Ребята из подразделения по борьбе с нарушениями общественного порядка повязали Сафрански. Однако они извинялись за некоторую задержку в слушании его дела: сейчас у них очень много работы.

Одним из последних сообщений была сельскохозяйственная новость: посевы капусты на фермах, снабжавших двенадцатый Перезагруженный город, подверглись нашествию ранее не встречавшегося вида черной плесени.

Доза калорий в Нью-Пертпатне будет ограничена, но лишь на некоторое время.

Во всяком случае, власти выражали надежду.

Джек Уильямсон (1908–2006) прожил почти сто лет и не прекращал работать до конца. Его писательская карьера, самая продолжительная за всю историю научной фантастики, насчитывает около восьмидесяти лет. В его самом раннем рассказе, напечатанном в первом научно-фантастическом журнале «Amazing Stories» в 1928 году, чувствовалось влияние Абрахама Меррита. Уильямсон стал одним из крупнейших авторов 1930-х годов, публикуя в «Astounding Stories» такие блистательные «мысленные эксперименты», как рассказ «Рожденный солнцем» («Born of the Sun», 1934), где выясняется, что планеты — это яйцо и Земля вот-вот проклюнется. Уильямсон также отдал дань ранней космической опере, выпустив цикл «Космический легион» («Legion of Space»). Помимо этого он написал «Легион времени» («Legion of Time», 1938), где подчеркнул значение мелких моментов, названных осью Джонбар, от которых иногда зависит весь ход жизни. В цикле о Сити (Seetee), созданном в 1940-х годах, Уильямсон развил идею внеземной цивилизации. В этот период он опубликовал еще одну значительную работу, «Гуманоиды» («Humanoids», 1948), в которой затрагивал проблему сверхуслужливого искусственного разума. Произведения Уилъямсона часто оказывались на передовом крае науки. В романе «Остров дракона» («Dragon's Island», 1951) рассматривалась генная инженерия, эту тему автор продолжил в «Семени человеческом» («Manseed», 1982). Уильямсон до конца жизни продолжал завоевывать премии. Нижеследующая повесть составляет первую часть его романа «Возрождение Земли» («Terraforming Earth»), отмеченного премией Джона Кэмпбелла в 2002 году. Она также проводит нас через апокалипсис и далеко за его пределы.

Мы — клоны, последние, пережившие великое столкновение. Тела наших родителей сотни лет лежат на кладбище на каменистом склоне под кромкой кратера. Я запомнил день, когда мой робот-отец повел на с пятерых посмотреть на Землю — туманный, покрытый красными пятнами шар в черном лунном небе.

— Она… как будто больная. — Дайна, поднявшая к ней лицо, и сама выглядела нездоровой. — У нее кровь идет?

— Кровь раскаленной докрасна лавы по всей Земле, — сказал он. — И ржаво-красные дожди крови реками текут в море.

— Мертвая, — поморщился Арне. — Она выглядит мертвой.

— Столкновение убило ее, — кивнула пластиковая голова. — Вы рождены, чтобы вернуть ее к жизни.

— Мы, дети?

— Вы повзрослеете.

— Только не я, — буркнул Арне. — Что, обязательно надо взрослеть?

— А ты что, — поддразнила его Таня, — хотел бы на всю жизнь остаться курносым сопляком?

— Прошу вас… — Мой робот-отец механически пожал жесткими плечами и обвел линзами нас, стоявших вокруг него под куполом. — Ваша миссия — снова заселить Землю. Эта работа, возможно, займет много времени, но вы будете рождаться снова и снова, пока не выполните ее.

Мы знали своих природных родителей по оставленным нам письмам и изображениям в голографических баках и еще по роботам, которых они запрограммировали воспитывать нас. Моего отца звали Дункан Яр: худощавый человек с добрыми серыми глазами и аккуратной черной бородкой — таким я видел его на голограмме. Голос его я любил, даже когда он звучал в роботе.

Купол был для нас внове, большой и странный, полный странных машин, удивительно увлекательных. Прозрачные кварцевые стены позволяли видеть жесткий лунный ландшафт, освещенный Землей. У нас были клоны домашних животных. Моего звали Космонавт. Он рычал и щетинился на чудовищные, испещренные черными тенями скалы вокруг и прижимался к моей ноге. Кошка Тани тоже увязалась за нами.

