И вот один из этих мошенников, на которых он так хочет быть похожим, знакомится с Мануэлем, когда тот занимается в гимнастическом зале. Предлагает ему подписать контракт, и Манни подписывает его. Он выигрывает несколько боев, кое-какие по договоренности проигрывает, нечистоплотно зарабатывает деньги, тратит их на всякие мерзости. В прошлом году его поймали с капсулами героина в его собственной машине и посадили за решетку. Когда срок кончился, его отстранили от спортивных состязаний. Никаких больше боев, и он свалился обратно туда же, откуда начинал – попал в армию голодранцев. – Тони плюнул, хотя слюны не было. – Давно еще я пытался объяснить ему, что мой отец, его дедушка, был батраком. Отец Манни и я, мы родились в птичнике во Фресно, были пустым местом на пустом месте. Мы уже замазали себя участием в двух забастовках, объяснял я ему, мы должны не лезть в свалку. Но разве он послушает? И не подумает. Ему обязательно надо подсунуть шею под топор.

– Сколько он отсидел?

– Думаю, он был за решеткой весь прошлый год. Точно не знаю. В то время у меня были свои неприятности.

Он с трудом повел плечами, как будто на них навалилась тяжесть всего небосвода. Мне хотелось спросить о гибели его дочери, но горестное выражение на его лице сомкнуло мои уста. Рубцы вокруг его глаз, отчетливые и глубокие под лучами солнца, появились там от гораздо более страшных вещей, чем кулаки. Я задал совсем другой вопрос:

– Вы знаете фамилию человека, который подписал с ним договор?

– Его фамилия Штерн.

– Карл Штерн?

– Да. – Искоса взглянув на меня, он заметил, какое действие на меня произвела эта фамилия. – Вы его знаете?

– Я с ним встречался в ночных клубах и кое-что слышал о нем. Если всего лишь десять процентов соответствует истине, то это – опасный тип. Тони, ваш племянник все еще связан с ним?

– Не знаю. Держу пари, что у него – неприятности. Думаю, вы об этом знаете, только не хотите сказать мне.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я его видел на прошлой неделе. Он был разодет, как киношная звезда, и сидел за рулем шикарной спортивной машины. – Рукой он сделал быстрый скользящий жест. – Откуда он достал деньги? Он не работает и не может больше выступать в соревнованиях.

– Почему вы не спросили его об этом?

– Не смешите меня. Дяде Тони он не хочет сказать даже «здравствуй». Он слишком занят, разъезжая с блондинками на скоростных машинах.

– Он был с блондинкой?

– Конечно.

– С кем-нибудь, кого вы знаете?

– Конечно, знаю. Прошлым летом она работала здесь. Ее зовут Эстер Кэмпбелл. Я думал, она поумнее и не станет путаться с моим племянником Манни.

– Давно ли она крутит с ним?

– Откуда мне знать. У меня нет волшебного зеркальца.

– Где вы их видели?

– На скоростной автостраде.

– Скажите, не дружила ли эта девушка Кэмпбелл с вашей дочерью?

Его лицо потемнело и ожесточилось.

– Может быть. Чего вы добиваетесь, мистер? Сначала вы спрашиваете о моем племяннике, а теперь о дочери.

– Я услышал о вашей дочери только сегодня утром. Она дружила с этой девушкой Кэмпбелл, а меня интересует как раз Кэмпбелл.

– А меня она не интересует, и я ничего не знаю. И меня не стоит спрашивать. Что я могу знать? – Его настроение резко ухудшилось. Он прикинулся дурачком. – Я – неотесанный бездарь. Башка у меня плохо варит. Моя дочь умерла. Мой племянник – прохвост. И всякие проходимцы дают мне по носу…

Окна студии Энтони, расположенной на втором этаже оштукатуренного здания в западном Голливуде, выходили на бульвар. Здание было относительно новым, но оно закрашивалось, счищалось и снова закрашивалось частями – розовыми, белыми и голубыми пятнами, чтобы было похоже на старинное парижское строение на левом берегу Сены. Перед входом раскинулся дворик с несколькими небольшими художественными ларьками, в центре двора каскадом спускался фонтан. В воде возвышалась бетонная скульптура нимфы, закрывающей одной рукой свое срамное место и манящей к себе другой рукой.

