Он огляделся, узнавая своды пещеры. На стене он увидел знакомые рисунки, каракули, оставленные детской рукой.
Воспоминания хлынули на него. Они кружили голову, путали мысли.
«Воспоминания коварны, пьянят как вино…»
Послышался странный гул.
«Кажется, я трезвею… опять этот неясный и совершенно противный рассудку подземный гул, напоминающий глухое урчание, который заставил даже цикад умолкнуть…»
Гул затих.
«Останусь здесь… — подумал писатель. — В смутные времена лучше пасти коз и жить в пещере среди теней, чем в городе среди людей, которые постепенно превращаются во что-то еще… втиснусь в расселину, обниму камень вместо жены и умолкну, потому что нечего мне больше сказать… и некого спросить, кто создатель зла?..»
Писатель уже засыпал, когда послышались шаги. Он привстал и, увидев артиста, спросил:
— Как ты здесь очутился?.. сто лет тебя не видел… ты один?..
— Один… предпочитаю театр одного актера…
— Ну да…
— А ты что здесь делаешь?..
— Живу… днем пасу коз, а ночью сплю… или пытаюсь дописать эту странную книгу… — писатель прижал книгу к груди. — Она досталась мне в наследство от дяди… дядя говорил, что кто бы ни открыл ее, он найдет в ней свою историю… — Писатель полистал книгу. — Хочу узнать продолжение одной довольно любопытной истории. Вот, послушай:
«Человека звали Иов. Было все у него, и все бог отнял. Одной рукой бог дает, а другой отнимает.
Человек остался один. Он лежал, одевшись песком, и ждал смерти.
«Человек рожден для смерти… не в смерти ли спасение?.. или в ней корень зла?..» — думал он.
Ночью, блуждая в своих снах, Иов наткнулся на женщину и последовал помыслам, которые заставляют делать, что хотят.
Иов испытывал наслаждение. Во сне он не владел своими желаниями.
Утром, проснувшись, Иов увидел только песок пустыни вокруг и впал в уныние.
Нет большего зла, чем уныние, которое может найти на человека и Иов пошел искать людей.
Иов не пытался кого-то обличить или исправить из гордости или по глупости, он просто жил в толпе, словно мертвец в гробу, целомудренно и не без рассеянности. Случайным прохожим он внушал изумление и ужас.
Иногда Иов что-то писал. Он дописывал книгу, доставшуюся ему по наследству от деда. Отец Иова к поэзии относился прохладно, говорил, что поэзия более приятна, чем полезна, так как она извращает истину. Отец Иова был практичным человеком и доверял только фактам.
Как-то, листая книгу, Иов услышал смех за спиной. Он обернулся и увидел женщину из сна, все ее стройное тело и вытянутое, тонко очерченное лицо, окаймленное рыжими волосами, завивающимися как у цветка гиацинта. В руках она держала венок из листьев мирта и лавра, который водрузила на голову Иова.
Иов был удивлен.
«Мне, кажется, я схожу с ума…» — подумал он, вспоминая поцелуи незнакомки, найденные впотьмах.
— Вы мне снились?.. — заговорил Иов сбивчиво, перескакивая с одной темы на другую. Женщина ослепляла и опьяняла его изумлением…»
— Почему ты замолчал?.. — спросил артист.
— У этой истории вполне ожидаемый финал… — пробормотал писатель. — Бог никому блага не желает…
Ночная тьма стала голубой. Она лишь слегка золотилась на востоке неба. В траве переливалось многоцветье влажных россыпей. Все было наполнено движением и звуками, изысканными, тонкими.
«Цикады поют… и чего ради?.. — размышлял писатель. — В силу некоей необходимости, от которой никому не уйти по своей воле, как не уйти от самого себя… хотя, может быть, не только по этому… любовь и война, столь же вечные, как сама вечность, вот кто всем управляет и движет…»
Писатель пытался уловить то необъяснимое нечто, что составляло очарование ночи.
— Как звали эту женщину, которая являлась к Иову?.. — спросил артист.
— Ее звали Кира… — заговорил писатель после довольно продолжительного молчания. — Она жила с отцом… мать ее умерла от преждевременных родов… отец вел беспутную жизнь, однако тщательно скрывала это от дочери… как-то дочь застала его на месте преступления и не позволила ему убедить себя в том, что это всего лишь невинная игра… отец отослал дочь в интернат, опасаясь ее угроз… он уже узнал ее характер, напоминающий нрав змеи, умеющей таить свою ненависть и жалить в нужный момент… в интернате Киру стали терзать муки совести… она даже попыталась покончить с собой, но попытка оказалась неудачной… летом она бежала из интерната, поменяла имя, лицо, одежду… она стала странствующей монахиней, вошла в число так называемых подозрительных для власти лиц… она выступала на площадях с проповедями, доводила толпу до экзальтации своими канцонами… она то плакала в стихах, то смеялась… из города в город она путешествовала на осле… молва о ней была восторженно-завистливая… женщины относились к ней почти благоговейно, упивались ее стихами, которые она уже и сама не особенно хорошо понимала… однажды дорога привела ее к руинам женского монастыря… она поселилась в одной из келий… в этих же руинах жила и дочь мэра… днем она изображала блаженную, а ночью сочиняла плачи… собственная участь представлялась ей печальной… история отношений Киры с дочерью мэра запутана, полна несуразностей, противоречий…
Писатель иное опускал, иное добавлял, в результате история отношений двух женщин оказалась еще темнее, а в некоторых местах и вовсе лишенной всякого смысла.
— Есть продолжение у этой истории?.. — спросил артист.
— Иногда Кира является мне во сне… такая тонкая, хрупкая… — на глазах писателя блеснули слезы. Он как-то странно глянул по сторонам. В темноте ему увиделись фиалково-темные глаза Киры и все ее нежное тело, осыпанное песком как смарагдами. Невидимая реальность стала для него достоверной и осязаемой.
— Должен признаться… — заговорил артист. — Я знал Киру… из-за нее жена прокляла меня и на меня напали вши…
— И как ты избавился от вшей?..
— Жена умерла… и проклятие потеряло силу… вши ушли… — Артист отвел взгляд. — Что это?.. — спросил он, прислушиваясь к странным звукам.
— Мыши… — Писатель принужденно улыбнулся. — Скребутся проклятые… здесь их пропасть… жрать им нечего, так они бумагу жрут… я пытаюсь дописать книгу, что-то вроде хроники… записываю все, что могу вспомнить…
— Я тоже пробовал писать… даже пытался напечататься под чужим именем, но от славы пришлось отказаться по причине отсутствия таланта… чего нет, того нет… говорят, писатели получают наставления от бога…
— Ну да… — Писатель встал. Он стоял и любовался пейзажем. — Когда-то я жил здесь… — заговорил писатель после довольно продолжительной паузы. — Помню, я едва не сорвался в пропасть… если бы не Бес, меня бы уже не было на этом свете… странно, что он оказался рядом со мной… и не подтолкнул… — Нечто, напоминающее улыбку, пробежало по лицу писателя.
Возникла пауза.
— Расскажи мне о себе… — попросил артист.
— Я сирота… пастух пас коз и нашел меня в миртовых зарослях… его звали Пан… от непогоды мы спасались в пещере, которая некогда была храмом нимф, обитателей этих угрюмых мест… Бес, брат Пана, жил чуть ниже… люди обходили его пещеру стороной… на всех он был зол и людям никогда не был рад… и вот этот нелюдим на старости лет решил жениться… в жены он взял женщину из долины недавно овдовевшую, у которой от первого брака осталась дочь 9 лет… прескверно жил Бес с женой… они постоянно ссорились… и не только днем, но и ночью… когда Катерина, дочка вдовы, подросла и расцвела, Бес стал присматриваться к ней… я тоже засматривался на Катерину… она была красавицей, а я родился таким уродливым, что мать убежала в страхе, оставив меня в миртовых зарослях… она рожала в тайне, пыталась скрыть свой грех… Бес говорил, что она была сводной сестрой моего отца… от Беса я узнал и о том, что не он один был моим отцом… впрочем, это не важно… в 7 лет я уже пас коз и принимал участие в их забавах… Пан был добродушен и ленив… больше всего он любил послеполуденный сон и мстил всем, кто мешал ему спать… козы его боялись и в панике разбегались, услышав его голос… и я побаивался его голоса… он спал в пещере… я был уверен, что спал он не один, хотя вполне возможно меня вводило в обман эхо… Пан говорил, что мужчина и женщина сливаются телами, чтобы слиться душами… когда Пан умер, я обложил его тело камнями и взял себе его имя… — Писатель умолк, задумался. После довольно продолжительного молчания он продолжил свой рассказ. — Отсутствие матери Пан объяснял мне сбивчиво, если вообще объяснял… о себе он почти ничего не говорил… молва уверяла, что Пан жил с козами как с женами… так что прирост коз зависел не только от козла… но это все слухи… чего только люди не говорили о нем шепотом… и верили любым своим выдумкам… говорили, что он мог проникать в сны девиц из долины… женщины обожали Пана… правда, иногда они обнимали и Беса… как-то Пан заявил мне, что скоро Бог заберет его на небо… я попросил его пояснить, что это значит и что из этого следует… из его рассказа я понял, что смерть не является нарушением порядка вещей и воспринимать ее следует с надеждой и ожиданием лучшего… осенью Пан умер, и я стал человеком, скрывающимся под его именем… вместо Пана я пас коз и плясал под звуки флейты с миртовым венком на голове, наполняя уши коз меланхолическими мелодиями… пока я пел, Бес исполнял обязанности Пана, устраивал охоту на женщин… он был ненасытным, но предавался и уединенным утехам… пытался во всем подражать Пану, который воплощал универсальную склонность к совокуплению, заражающую все вещи и всю жизнь… он беспокоил женщин, сбивал с толку их чувства, затоплял разум, заставлял их бежать прочь в панике, вопя, не разбирая дороги… женщины бежали, а Бес кричал им вслед: «Нет бога, кроме меня…» — Прошлой осенью Бес неожиданно исчез… вдова жива… и все так же красива… помню, я писал стихи, то там оброню листок, то там, а она ходила, подбирала… а ее дочь, Катерина погибла… — Писатель невольно вздохнул. В его глазах блеснули слезы. Он надолго умолк.
