И еще более острое желание покончить с Мариной раз и навсегда.

Ника сделала шаг к выпавшему ножу, клинок которого покрывала кровь Влада. Это будет справедливо, подумала она. Так и должно быть.

— Нет, — раздался у нее за спиной до ужаса знакомый голос. — Не надо. Не марайся. С ней уже все. Она доиграет и без тебя…

Ника резко обернулась и не поверила своим глазам:

— Дед?!!

18

Они ушли. Просто, молча, буднично. Повернулись и ушли. Три демона. Сука Ника. И бородатый старик, которого она называла дедом.

Ушли, и оставили Марину с мертвым Шаманом на руках. Убили они его тоже молча и буднично — бледная девчонка провела рукой по груди Шамана (там, где все еще кровоточил глиф Руслана), а горбун и карлик в комбезе равнодушно смотрели, как оседает на асфальт единственный в этом мире человек, которого Марина по-настоящему любила. Ради которого была готова на все.

Они вынули из него жизнь. Стерли глиф. Вычеркнули из Игры.

И Шаман умер.

А после они просто ушли.

Марина не знала, сколько стояла на коленях, баюкая мертвого Шамана. Время прекратило течение свое: вокруг рушился мир, смерчи и наводнения стирали Житомир с лица Земли, а Марина тихо, очень тихо — как будто боясь разбудить спящего ребенка — выла тоскливым воем раненой волчицы.

Шаман был мертв.

Демоны ушли.

Она осталась одна.

Наверное, будь Марина чуть послабее, на этом бы все и кончилось для нее. Раздавленная горем, с вырванным из груди сердцем, другая, слабая и зависимая Марина умерла бы вместе со своим любимым.

Но Марина была слишком сильна, чтобы просто так умереть.

Она нашла в себе силы подняться.

Шамана она оставила на асфальте. Сложила ему руки на груди, закрыла глаза. Поправила растрепавшиеся седые волосы. Поцеловала в холодные губы.

И встала.

Женщина, поднявшаяся с колен, была уже совсем другой Мариной.

У нее была карта. Были ключи. Была цель.

Отомстить.

Сама судьба вела ее теперь.

Сквозь боль, страдание, агонию. Сквозь огонь и воду.

К ее предназначению.

Она даже не удивилась, когда навстречу ей из ночного мрака вышел еще один демон. Все демоны, виденные ею, отличались каким-либо физическим недостатком, но этот был по-особенному уродлив. Высокий толстяк в спортивном костюме. Плешивая голова перебинтована, одного уха нет, шею и плечо покрывает корка засохшей крови. Лицо дегенерата: тяжелые брови, нос картошкой, массивный подбородок. Маленькие поросячьи глазки смотрят насуплено и зло.

— Стоять! — прохрипел демон Марине. — Что это? — спросил он, указав рукой на тубус с картой.

— Карта, — честно ответила Марина. Демонам нельзя лгать — за это знание она заплатила очень высокую цену. — И ключи, — добавила она, протягивая демону коробку с картонными карточками.

— Отдай, — приказал демон. Глазки его вспыхнули хищной радостью.

Марина молча повиновалась. Сейчас было не время для гордыни. Сейчас было время смирения. А вот потом…

— Мне теперь можно… вернуться в Игру? — Марина осторожно подбирала слова.

— Чего?.. — по-дебильному переспросил безухий демон, сжимая в руках карту и ключи.

— Я. Хочу. Вернуться. В Игру, — раздельно и четко произнесла Марина.

— Валяй, — хмыкнул демон.

За спиной Марины раздались быстрые шаги. Демон посмотрел куда-то за ее плечо, и у него отвисла челюсть. Марина резко обернулась.

К ним бежали двое. В первую секунда Марина подумала, что это тоже демоны, но почти сразу поняла свою ошибку. Не демоны. Дети. Подростки. Один — полуголый, патлатый, в рваной оранжевой футболке и берцах. Второй — в порванной курточке и с диким выражением на лице.

Они бежали так, будто за ними гнались все гончие ада.

И самое удивительно, что Марина их знала. Обоих. Первого звали Рома, сын олигарха Радомского. Рома ходил заниматься английским к маме Марины. А второго… боже, как же звали второго… Женя! Он пришел тогда к Анжеле, в этой самой курточке и с глифом на руке.

