Он, как всегда, был пьян, но не настолько, чтобы на все наплевать; да и на ногах держался твердо. А пил он как лошадь. Он принялся излагать мне математическое обоснование теории времени и темпоральных перемещений (он никогда не употреблял выражение «путешествие во времени»), но записывать запретил. Впрочем, в записях и так не было бы смысла, ибо каждое обоснование он предварял словами: «Таким образом, очевидно, что…» — и переходил к вещам, очевидным только для него и Господа Бога, но ни для кого больше.

Когда он выдохся, я спросил:

— От друга я слышал, что вам так и не удалось отградуировать аппаратуру и поэтому нельзя точно определить исходные данные по темпоральным перемещениям. Так ли это?

— Что? Пустая болтовня! Если чего-то нельзя измерить, так это уже не наука. — Некоторое время он клокотал, словно чайник на плите, потом немного успокоился. — Смотрите сюда. Я покажу вам.

Он отвернулся и принялся налаживать аппаратуру. Все его оборудование представляло собой то, что он называл «фазовой темпоральной точкой», или просто низкую платформу с решеткой по периметру и приборной доской, как у камеры низкого давления. Останься я один — уверен, что мне не составило бы труда разобраться в системе управления, но Твишел довольно резко приказал мне держаться от прибора подальше. Был там и восьмипозиционный самописец Брауна, несколько мощных соленоидных переключателей и дюжина других знакомых деталей, но без принципиальной схемы я не смог связать все воедино.

Он повернулся ко мне и спросил:

— Есть у вас мелочь?

Я вытащил из кармана горсть мелочи.

Он выбрал две новенькие пятидолларовые монеты — изящные шестиугольники из пластика, выпущенные в этом году. Лучше б он взял монеты помельче: с деньгами у меня было туго.

— Есть у вас нож?

— Да, сэр.

— Выцарапайте на нем свои инициалы.

Я сделал, о чем он просил. Тогда он велел мне положить монеты рядом на площадку.

— Засеките время. Я установил шкалу перемещения ровно на неделю плюс-минус шесть секунд.

Я взглянул на часы. Доктор Твишел начал отсчитывать:

— Пять… четыре… три… два… один… пуск!

Я оторвал взгляд от часов. Монет не было. Не скажу, что глаза у меня полезли на лоб, — ведь Чак уже описывал мне подобный опыт. Но все-таки увидеть такое собственными глазами — совсем другое дело.

— Мы зайдем сюда через неделю и увидим, как одна из монет опять появится на том же месте, — оживленно говорил профессор Твишел. — А другая… Вы ведь видели их обе на площадке? И сами их туда положили?

— Да, сэр.

— А где я был?

— У пульта управления, сэр.

Он действительно находился в добрых пятнадцати футах от решетки и от пульта не отходил ни на шаг.

— Очень хорошо. Подойдите сюда. — Он полез в карман. — Вот одна из ваших монет. Другую получите обратно ровно через неделю. — Он передал мне зеленую пятидолларовую монету с моими инициалами.

Я ничего не ответил: трудно говорить, если у вас отвисла от удивления челюсть. А он продолжал:

— На прошлой неделе вы своими разговорами задели меня за живое. И в среду я посетил лабораторию, впервые за… да, впервые за последний год. На площадке я нашел эту монету и понял, что произошло… произойдет… и что я опять воспользуюсь установкой. Но до сегодняшнего вечера я еще сомневался, стоит ли вам демонстрировать опыт.

Я повертел монету, разглядывая ее.

— И она была у вас в кармане, когда вы пришли сюда?

— Конечно.

— Но как она могла быть одновременно и в моем и в вашем кармане?

— Милостивый Господи! Человек, не затем ли у тебя глаза, чтобы видеть? А мозг, чтобы мыслить? Вы что, не в состоянии воспринять простой факт только из-за того, что он лежит за пределами вашей скучной реальности? Вы принесли монету сюда в кармане сегодня вечером — и мы ее направили в прошлую неделю. Несколько дней назад я нашел ее здесь. Положил в карман. Принес сюда сегодня вечером. Ту же самую монету… или, чтобы быть точным, более поздний сегмент пространственно-временной структуры, но недельной давности, недельного пользования. И какая каналья сможет назвать эту монету «той же самой»? Нельзя же называть взрослого человека ребенком только потому, что тот вырос из ребенка. Он старше.

