— Всего лишь на минутку. Все было в полном порядке. Кстати, Изи заменил одно слово. Вы охарактеризовали какое-то действие как преступное, а Изи заменил это слово на «безответственное». Он решил, что второе определение лучше соответствует контексту.

— А как по-вашему? — задумчиво спросил Нинхаймер.

— Знаете, я согласен с Изи. Я оставил его поправку.

Нинхаймер повернулся вместе с вращающимся креслом к своему молодому помощнику.

— Послушайте, мне бы не хотелось, чтобы это повторялось. Если уж приходится пользоваться услугами машины, надо пользоваться ими... мм... в полной мере. Что же я выигрываю, обращаясь к машине, если при этом я лишаюсь... мм... вашей помощи, поскольку вы растрачиваете время на контроль машины, весь смысл которой в том, что она не нуждается в контроле? Вы поняли?

— Хорошо, доктор Нинхаймер,— смиренно произнес Бейкер.

Авторские экземпляры «Социальных конфликтов» были получены на кафедре Нинхаймера 8 мая. Он мельком перелистал страницы, пробежав глазами несколько абзацев, и убрал книги.

Позднее он объяснил, что совсем забыл про них. Восемь лет трудился он над своей монографией, но в течение прошлых месяцев все заботы о выпуске книги перешли к Изи, а его полностью поглотили новые интересы. Он не удосужился подарить традиционный экземпляр университетской библиотеке. Даже Бейкер, который после недавнего выговора с головой ушел в работу и старался не попадаться заведующему кафедрой на глаза, даже он не получил книги в подарок.

Этот период забвения окончился 16 июня. В кабинете Нинхаймера раздался телефонный звонок, и профессор изумленно уставился на экран.

— Шпейдель? Вы приехали?

— Нет, сэр! Я звоню из Кливленда! — Голос Шпейделя прерывался от плохо сдерживаемого гнева.

— Что же вы хотите мне сказать?

— А то, что я только сейчас кончил просматривать вашу книгу! Нинхаймер, что с вами? Уж не сошли ли вы с ума?

Нинхаймер весь напрягся.

— Вы нашли... мм... ошибку? — с беспокойством спросил он.

— Ошибку?! Да вы только взгляните на пятьсот двадцать шестую страницу. Как вы посмели настолько извратить мою работу? Где в цитируемой вами статье я утверждаю, будто преступная личность — это фикция, а подлинными преступниками являются полиция и суд? Вот послушайте...

— Стойте! Стойте! — завопил Нинхаймер, лихорадочно листая страницы.— Позвольте мне взглянуть! О боже!

— И что вы скажете?

— Шпейдель, я ума не приложу, как это могло произойти. Я никогда не писал ничего подобного.

— Это напечатано черным по белому! И это еще далеко не самое худшее. Загляните на страницу шестьсот девяностую и попробуйте вообразить, что из вас сделает Ипатьев, когда узнает, как вы обошлись с его выводами! Послушайте, Нинхаймер, ваша книга буквально напичкана подобными подтасовками. Не знаю, о чем вы думали... но, по-моему, у вас нет иного выхода, как изъять книгу из продажи. И вам долго придется приносить извинения на следующей конференции социологов!

— Шпейдель, выслушайте меня...

Но Шпейдель с такой яростью дал отбой, что по экрану пошли цветные пятна.

Вот тогда-то Нинхаймер уселся за книгу и принялся отмечать абзацы красными чернилами.

При новой встрече с роботом профессор на редкость хорошо сохранял самообладание, только губы у него совсем побелели. Он протянул книгу Изи.

— Будьте добры прочитать абзацы, отмеченные на страницах пятьсот шестьдесят два, шестьсот тридцать один, шестьсот шестьдесят четыре и шестьсот девяносто.

Роботу понадобилось четыре взгляда.

— Готово, профессор Нинхаймер.

— Эти абзацы отличаются от первоначального текста.

— Да, сэр. Отличаются.

— Это вы их переделали?

— Да, сэр.

— Почему?

— Эти абзацы, в том виде, как вы их написали, сэр, содержат весьма неодобрительные отзывы о некоторых группах людей. Я счел целесообразным изменить некоторые формулировки, чтобы эти люди не пострадали.