По наружной лестнице я поднялся на балкон второго этажа. Через закрытую дверь увидел с полдюжины девушек, затянутых в трико, которые разминали свои конечности у станка. Плоскогрудая женщина с мощными бедрами отдавала приказания голосом ефрейтора во время муштровки:

– Шире движения, силь ву пле. Нет, нет, гран баттемент.

Я подошел к краю балкона, преследуемый кисло-сладким запахом молодого пота. Энтони находился в кабинете, за своим письменным столом, невысокий и широкоплечий, в габардиновом костюме цвета лимонного мороженого. Его лицо было коричневым от загара. Он очень легко поднялся, чтобы показать, что возраст его не берет. На двух пальцах поданной им для рукопожатия руки были надеты по кольцу: одно с печатью, другое – бриллиантовое, под стать бриллиантовой запонке на галстуке. Его рукопожатие походило на захват клешни.

– Мистер Арчер?

Энтони жил в Голливуде дольше, чем я, но он все еще произносил «миистер Аршейр». Возможно, акцент являлся частью его деловой внешности. Несмотря на это, он мне нравился.

– Удивлен, что вы запомнили мою фамилию.

– Я вспоминаю о вас с признательностью, – отозвался он. – Часто.

– С какой женой вы теперь воюете?

– Пожалуйста, не будьте вульгарны. – Он поднял руки жестом утонченного человека и воспользовался моментом, чтобы осмотреть свой маникюр. – С пятой. Мы очень счастливы, и ваша помощь не нужна.

– Пока что.

– Но вы пришли не за тем, чтобы обсудить мои семейные дела. Почему вы здесь?

– Пропала девушка.

– Опять Эстер Кэпмбелл?

– Угу.

– Вас нанял этот большой простак – муж?

– Вы – психолог.

– А он – глупец. Любой мужчина его возраста и комплекции, который в этом городе бегает за женщиной, – глупец. Почему бы ему не постоять на месте, и они потянутся к нему косяками?

– Его интересует только одна. Так что с ней?

– Так что с ней? – повторил он, разводя руки ладонями вверх и показывая, насколько они чисты. – У меня она получила некоторое количество уроков по балету в течение трех или четырех месяцев. Молодые дамы приходят и уходят. Я не отвечаю за их личную жизнь.

– А что вам известно о ее личной жизни?

– Ничего не знаю. И не хочу ничего знать. Мой приятель в Торонто, Педди Дейн, отнюдь не оказал мне услугу, когда прислал ее сюда. Это – весьма самовлюбленная молодая дама. Она может причинить неприятности.

– Если вам все это понятно, тогда почему вы науськали ее мужа на Кларенса Бассета?

Его плечи приподнялись.

– Я науськал его на Бассета? Я просто ответил на его вопросы.

– Ви создали у него впечатление, что она живет с Бассетом. А Бассет не видел ее почти четыре месяца.

– Откуда это мне может быть известно?

– Не разыгрывайте меня, Тони. Вы знали Бассета раньше?

– Очень поверхностно. Возможно, он не помнит меня.

Он подошел к окну и пошире раскрыл жалюзи. Шум уличного движения, доносившийся с бульвара, усилился. В этом шуме его голос несколько свистел:

– Но сам я не забыл. Пять лет назад я подал заявление о приеме в члены клуба «Чаннел». Но мне отказали, не указывая причин. Я узнал от человека, который меня рекомендовал, о том, что Бассет и не представлял мою кандидатуру в комитет по приему новых членов. Он не хотел допускать в клуб мастеров танца.

– Поэтому вы решили мстить ему…

– Возможно. – Он посмотрел на меня через плечо своими блестящими и пустыми, как у птицы, глазами. – Удалось мне это?

– Я помешал случиться непредвиденному. Но вы могли спровоцировать убийство.

– Чепуха. – Он повернулся и подошел ко мне, с кошачьей мягкостью ступая по ковру. – Муж – пустое место. Психопат. Он не опасен.

– Интересно. Он большой и сильный. К тому же без ума.

– Богат ли он?

– Вряд ли.

– Тогда скажите ему, чтобы он забыл о ней. Я видел многих самовлюбленных дамочек, подобных ей. Они думают, что стремятся к искусству, к музыке. А на деле они тянутся лишь к деньгам и одежде. В один прекрасный день появляется мужчина, который может обеспечить их этими, вещами, и кладет конец их устремлениям. – Его руки сделали движение, показывающее, как выпускается на свободу птица, и прощальный поцелуй.