Теперь парню стало слегка любопытно. Но этого хватило. Спустившись из трейлера, он уставился на мою макушку и спросил:

— И что?

— Мы разговариваем. Весь день мы с ней болтаем. Но поскольку других людей мы не видим, а ничего важного в нашей жизни не происходит, то больше всего мы любим говорить о прошлом. О нашем детстве. Она не ходила в школу со мной, но помнит тот день, когда сожгли диски. Я ей об этом рассказал. И пару лет назад, когда мы в сотый раз об этом заговорили, Лола спросила: «А тебе не кажется это странным? С чего вдруг обычному человеку тратить на это столько времени и усилий?»

«Потому что это история, — ответил я. — Вот почему».

«Но тогда это еще не было историей, — заметила она. — Когда все началось, это была лишь эпидемия в Китае. Остальной мир все еще был в безопасности. Тем не менее кто-то начал записывать выпуски новостей про эту болезнь. И они записывали все про вакцину, даже когда остальные в мире думали, что это решение наших проблем. А ведь смысла в этом не было никакого, верно? Если, конечно, не знать заранее о том, что вскоре произойдет».

Я замолчал.

Сейчас Уинстон больше, чем когда-либо, выглядел как мальчишка. Лицо пустое и бледное, мысли затаились где-то глубоко. Но не успел я продолжить, как он спросил:

— Где эти диски лежали?

— В коробке. На ней ничего не было написано. Скорее всего, ее оставили здесь по ошибке.

— Нет. В каком доме они лежали?

— Не знаю.

— В доме моей бабушки?

— Вероятно, нет.

Он презрительно фыркнул:

— Ничего-то ты не знаешь.

— Зато знаю, что старушка спасла мир.

Уинстон шагнул ближе и навис надо мной:

— Она чокнутая.

— Вовсе нет.

Он облизнул губы и посоветовал:

— Забудь об этом.

Я промолчал.

Потом он вспомнил, куда шел. Большая нога снова шагнула на ступеньку, и он для верности повторил:

— Бабушка сумасшедшая.

— Она была ученой?

Он поднялся на вторую ступеньку.

— Наверное, это было нелегко, — заметил я, поднимаясь следом за ним.

Он обернулся и с удивлением обнаружил, что я все еще рядом.

— Что нелегко?

— Все время быть рядом с ними: со старухой, которая спасла мир, и с отцом, выросшим рядом с легендой. Потому что он-то всегда это знал, не так ли? В семьях не могут хранить секреты. И ты вырос, слушая рассказы о том, как бабушка помогала создавать вирус или вакцину, которые были благом. Великим благом. Без них на планете жило бы слишком много людей и цивилизация все равно рухнула бы. Да тут еще и климат стал ухудшаться, и все стало разваливаться.

Лицо у парня снова покраснело. Я уже стал планировать, как буду действовать, если он замахнется на меня. Спрыгну со ступенек и побегу — таков был мой героический план. Но замахиваться он не стал, а вместо этого сказал:

— Ни черта ты не знаешь.

— Миллиарды людей были убиты, и в этом отчасти виновна наша старушка. — Я улыбнулся и с усмешкой добавил: — Нелегко, наверное, спать под одной крышей с одной из величайших преступниц в мире, ее гордым сыном и сестрой, которая считает бабулю лучшим на свете и уникальным человеком.

Уинстон вздохнул.

Потом выпрямился, поднял руку и уперся широченной ладонью мне в грудь, отчего у меня едва не перехватило дыхание. А он даже не напрягся.

Мне захотелось убежать, но я остался.

— Нет, — заявил он. — Все не так.

— Да ну? — усомнился я. — Какое такое «все»?

Он ухмыльнулся:

— Считай, что я ничего тебе не говорил. Но если бы я знал об этом хоть что-то (учти, я сказал «если бы»), то меня бесили бы вовсе не убийства. Нет, проблема в том, что грохнули совсем не тех людей. Если тебе в руки попадает такое чудесное оружие, то им нельзя убивать своих. Зачем спасать мир, если он потом заполнится идиотами-христианами и черными дикарями? Только зря людей угробили, если хочешь знать мое мнение.