Я снова взглянул на монету.

— Профессор… забросьте меня на неделю назад.

— Об этом не может быть и речи, — сердито взглянув на меня, ответил он.

— Почему? Разве ваша установка не работает с людьми?

— Что? Конечно, она может работать и с людьми.

— Тогда почему бы не попробовать? Я не из трусливых. Только подумайте, как замечательно будет напечатать это в книге… если я напишу на основе собственного опыта, что установка перемещения во времени Твишела действует.

— Вы и так можете писать на основе собственного опыта. Вы только что видели сами.

— Да, — нехотя согласился я. — Но мне могут не поверить. Этот случай с монетами… Я-то видел и верю. Но кто-нибудь из читателей может подумать, что я простофиля, которого вы надули с помощью простого фокуса.

— Какого черта, сэр?

— Вот так и они могут сказать. Читателей невозможно будет убедить, что я описываю то, что видел своими глазами. Но если бы вы отправили меня всего на неделю назад, то я смог бы написать на основе собственного опыта, как…

— Садитесь. Послушайте, что я вам скажу. — Он уселся, но для меня стула не нашлось, а он, похоже, даже не заметил этого. — Я проводил опыты с людьми, давным-давно. Именно поэтому я и не намерен их когда-нибудь повторять.

— Почему? Они погибли?

— Что? Не говорите ерунды. — Он сердито взглянул на меня и добавил: — Это не для книги.

— Как скажете, сэр.

— Серия предварительных опытов показала, что темпоральное перемещение не причиняет живым существам никакого вреда. Я доверился одному из коллег, молодому человеку — он преподавал рисование и другие предметы в архитектурном колледже. Он, конечно, был больше инженер-практик, чем ученый, но мне он нравился: у него был живой ум. Так вот, этот молодой человек — думаю, вреда не будет, если я назову вам его имя: Леонард Винсент, — горел желанием попробовать… попробовать всерьез. Он хотел подвергнуться перемещению на большое расстояние — пятьсот лет. И я не устоял — и позволил ему.

— И что случилось потом?

— Откуда я могу знать? Пятьсот лет — я просто не доживу, чтобы узнать…

— Так вы думаете, что он переместился в будущее?

— Или прошлое. Он мог оказаться и в пятнадцатом веке, и в двадцать четвертом. Возможности совершенно равные. Здесь нет определенности — соотношения возможностей симметричны… Иногда я думаю… нет, нет, случайное сходство имен.

Я не стал спрашивать, что он имел в виду, так как внезапно тоже увидел сходство двух имен, и волосы у меня встали дыбом. Но я тут же постарался об этом забыть: у меня хватало своих заморочек. Кроме того, случайное сходство и есть случайное сходство: не мог же человек добраться до Италии из Колорадо — по крайней мере, в пятнадцатом столетии.

— Но я принял решение больше не поддаваться на уговоры. Это не наука, если нет результатов опыта, хорошо, если он попал в будущее. Но если он переместился в прошлое… тогда вполне вероятно, что я послал своего друга на верную смерть к варварам. Или на съедение к диким зверям.

Или, что более вероятно, подумал я, он стал Великим Белым Богом, но высказывать свою мысль не стал.

— Но меня-то не потребуется перемещать так далеко.

— Если вы не возражаете, сэр, давайте не будем больше об этом.

— Как вам угодно, профессор. — Но отступиться так просто я не мог. — Гм, могу я кое-что предположить?

— Что? Высказывайтесь.

— Можно получить похожие результаты, если провести репетицию?

— Что вы имеете в виду?

— Полный прогон, но вхолостую, а все подготавливается в точности так, как если бы вы намеревались переместить живое существо. Я сыграю роль живого существа. Мы все сделаем один к одному до того момента, когда вам следовало бы нажать вон ту кнопку. Тогда я разберусь в деталях… а пока мне не все ясно.