Но что они тут делают?!

— Ромчик!!! — взревел безухий демон.

— Папа?! — остановился, будто налетел на стенку Рома.

И тут до Марины дошло.

Это был вовсе не демон. Это был Радомский. Тот самый Радомский, который выступил спонсором (с ее, Марины, подачи!) выставки Чаплыгина. Той самой выставки, с которой все и началось.

Впервые в жизни Марина испытала настоящее озарение. Сатори.

Именно Радомский стоял за всем происходящим в городе! Именно он начал Игру! При этом использовав Марину втемную! И Чаплыгина, и Анжелу, и всех остальных!

Это он был во всем виноват.

А Марина только что (сама!!!) отдала ему карту и ключи.

Ей опять захотелось завыть.

Но теперь уже не от горя, а от досады и ненависти…

19

День за окном был просто восхитительный. Ласково пригревало весеннее солнышко, легкий и теплый ветерок теребил ветви деревьев, усеянные набухающими почками. По Старому бульвару прогуливались молодые мамы с колясками, стайки детей играли у фонтанов, и страстно, взасос целовались влюбленные парочки…

— Что это? — спросила Ника.

— Это… как бы правильнее назвать… закулисье, — туманно ответил дед.

Ника оторвала взгляд от окна (после радужной картины весеннего утра все, что происходило с ней — вечный мрак, ураганы, наводнения, огненные глифы, погони и убийства — казалось ночным кошмаром, который хотелось поскорее забыть) и посмотрела на деда.

— Это… настоящее?

— Нет, — коротко и безжалостно ответил дед. — Декорация.

— Понятно… — вздохнула Ника.

— Зато кофе настоящий, — сказал дед. — Пей, а то остынет.

Они сидели в кафе «Радуга», на углу Старого бульвара и улицы Пушкинской. Здесь когда-то (яркое воспоминание из детства Ники) готовили фирменный десерт — сметанку «Радугу», разноцветное желе… Все вокруг было точно таким, как помнила Ника. Как будто и не прошло… сколько? Да, точно. Двенадцать лет.

Изменился только дед. Аркадий Львович Загорский окончательно поседел (если раньше его борода и шевелюра были, по его же собственному выражению, цвета соли с перцем, то теперь перца не осталось), слегка облысел (высокий лоб стал еще выше) набрал лишних пять или шесть кило (солидное пузо выпирало из расстегнутой курточки) и очень, очень сильно постарел. Глубокие морщины изрезали лицо, сильнее прежнего ссутулилась спина, и глаза из-под косматых бровей смотрели устало и тускло. По-стариковски.

И в целом дед выглядел… неухоженным. Давно нестриженая борода. Засаленный воротник и манжеты любимой джинсовой куртки. Растянутый свитер. Обломанные ногти на руках. Свежие ссадины на костяшках пальцев.

— Закулисье, говоришь… — повторила Ника и пригубила кофе. Кофе был вкусный. Почти как дома.

— Угу, — промычал дед. — Зона вне Игры. Для тех, кто вылетел.

— Как эти? — спросила Ника, кивнув на соседний столик.

Там сидела странная троица, невесть откуда появившаяся (уж не с ними ли спорила Марина?) и провожавшая их до кафе. Уже знакомые Нике девочка-эмо и коротышка в комбинезоне, плюс полузнакомый горбун в костюме. Они сидели молча и неподвижно, тупо глядя перед собой в пространство. Даже кофе в их чашках казался ненастоящим, слишком густым, как мазут.

— Ну да, — сказал дед. — На финальной стадии им в Игре делать нечего. Мне пришлось вернуть их ради тебя.

— Кто они? — поинтересовалась Ника.

— Тульпы, — ответил дед и пояснил: — Ожившие мыслеформы. Воплощенная реализация несбывшихся желаний и мечтаний…

— А почему они все… — Ника замялась, но все же договорила, понизив голос: — …уроды и калеки?

Она зря старалась: троица никак не отреагировала на ее реплику.

— Какие мысли — такие и тульпы, — пожал плечами дед. — Да и какая разница? Свою роль они сыграли. На первых этапах Игры. Что-то вроде обслуживающего персонала.