— Да как вы осмелились?

— Профессор, Первый закон не позволяет мне бездействовать, если вследствие этого могут пострадать люди. А принимая во внимание вашу репутацию ученого и ту известность, которую ваша книга получит среди социологов, нетрудно понять, что ваши неодобрительные отзывы причинят этим людям несомненный вред.

— А вы понимаете, какой вред вы причинили мне?

— Из двух зол необходимо выбирать меньшее.

Профессор Нинхаймер ушел вне себя от ярости. Он твердо решил призвать «Ю. С. Роботс» к ответу.

Легкое смятение за столом защиты постепенно возросло, когда обвинение поспешило закрепить достигнутый успех.

— Итак, робот И-Зет-27 сообщил вам, что его действия были вызваны Первым законом роботехники?

— Совершенно верно, сэр.

— Иными словами, у робота не было выбора?

— Да, сэр.

— Отсюда вытекает, что «Ю. С. Роботс» создала робота, который неизбежно должен переделывать книги в соответствии со своими понятиями о том, что хорошо и что плохо, и этого робота они выдали за простого корректора. Вы согласны?

Защитник немедленно заявил протест, указав, что обвинитель спрашивает мнение свидетеля по вопросу, в котором тот не компетентен. Судья принял протест и указал обвинителю на недопустимость таких вопросов, но можно было не сомневаться, что стрела попала в цель,— по крайней мере, у защитника не осталось на этот счет никаких иллюзий.

Защитник в свою очередь, перед тем как начать допрос свидетеля, попросил судью, ссылаясь на процессуальные формальности, объявить пятиминутный перерыв, что и было сделано.

Защитник наклонился к Сьюзен Кэлвин.

— Скажите, доктор Кэлвин, существует ли хотя бы малая вероятность, что профессор Нинхаймер говорит правду и поведение Изи было обусловлено действием Первого закона?

— Нет! — сухо ответила Сьюзен Кэлвин.— Это совершенно исключено. Последняя часть показаний Нинхаймера — намеренное лжесвидетельство. Изи не способен выносить суждения об абстрактных идеях, содержащихся в научной монографии по социологии. Он не в состоянии сделать вывод, что та или иная фраза причинит вред определенным группам людей. Попросту говоря, его мозг не годится для этого.

— Боюсь, что мы никогда не сможем доказать это неспециалистам,— с безнадежным видом произнес защитник.

— Не сможем,— согласилась Сьюзен Кэлвин.— Доказательство носит сложный характер. Наш единственный выход — показать, что Нинхаймер лжет. Наша линия остается прежней.

— Хорошо, доктор Кэлвин,— ответил защитник,— я полагаюсь на ваше слово. Будем действовать в соответствии с намеченным планом.

Судья поднял и опустил свой молоточек, и доктор Нинхаймер вновь приготовился давать показания. Он еле заметно улыбнулся, как человек, сознаюший несокрушимость своей позиции и с наслаждением предвкушающий бессильные атаки противника.

Защитник начал допрос осторожно и без нажима.

— Итак, доктор Нинхаймер, вы утверждаете, что не имели ни малейшего понятия о поправках, якобы внесенных в вашу рукопись, и узнали о них только из разговора с доктором Шпейделем шестнадцатого июня сего года?

— Совершенно верно, сэр.

— И вы ни разу не просматривали гранки, выправленные роботом И-Зет-27?

— Вначале просматривал, но затем счел это пустым занятием. Я доверился рекламным утверждениям «Ю. С. Роботс». Эти абсурдные... мм... поправки появились в последней четверти книги после того, как робот, как я полагаю, нахватался некоторых познаний в социологии...

— Ваши предположения к делу не относятся! — остановил его защитник.— Согласно вашим показаниям, доктор Бейкер по крайней мере один раз видел гранки последней части. Это так?

— Да, сэр. Он сказал мне, что видел один лист и что в этом листе робот заменил слово другим.

— Не кажется ли вам странным, сэр,— вновь прервал его защитник,— что после года непримиримой вражды к роботу, после того, как вы голосовали против аренды робота, после того, как вы категорически отказывались использовать его, не кажется ли вам после всего этого несколько странным ваше решение доверить роботу вашу монографию, труд вашей жизни?