, вынужденная применять неумеренное насилие ради спасения своего рода.

Страх объял людей, леденящий, как ветер, но и решение их крепчало, как ураган, подавляя страх.

Высоко над их головами в серебристом корпусе открылось отверстие. Последние из человечества шагнули вперед — чтобы пройти проверку.

Вот как это было, поет память, здесь, в сумерках. Они забрали нашу душу и даровали нам комфорт бессмертия в свежепостроенном земном раю. Звезды ясно сияют на чистом небе. Мы вглядываемся в черноту ночи и знаем, что где-то там корабли-веретена бьются с врагом слишком ужасным, чтобы его понять или пожалеть. И наша душа с ними — страдает, надрывается в агонии смерти и победы. Мы вращаемся, мы и наш тихий сад, в анестезии довольства.

Я вижу ястреба, парящего на высокой волне песни. Его крик висит в воздухе, как и его горделивое пернатое тело. Вот он замирает, падает стремительно, точно бомба, а вот, расправив крылья, как по волшебству вновь взмывает ввысь. Здесь так уютно, на припеке под солнцем. Но кажется, я помню фразу из прошлого, из повторяющегося прошлого. Почему во мне шевелится страх, когда я гляжу на свои нестареющие руки? Разве моя наивность, мое простодушие и невинность спасли меня? Возможно, но я больше не невинен. Наша жизнь тянется, ибо наша сделка состоялась и солнце греет наш мир.

И все же, как и память, остается ужас — ужас того, что кроткий унаследовал землю.

Джеймс Типтри-мл. — псевдоним Алисы Шелдон (1915–1987), которая настолько хорошо скрывала свое настоящее имя, что практически все считали писателя мужчиной. И это несмотря на то, что в таких рассказах, как «Неприметные женщины» («The Women Men Don't See», 1973), ярко демонстрируется половая принадлежность автора. Хотя Шелдон выпустила два романа — «Над стенами мира» («Up the Walls of the World», 1978) и «Сияние канет с высот» («Brightness Falls from the Air», 1985), ее сильной стороной оставалась малая проза. Перу писательницы принадлежат ярчайшие произведения не только 1970-х годов — самого плодотворного десятилетия ее творчества, но и спекулятивной фантастики в целом. Среди ее сборников рассказов можно назвать «Десять тысяч световых лет от дома» («Теп Thousand Light Years From Ноте», 1973), «Теплые миры и другое» («Warm Worlds and Otherwise», 1975) и «Звездные песни старого примата» («Star Songs of an Old Primate», 1978), но наиболее репрезентативной, вероятно, является книга «Ее дым поднимался вверх вечно» («Her Smoke Rose Up Forever», 1990), которую критик Джон Клют назвал «одним из двух или трех наиболее значимых сборников научной фантастики за всю историю».

Шелдон написала несколько произведений, действие которых разворачивается в постапокалиптическом мире, но, по моему мнению, представленный ниже рассказ (впервые опубликованный в 1972 году) можно назвать самым необычным. В нем речь идет о катастрофе, происшедшей вследствие эксперимента, последствия которого еще много столетий предстоит расхлебывать. Как и большинство работ Типтри, это пространная аллегория, над которой продолжаешь размышлять, дочитав рассказ.

Переброска! Ледяной ужас! Он выкинут куда-то и потерян… набран в немыслимое, брошен, и никогда не будет известно как: не тот человек в самом не том из всех возможных не тех мест из-за невообразимого взрыва устройства, которое уже вновь не вообразят. Покинут, погублен, спасательный канат рассечен, а он в ту наносекунду осознал, что единственная его связь с домом рвется, ускользает, неизмеримо длинный спасательный канат распадается, уносится прочь, навсегда недостижимый для его рук, поглощен стягивающейся воронкой-вихрем, по ту сторону которой — его дом, ею жизнь, единственно возможное для него существование; он увидел: канат засасывается в бездонную пасть, тает, и он выкинут и оставлен на непознаваемом берегу, где все беспредельно не то, быть может, красотой, превосходящей радость? Или ужасом? Или пустотой? Или всего лишь своей беспредельностью? Но каково бы ни было место, куда он переброшен, оно не способно поддерживать его жизнь — разрушительную и разрушающую аберрацию. И он, комок яростного безумного мужества, весь единый протест, тело-кулак отверганий собственного присутствия тут, в этом месте, где он покинут, — что сделал он? Отвергнутый, брошенный изгой, томимый звериной тоской по дому, какой не ведал ни один зверь, по недостижимому дому, его дому, его ДОМУ, и ни дороги, ни единого средства передвижения, никаких механизмов, никакой энергии, ничего, кроме его всесокрушающей решимости, нацеленной на дом по исчезающему вектору, последней и единственной связи с домом, он сделал… что?

Он пошел.

Домой.

Что за поломка произошла в главном промышленном филиале Бонневиллской ускорительной установки в Айдахо, так навсегда и осталось неизвестным, ибо все те, кто мог бы определить ее причину, были почти немедленно сметены в небытие разразившейся следом за ней еще более серьезной катастрофой.

Но природа и этого катаклизма не была определена сразу. Точно известно только то, что в одиннадцать часов пятьдесят три минуты шесть секунд 2 мая 1989 года по старому стилю Бонневиллские лаборатории со всем своим персоналом преобразились в чрезвычайно дробную форму материи, сходную с высокотемпературной плазмой, и она тотчас начала распространяться по воздуху, что сопровождалось ширящимися сейсмическими и атмосферными явлениями.

К несчастью, в зоне этого происшествия находилась сторожевая ракета типа «Мир» в боевой готовности.

За несколько часов хаоса численность населения Земли заметно сократилась, биосфера претерпела значительные изменения, а сама Земля обзавелась некоторым количеством новых кратеров в дополнение к прежним. Первые годы уцелевшие люди были заняты проблемами непосредственного выживания, и своеобразная пылевая чаша в Бонневилле пребывала в полном забвении от одного меняющегося климатического цикла к другому.

Кратер был невелик — чуть больше километра в поперечнике — и без обычного крутого края. Поверхность его покрывало мелкозернистое вещество, которое, высыхая, превращалось в пыль. До начала ливней поверхность эта выглядела почти абсолютно плоской, и только при определенном освещении внимательный наблюдатель, если бы он откуда-то там взялся, мог различить практически в самом центре что-то вроде пятна или неровности.

Через два десятка лет после катастрофы с юга появилась небольшая орда бронзово-смуглых людей, гнавших стадо довольно-таки атипичных овец. Кратер теперь выглядел неглубокой круглой вдавленностью, где трава росла плохо, что, без сомнения, объяснялось отсутствием в почве необходимых ей микроорганизмов. Однако выяснилось, что ни эти чахлые побеги, ни более сочная трава вокруг овцам вреда не причиняют. У южного края возникло несколько примитивных землянок, и поперек кратера протянулась еле заметная тропка, пересекавшая его почти рядом с обнаженным центром.