Новость должен был доставить Мясник Джек, но было лето, стояла жуткая жара, а в его главном холодильнике возникли какие-то неполадки. Поэтому вместо него ко мне приехал старый Феррис. Я копался на свалке, что на заднем дворе, — искал трубу, которую можно было бы вставить в нашу растущую оросительную систему. Громкий треск мотора заставил меня вернуться к дому. Я обошел его и увидел на крыльце Лолу в окружении нескольких собак. Возле двери, но внутри стояла у стены ее любимая крупнокалиберная винтовка «бушмастер». Гость еще сидел на небольшом мотоцикле, и поднятая им пыль медленно оседала на утоптанную пыль перед домом. Лола с ним говорила. Приветливее, чем она разговаривала со мной, она поведала Феррису, что он может зайти в дом или хотя бы в тенек на крыльце. И не хочет ли он выпить воды, у нас ее много, и ее совсем не затруднит сходить за ней, ведь ему жарко, и как ему ехалось из города?

Феррис молчал, но вежливо — ни гримас, ни демонстративных взглядов на безоблачное небо. Но даже за много миль от Спасения он отказывался разговаривать с любым человеком, официально и навсегда изгнанным из города.

Я окликнул его.

Он мгновенно просиял. Перенес негнущуюся ногу через сиденье, поставил мотоцикл на ножки и посмотрел на меня, на секунду-другую забыв, для чего приехал. Потом вспомнил. Глаза его наполнились печалью, и тогда я понял, что он привез плохие новости. Нетрудно было угадать, что именно он скажет, но слова меня все-таки проняли.

— Я насчет твоей мамы, Ной, — начал он. Потом, медленно покачав головой, мой старый друг сказал: — Померла она сегодня утром. Как раз перед восходом.

Я промолчал.

Тогда он ответил на вопросы, которые я мог задать:

— Померла она от рака. Мучилась не очень сильно. Правильные молитвы мы прочитали. Я так думаю, под конец она уже не соображала, где находится. Не так уж оно и плохо, ежели подумать.

Он смолк и уставился на меня.

— Что еще? — спросил я.

— Она говорила о тебе. А в последние дни все спрашивала, где ты. Сама уже не помнила.

Я поднялся на крыльцо и положил потную ладонь на влажную спину жены.

— Что ж… — проговорил я и, немного подумав, признал: — Пожалуй, мне следует знать, что она умерла. Так что спасибо.

Феррис хотел смотреть только на меня, но его взгляд упорно цеплялся за Лолу.

— Воды хочешь? — спросил я.

Он почти сказал: «Да». Но он столь последовательно отказывался до этого, что теперь уже не мог согласиться. Поэтому он глубоко вдохнул и выдал оставшуюся важную новость:

— Она спланировала свои похороны. Несколько недель назад, еще когда не шибко сильно болела, она сказала, как для нее важно, чтобы ты приехал и тоже понес ее гроб.

— Нет, — машинально отрезал я.

Лола шевельнулась под моей ладонью.

Я покачал головой и сошел с крыльца, внезапно разозлившись на этого человека, ни разу не сказавшего плохого слова никому из нас. Он был простым и порядочным человеком, много раз помогавшим моей семье за эти годы. По сейчас на меня обрушилось слишком много эмоций для одного дня, который лучше было бы провести в тенечке. Я подошел, остановился перед ним, а он лишь смотрел на меня. Его маленький рот был печально сжат, но в глазах не было и капли тревоги. Он меня не боялся. Ему было жаль меня, и он не отказался бы, если бы эту печальную весть донес до меня кто-то другой. Но ему хватило смелости или упрямства подождать, и, когда мои эмоции стали остывать, он сказал:

— Решать тебе, Ной. Похороны завтра утром, начало в мэрии.

— Меня там не будет, — пообещал я.

Феррис кивнул, забрался на мотоцикл, дважды нажал на стартер и уехал — жилистый человечек, исчезнувший в свежеподнятом облаке пыли.

Вымотанный разговором, я вернулся на крыльцо. К Лоле. Но сочувствие и понимание я получил там лишь от собак, лежавших у ее ног.

— Что? — спросил я.

Она повернулась и вошла в дом.

Я тоже вошел и переспросил:

— Что?

Она вдруг решила, что сейчас важнее всего прибраться на кухне. Лола принялась раскладывать тарелки по шкафчикам, сортировать ложки, вилки и чашки, а я наблюдал за ней, пока не понял, что сама она не скажет, о чем думает. Тогда я забросил удочку, сказав: