Итак, дом на холмах.

Старинный деревянный, с пологой, покрытой мхом с северной стороны крышей. Стоял на вершине одного из холмов, так что в окна каждой комнаты видно было далеко вокруг: серпантин полевой дороги, луг, на котором из рассветного тумана появлялись олени. В старину были в этих местах и другие дома, много домов, но их владельцы, ушли, и они ушли вместе с ними. Кое-где еще виднелись остатки фундаментов, заросшие травой и кустами.

Наш дом был стар и издавна необитаем, но повезло ему опять найти хозяев, которые вернули бедняге смысл существования. Там было несколько больших, просторных комнат, в обвитые виноградом окна струился свет со странным и приятным соломенным оттенком, там громоздилось много мебели – старой, солидной, темной.

С первых дней я чувствовала, что вернулась в место, которое принадлежало мне раньше. Очаровали меня окружающие наш холм леса, кипевшие оттенками бронзы и красного цвета. Запах прелых листьев, запах деревьев и земли. Птицы, так беззаботно благословляющие каждый день. Огромные небо и тучи.

Над моей головой была вся вселенная, начало и конец нашего мира. Засматриваясь в звезды сентябрьского неба, я поднималась мыслями над землей, и они плыли свободно в другие, не известные мне до сих пор места.

Хорошие были часы, когда мы сидели на веранде и пили вино, глядя на пролетающие над нашими головами стаи перелетных птиц. Маркус говорил тогда, что будет со мной всегда. Клялся мне во всем, чего я хотела. Иногда мы слушали тишину, переполненную ночными отзвуками леса. Странную и тревожную тишину.

На холмах больше никто не жил. А далеко внизу, на дне долины лежал городок. Я не ездила туда, мне жаль было покидать наш дом. Не хотела встречаться ни с кем. Не желала светской жизни, другие люди совсем не интересовали меня, и я радовалась, что наш дом стоит на отшибе, хотя бы мы и были осуждены на вечное одиночество. Время от времени посещал нас, однако, старик-охотник, принося с собой добытого на охоте зайца или утку.

Приходил ранним утром, громким криком извещая о своем прибытии. Я не помню ни его первого появления, ни того, как мы познакомились. Скорее всего, пришел, представился Маркусу, и так уже и пошло. Старик знал о лесной жизни все. Но несмотря на его добрые намерения, я не любила эти посещения, а особенно подарки, которые с ними связывались. Маркус смеялся надо мной, наблюдая мою озабоченность. Но когда силуэт старого Дитмара скрывался вдали, мы шли к березовой роще, начинавшейся у подножия холма, и там устраивали очередному зайцу или утке похороны. Со временем возникло в этом месте целое кладбище, а растущая там трава зеленела обильно и свежо.

Мы жили на холмах уже четвертый год, когда однажды ночью мне приснился странный сон. Я бежала широкой аллеей, я бежала легко, как только во сне можно, в сторону дома с двумя стрельчатыми башнями. Внутри – витражные окна впускали свет, он расходился в полосы – я остановилась, всматриваясь в солнечные картины. С них смотрели на меня красивые женщины, держащие на руках младенцев, и мудрые, морщинистые лица стариков. За их спинами туманились причудливые города, реки, которые разливались по полям, избушки и большие дома с полными садами мальв, ратуша с часами. И чем больше я всматривалась в детали этого мира, тем больше разрастался он и увеличивался, пока я не очутилась внутри него на тропинке среди поля золотых хлебов. А на краю поля стоял он. Стоял, повернувшись ко мне спиной, словно загляделся в другой сон. Я ждала, что он обернется, я кричала ему, я просила, но слова терялись в звонком летнем воздухе. И от крика я проснулась, дрожащая от холода.

Светало. Я разожгла огонь, согрелась. Но потом опять подобралось ко мне то, что приснилось. Я чувствовала удивление, смешанное с восторгом, с предчувствием чего-то необычайного. Сон, такой выразительный, полный чувств!

Он повторился через несколько ночей, затем еще и еще. Был как долго ожидаемая радость, в которую веришь, что еще осуществится. Не то, чтобы влиял на мою жизнь, но не было дня, чтобы я не вспоминала этот сон, и

его

в нем. Я чувствовала себя предоставленной лишь себе, покинутой. Потому ли я звала его? Того, кто никогда не поворачивался ко мне лицом.

Маркусу я ничего не рассказала. Он не понял бы, почему какой-то сон может иметь для меня такое значение. Добрый Маркус, про себя смеялся бы надо мной, а вслух сказал бы, что все будет хорошо. Всегда так говорил, желая меня успокоить.

– Ты слишком много думаешь и чувствуешь, это мешает тебе нормально жить, – сказал однажды.

– И что? Как я могу измениться? Я должна удалить кусок своего сердца или души?

– Не знаю, но тебе не помешает больше радоваться тому, что ты имеешь.

– Но я радуюсь каждому дня, радуют мне пустяки, на которые многие не обращают внимания.

"А этот сон – радость, и не пробуй меня изменить!" – добавила я мысленно.

Теперь во сне я вижу Маркуса.

7

Мартина постучала. Готфрид понял, кто за дверью, по силе ударов. А вот шагов не слышал: надо же, такая туша, а словно крадущийся зверь идет. Хотел поклониться госпоже хозяйке, но та отмахнулась:

– Мы свои люди, а дело важное!

Управляющий вопросительно взглянул на Беззащитную Сиротку, и та объяснила:

– Ты говорил, что этот Айвен – могучий маг. И я подумала, что если?..

– Если мы свои, то позволь тебя перебить. Я не говорил, что Айвен – могучий маг.

– Но…

– Ни тебе и никому другому.

– Но…

– Ничего подобного я не говорил, хотя уверен в этом. И ты уверена. И леди Элизабет. И Мартин, твой муж. И Ингигерда.

– Но-о-о! – мощный вопль Мартины заглушил голос Готфрида, и тот с улыбкой умолк.

Беззащитная Сиротка нервно мяла в руках платок:

– Но если никто мне об этом не говорил, то почему я это знаю и уверена?

– Не знаю. Не знаю, почему я так суетился и суечусь вокруг него. Не знаю даже, почему считаю его моим другом.

– Так может быть, это от его чар? – Мартина оживилась. – Он нас заколдовал, чтобы мы ему угождали. Но я согласна заботиться о нем и сама по себе, только бы выполнил мое желание! А ты?

– Я тоже. Чего не скажешь о леди Элизабет.

– Странно, за что ей ненавидеть Айвена? Такого доброго и симпатичного мужа!

– Гм, – помялся Готфрид. – Видишь ли, есть у меня мысль. Если Айвен мог внушить нам, что мы его любим, то и с леди Элизабет могло произойти то же самое.

– Но чем плохо любить такого мужа? Потому, что он не лорд? Уж эти высокородные задаваки!

– Мартина, мне кажется, но учти, только кажется.

– Да говори же, в чем дело?

– Видишь ли, если он мог внушить мне,что я его друг, то леди Элизабет мог внушить, что она его жена.

– Да не поверю! Он честный человек – по лицу видно.

– Не возражаю. Но до сих пор мы с тобой не слишком доверяли внешности окружающих. В отличие от Мартина. А тут вдруг размякли.

– Ой!!! – вырвалось громогласно из могучей груди Мартины. – Она не жена ему и вдруг это поняла! Как и мы – да?

– Не знаю, но все указывает.

– Нет, Готфрид, не верю я в его бесчестность. Если он и заколдовал ее, то с добрыми намерениями.

– С добрыми? С какими, кроме тех, которые, как говорится, лежат на поверхности?