— Ладно, Клео, — сказала Таня в ответ на ее мяуканье. — Давай выглянем наружу.

Клео взлетела к ней на руки. Прыгать при слабой лунной гравитации было легко. Мой робот-отец указал тонкой рукой из голубого пластика на изрезанную горную стену, огибавшую с обеих сторон купол:

— Станция погружена в грунт у кромки Тихо…

— Кратер, — перебил Арне. — Знаем по глобусу.

— Какой большой, — робко шепнула Таня. Она была долговязой девчонкой с прямыми черными волосами. Мать заставляла ее коротко стричься, и челка падала ей на брови. Забытая Клео повисла у нее на руке. — Он… он гомогромадный!

Она глазела на зазубренный пик посреди огромной черной ямы, освещенный сиянием Земли. Дайна смотрела в другую сторону, на яркие белые лучи, веером расходившиеся от покрытого валунами склона внизу, освещая склады и ангары с космическими кораблями, и на тянувшиеся много выше через серо-зеленые с черными рябинами скалы к черному беззвездному небу.

— Гомогромадный? — передразнила ее Дайна. — Я бы сказала — фрактированный!

— Гомофракта — что? — хихикнул Пепе. Он был маленький и шустрый, такой же тощий, как Таня, и такой же смуглый. Он любил играть и никогда не причесывался. — Вы по-английски говорить не умеете?

— Получше тебя. — Дайна была высокой, светловолосой и не заводила питомцев. Роботы сделали для нее очки в темной оправе, потому что она обожала сидеть в библиотеке над старыми бумажными книгами. — Я учу латынь.

— Кому нужна латынь? — Нас клонировали одновременно, и мы были одного возраста, но Арне вырос самым большим. У него были светлые волосы и бледно-голубые глаза, и он любил задавать вопросы. — Она мертва, как Земля.

— Ее мы тоже должны спасти. — Тихая, застенчивая Дайна всегда оставалась серьезной. — Вдруг новым людям она понадобится?

— Каким новым людям? — Он махнул рукой в сторону Земли. — Если там все мертвые…

— У нас есть замороженные клетки, — возразила Таня. — Мы сможем вырастить новых.

Ее никто не слушал. Мы все уставились на мертвую лунную поверхность. Купол высоко поднимался над каменистой пустыней и словно залитой чернилами ямой кратера. Когда я глянул вниз, голова вдруг закружилась, а Арне попятился.

— Трусишка! — выкрикнула Таня. — Ты серый, как привидение.

Отступив подальше, он залился краской и задрал голову к Земле. Она висела в вышине, огромная, с белыми шапками полюсов и белыми вихрями бурь. Под облаками в морях расходились бурые, желтые и красные разводы от рек, стекающих с темных материков.

— А была такой красивой, — прошептала Дайна. — На старых картинках она голубая, белая и зеленая!

— Была до столкновения, — подтвердил мой робот-отец. — Ваша работа — снова сделать ее красивой.

Арне прищурился на него и замотал головой:

— Не понимаю как…

— Ты бы послушал, — сказала Таня.

— Прошу вас. — Мой робот-отец не мог улыбаться, но голосом умел выражать снисходительную усмешку. — Позвольте мне рассказать, кто вы такие.

— Я знаю, — перебил Арне. — Клоны…

— Заткнись, — одернула его Таня.

— Клоны, — кивнул мой робот-отец. — Генетические копии людей, выживших после столкновения.

— Все это я знаю, — сказал Арне. — Видел на мониторе. Мы родились в родовой лаборатории из замороженных клеток наших настоящих родителей. И как астероид убил Землю, знаю. Прогонял симуляцию на мониторе.

— А я нет, — отрезала Таня. — И хочу знать.

— Начнем с Кальвина Дефалько.

Наши робородители выглядели одинаково, но нагрудные пластины у всех были разных цветов. У моего — ярко-синяя. Он заботился обо мне, сколько я себя помнил, и я любил его не меньше, чем своего бигля.

— Кэл построил станцию и доставил нас сюда. Он погиб, чтобы дать вам шанс вернуться.

Упрямец Арне выпятил толстую нижнюю губу: