«Весной пастух покинул монастырь.
Все лето он пас коз и пребывал в состоянии подавленности и раздраженности.
Осенью он исчез.
Одни говорили, что он утонул в Иудином болоте вместе со стадом, другие — что он отправился в паломничество к евреям в Иерусалим. Были и такие, которые уверяли, что его заперли в сумасшедшем доме. Нашлись свидетели, которые видели его на паперти у руин женского монастыря. Он проповедовал безбрачие и порицал тех, кто отдавался плотской страсти. Бог подсказывал ему слова, наиболее уместные и цветистые, вызывающие умиление и восторг у слушателей.
Люди слушали его и разрешали свои трудности, касающиеся жизненных обстоятельств…»
Уронив записи, писатель заснул.
Он спал и очнулся у смоквы, у которой отсохли корни и увяли ветви. Рядом с ним лежал старик в очках. Увидев, что писатель очнулся, старик в очках заговорил.
Писатель молча слушал старика. Когда старик умолк, писатель спросил его:
— Извините, в беспамятстве я, наверное, говорил лишнее…
— Вы говорили о своих женах… их у вас было пять или семь… из вашего повествования я понял, что вы тяготеете к описанию невероятного…
— Это точно… я описываю невероятное и с невероятной детализацией… — писатель принужденно улыбнулся, озираясь.
Стоял месяц май.
— Я смотрю, вы покраснели… и я с женщинами обычно объят стыдом и робостью, а не похотью плоти, суть которой смерть… лучше сохранять дар целомудрия…
— Согласен с вами… — вмешался в разговор прохожий.
Прохожий рассказал писателю и старику в очках свою историю.
Прожив половину жизни скитальцем и холостяком, он усыновил мальчика и взял в дом женщину для его воспитания. Женщина была девственницей. Она всего один раз, да и то насильственно, побывала в объятиях мужчины…
Писатель слушал историю прохожего и делал записи.
— Вот и вся моя история… — сказал прохожий.
— Прелюбопытная история… — сказал старик в очках, не открывая глаз. Он делал вид, что спит.
— А вы расскажите мне свою историю?..
— Собственно говоря, рассказывать нечего… я хожу туда-сюда… одни ищут истину, другие — вечную жизнь… а я лишь смотрю и не вмешиваюсь, созерцаю, как бог… — Старик приоткрыл веки и, увидев писателя, невольно привстал. — Где-то я вас уже видел…
— Наверное, во сне… — писатель улыбнулся. — Что вам снилось?..
— Даже не знаю, как мне изобразить все ужасы, которые произошли со мной… я умер и оказался в каком-то странном месте… это был сад, усеянный соблазнами, в глубине которого разыгрывалась мистерия… я приблизился… и стал легкой добычей искусителя… не знаю, сколько лет я провел в геенне… языки пламени облизывали меня, но не жгли… непостижимым образом я освободился от этой пытки и перенесся в мир вечности и бога… я получил окрыленную жизнь и мог слушать ангельские хоры… звук трубы разбудил меня, и я очнулся там же, где и заснул…
Писатель выразил восхищение историей старика в очках, рассказанной в иносказательной форме. А прохожего заинтересовал выведенный в истории персонаж.
— Кто эта женщина?.. она так похож на женщину, которая воспитывала моего приемного сына, что попросту бросается в глаза, но это не она… такой подвиг превышает ее силы…
— Она была невестой бога… увы, я не бог, хотя могу гордиться своим благородным происхождением… кем я только не был, был даже писателем… я писал сценарии для театра… у меня были лошади, собаки, как это принято у благородных людей… и в один день я все потерял… с тех пор я странствую, ищу виновника моих бедствий… вся земля стала для меня пустыней… в песок как вода льются мои слезы и вздохи, и нет мне покоя, лишь смятение, превратности и метания… — Старик в очках умолк. Слезы душили его.
— Вы плачете?..
— Кто может удержаться от слез в одиночестве?.. во мраке и тишине я слышу шепот губ жены… теперь она невеста бога… я обнимаю ее только во сне, просыпаюсь и взывая к богу, но никто не отзывается…
Ночь ушла.
Писатель встал на ноги и, глянув на спящих, пошел вслед за ночью.
Вокруг лежали пески.
Писатель шел и досматривал сон, который производил впечатление какой-то нарочитости и преувеличенности.
«Странный сон… он напомнил мне историю женщины, которая спасла меня от стаи бродячих собак… в этой битве я сам был похож на собаку и вытерпел то, что другие терпят ради тщеславия и себе на погибель… весь в шрамах от когтей и зубов я стал для женщины еще привлекательнее… несколько дней длился наш роман… женщина была похожа то на нимфу в пене простыней, то на змею, укрощенную заклинаниями… но, увы, я с детства боялся воды и змей… однажды я ушел из дома и не вернулся… я удалился от соблазна зрелищ и притворства, и устранил все, что меня к ним привязывало… я с легкостью оставил бы и жизнь, которую успел уже сделать для себя ненужной, хотя был еще молод, а для молодых людей удовольствия плоти являются почти смыслом жизни… я увлекся писательством… днем я пас коз на Лысой горе, а ночью писал, не ведая намерений того невидимого врага, который побуждает людей употреблять этот божий дар совсем не так, как хотел бог…»
Услышав смех за спиной, писатель обернулся и, увидев незнакомца в плаще, невольно сел.
Он сидел и смотрел в лицо незнакомцу, забывая дышать.
Незнакомец производил впечатление.
— Можешь ничего не говорить… я знаю, кто ты и откуда идешь… — сказал незнакомец.
— Я скиталец… иду оттуда, туда… — Писатель говорил так, словно кто-то подсказывал ему слова. Он почти все рассказал незнакомцу о себе, даже то, как попал в тюрьму за бродяжничество, где нашел убежище от соблазнов, искушений и дурных помыслов. Тюрьма была для него местом отдохновения, как пустыня для пустынножителей. В тесной камере он гулял под сенью галерей и портиков, ведущих на небо, где его ждал бог и ангельское обличье.
Умолчал писатель только о Маргарите, жене Вагнера, начальника тюрьмы.
Незнакомец вдруг наполнил свой рот смехом и исчез, не оставив следа.
Писатель понял, что сходит с ума и видит то, что гадательно. Цвет лица у него изменился, сознание помутилось, он упал лицом вниз на песок, на котором тени засохшей смоквы исполняли траурный танец.
Прискорбное и достойное жалости зрелище…
В беспамятстве писатель побывал в преисподней, потом вознесся на небо, где увидел бога лицом к лицу таким, каким он явился евреям после крестной казни.
— Таким же он и придет, чтобы его узнали те, которые его изранили… он не будет другим, хотя и явится по-другому… — пробормотал писатель и очнулся. — Странно… никого… а ведь я видел его… и так ясно… не знаю, чего он ждал от меня?.. платы за то, что я все еще живу, не умер?.. и все еще завишу от желаний плоти…
Писатель еще долго жаловался, говорил с богом, пытался убедить его, что люди не для несчастья рождены и не для унижения.
— Боже, почему ты сотворил людей и забыл о них?.. а если это был не ты, то кто?..
Писатель встал на ноги, огляделся.
«Вот она вся жизнь человека… — размышлял он. — Путь из утробы матери до утробы могилы, в которой надежда станет отчаянием… смерть все лишает смысла… и судей на суде она делает глупцами… она заводит человека в пустоту, в кромешный мрак… и оставляет тень вместо человека… и где человек?.. увидит ли он бога?.. испытает ли он блаженство, лишившись плоти?.. но к чему мои путаные и невнятные размышления?.. размышления преступника… или соучастника в преступном… писатели виновны и в смерти бога, и в изгнании человека из рая…»
Писатель лег ничком на песок, распростершись, потом перевернулся на спину.
«Я есть… и меня как бы нет… странное состояние… что же дальше?..» — думал он. Размышляя, он не заметил, как заснул…
3
Был третий день недели.
Писатель спал и очнулся в сумрачной пещере среди теней.
