Влад вел машину быстро, но спокойно и уверенно. Стрелка спидометра колебалась между сотней и ста двадцатью; перед поворотом Влад скидывал до восьмидесяти, и все равно умудрялся обходиться без визга тормозов и паленой резины. Благо, улицы Житомир были совершенно пусты. Мокрый от тумана асфальт маслянисто поблескивал, и Нике все время казалось, что их вот-вот занесет.

— Список, значит, — проворчал Радомский. — Следишь за мной, значит?

— А как же, Романыч, — пожал плечами Вязгин. — Без этого нельзя…

Ника, сидевшая сзади одна (Клеврета пришлось оставить на разгромленной квартире Анжелы; это было, конечно, неправильно, но брать его с собой — неправильно вдвойне), прильнула к окну. Там мелькал темный и мокрый город. А над ним… С небом творилось что-то странное. Луна спряталась, и звезд тоже не было — зато облака меняли форму, как капли чернил в воде, расплываясь длинными паучьими лапками. Ржаво и тускло горели фонари, и бессмысленно перемигивались желтые сигналы светофоров.

Светофор возле центрального универмага, на пересечении Киевской и трамвайных путей, работал. Как раз зажегся красный, когда их машина подъехала к перекрестку. Вязгин мягко и плавно притормозил, остановившись аккурат перед пешеходным переходом.

— Ты чего?! — заволновался Радомский. — Спятил? Гони, нет же никого!

— Менты, — коротко пояснил Вязгин. — Там, под аркой. Караулят.

И действительно, под аркой, ведущей во двор универмага, виднелся силуэт легковушки с мигалками на крыше. При упоминании ментов Радомский заткнулся и съежился на сидении, постаравшись уменьшиться в размерах.

Красный свет все горел и горел.

— Заклинило его, что ли? — не выдержал невозмутимый было Влад.

— Заглушите мотор, — вдруг попросила Ника. — Пожалуйста.

Вязгин покосился на нее недоуменно, но ключ повернул. Мотор стих, и Ника поняла, что не ошиблась: дрожала не только машина, дрожала сама земля. Тот самый гул, что появился в городе после инцидента с остановкой часов — слабый, едва уловимый кожей — усилился и его можно было почувствовать даже в машине, через рессоры.

— Что это? — спросил Радомский. — Землетрясение?

— Нет, — сказал Вязгин. — Не похоже. Слишком равномерно. Помнишь, в Карабахе…

— Танки?! — ужаснулся Радомский.

Светофор мигнул и зажегся зеленым.

— Поехали, — велела Ника, и Вязгин медленно, чтобы не возбуждать интереса милиции, проехал через перекресток, после чего выжал газ до упора. Нику вдавило в спинку сиденья. Вибрация ощущалась даже на ходу… Ей почудилось, что в окнах домов звенят стекла. Фонари раскачивались, как пальмы в шторм, и колыхались между ними рекламные растяжки.

— Все, — сказал Вязгин, выруливая на Театральную. — Мы на месте.

Он остановил машину возле магазина, метрах в ста от телецентра, и — одномоментно, в долю секунды! — вибрация прекратилась. Город снова обрел монолитную, гранитную непоколебимость.

Лишь растяжки продолжали раскачиваться из стороны в стороны, подтверждая, что секунду назад все вокруг дрожало как лист на ветру…

— Мог бы и поближе встать, — буркнул Радомский, выбираясь из машины.

— Тогда бы нас заметили, — возразил Вязгин. — И расстреляли бы прямо в машине.

В руках у него уже был все тот же маленький пистолет с глушителем.

Чуть дальше, прямо на тротуаре стояла знакомая «Тойота»-внедорожник. Влад вскинул пистолет и кошачьим шагом приблизился к ней.

— Никого, — доложил он, осмотрев салон.

Но Ника и Радомский не услышали.

Они стояли, буквально разинув рты, и смотрели… на телецентр, по идее, только правильнее было бы сказать: на то место, где когда-то был телецентр.

Если он вообще — был.

Перед ними простирался обширный пустырь, поросший дикой травой и бурьяном. Валялись пустые бутылки из-под водки и шампанского, полиэтиленовые пакеты, обрывки газет, ржавые железяки, поломанные детские игрушки… Обычный городской пустырь, захламленный до состояния свалки. Пустырь, на котором и не было ничего никогда…

Фокус заключался в том, что еще вчера здесь стоял телецентр.

А сейчас — ничего.

Это не укладывалось в голове.

Но — было.

— Вот и доигрались, — сказала Ника.

1

Рюкзак оказался чертовски тяжелым. Лямки больно врезались в плечи, и что-то твердое упиралось в спину, прямо в позвоночник. Ромчик подпрыгнул на месте, поддернул лямки и повел плечами, пытаясь поудобнее угнездить рюкзак между лопаток, но нифига не вышло. Да и не могло выйти: это себе Славик оставил модный «Тасманиан Тайгер» с ортопедической спинкой, питьевой системой «кэмелбек» и креплениями для подсумков «молле». А Ромке и Клеврету мега-выживальщик выделил по старому, советского образца вещмешку — простому, по выражению Клеврета, как солдатские трусы.

Что Славик напихал в эти вещмешки, он объяснить не удосужился. Но весил каждый рюкзачок килограмм этак под двадцать. Для Ромчика это было еще куда ни шло (он на тренировках таскал доспехи и потяжелее), а вот бедолагу Клеврета совсем перекосило. Не дойдет, подумал мельком Рома. Придется тащить еще и его…

— Ну, все, — Слава в пятый раз за последние пару минут поглядел на свои огромные часы — тоже, разумеется, военные, противоударные, водонепроницаемые, со светящимся циферблатом, и способные показывать время даже в очаге ядерного поражения. — Выдвигаемся. Порядок такой. Рома — идешь первым. Потом пленный. Женя — конвоируешь. Я замыкаю. Дистанция — метр.

— А Белкин? — спросил Клеврет.

— Белкина ждать не будем, — отрезал Славик. — И так полчаса проваландались. Он дорогу знает, сам направление обозначил. Захочет — догонит. Хватит время терять.

— Полчаса? — удивился Ромчик. — Это ж сколько уже сейчас?

— Без четверти восемь, — хмуро ответил Славик, опять сверившись с хронометром.

— О-па, — удивился Клеврет. — А чего ж так темно? Уже светать должно было давно…

Небо над их головами было все того же фиолетового оттенка, что и пару часов назад, когда Славик (вызванный Белкиным тем же нелепым, телепатическим способом, каким Ника узнавала адрес Анжелы — вот и не верь после этого в магию!) приехал к дому Ники на «Ланосе» Белкина, прихватив с собой Клеврета, имевшего вид потрепанный, но вполне боевой. На часах тогда было около половины первого ночи. Потом они вчетвером — Славик, Рома, Клеврет и связанный Вова долго и молча сидели в машине, ожидая, пока спустится Белкин. Тот вышел из подъезда, весь взъерошенный, с бумажным рулоном подмышкой (карта, догадался Ромчик, он забрал карту Загорского), отозвал Славика в сторону и стал ему что-то объяснять, яростно жестикулируя. Славик поначалу изображал недоумение и пытался возражать, а потом вытянулся в струну, коротко кивнул и чуть ли не бегом вернулся в машину. Глаза после этого разговора у Славы горели, а движения обрели решительность и четкость.

Он сел за руль, и они долго ехали по темному и мрачному городу. Навстречу им пролетела колонна пожарных, с мигалками, но без сирен, и две «скорых». Откуда ни возьмись, из всех щелей, как тараканы, вдруг вылезли гаишники — на каждом перекрестке, у каждого неработающего светофора, по двое и по трое — но никого не тормозили и не проверяли (и слава богу, тяжеловато было бы Славику объяснить, почему у одного из его пассажиров связаны руки и заткнут кляпом рот), а лишь провожали очумелыми взглядами, будто бы сами не до конца понимая, зачем они тут стоят.

Приехали на какой-то пустырь с засыпанным землей дровяным погребом. Славик забрал с собой Женьку, приказав Ромчику сторожить пленного. Вдвоем Слава и Клеврет спустились в погреб и живенько перегрузили в багажник «Ланоса» длинные сумки, в которых угадывалось оружие. Те самые ружбайки Чоппера, догадался Рома, про которые проболтался Клеврет. Значит, этот погреб — и есть тот самый схрон Славика…