Результаты проверки заслуживали внимания. Трех путешественников попросили вылезти из ящика и поведать свои замыслы. Когда об этом узнал Индулис Атауга, он живо понял, что ему в таможне больше делать нечего. Он убрал со стола бумаги и ушел по служебным делам в город. Через полчаса он уже укладывал в своей квартире рюкзак. Надел бриджи, сапоги, резиновый макинтош, захватил две смены белья, документы и деньги. Но в документах стояло другое имя. С этого дня Индулис Атауга становился Индриком Лодзинем, автомехаником, работающим на одной из видземских машинно-тракторных станций.

Перед уходом он на несколько минут завернул к родителям. Мать ушла к Фании, можно было спокойно поговорить с отцом. Старый Атауга лег вздремнуть после обеда и рассердился, когда его потревожил звонок. Вообще в последнее время он был сердит и желчен — или потому, что ему некуда было девать избыток накопившейся энергии, или потому, что приходилось долго ждать обещанного министерского поста. Нельзя сказать, что жилось ему плохо. Полные розовые щеки показывали, что питается он хорошо, костюм его был всегда отглажен, бегать ему тоже не приходилось. Но если по дому распространялись свежие сплетни про советскую власть — источником их оказывался бывший домовладелец. У него всегда имелся наготове запас слухов и анекдотов, их у него было больше, чем блох у паршивой собаки. Атауга рассказывал их с апломбом очевидца. Но он не обладал достаточной осмотрительностью, и это беспокоило Индулиса.

— Нельзя ли все-таки поосторожнее, — упрекал он отца.

— У меня внутри накипело, — отвечал старый Атауга. — Если не отведешь душу с порядочным человеком, можно задохнуться, того и гляди — хватит удар.

— Смотри, как бы кое-чего не заработать.

— А долго мне еще ждать, когда все прояснится?

— Считанные дни остаются. Если не продержишься в своей роли, тебя разоблачат. Тогда не видать тебе министерства, как своих ушей.

Еще спросонья, Атауга пошел отворить дверь. Увидев Индулиса, он успокоился.

— Ну, что там стряслось?

Индулис заговорил, только войдя в отцовский кабинет:

— Сегодня в порту мы провалились. Тех троих, которых надо было отправить за границу, обнаружили и сейчас допрашивают. Мне надо убраться из Риги. Матери скажи, что уехал срочно по делам в Лиепаю, а сам скорее дай знать штабу, чтобы распределяли оружие. Наш дом больше не является надежным хранилищем. Чем скорее увезут, тем спокойнее ты будешь себя чувствовать.

— Куда же ты сейчас направляешься?

— На север Видземе. Дней через десять можно ждать от меня вестей. А если будут спрашивать из таможни, скажи, что ничего не знаешь. Не видел меня неделю. Лучше всего не пускайся в разговоры, тогда скорее оставят в покое. Ну, до свидания…

— Ну, храни тебя бог, — старый Атауга потер глаза, но слез не было. Затем они расцеловались, и отец проводил сына до дверей.

Оставшись один, он стал прикидывать, как лучше действовать. Там, на чердаке, среди старого барахла… Нельзя сказать, что место удобное, но оттуда вся улица до самого перекрестка видна как на ладони. Индулис говорил, что хороший пулеметчик с такой позиции может вести бой с целым батальоном. Когда наступит момент, придут и стрелки. Сущее безумие… Но должность министра дешево не достается. Тогда бы каждый…

Он начал действовать. Договорился с дворником, что следующей ночью, когда жильцы будут спать, надо навести в доме порядок. Пожарная охрана давно уже не дает покоя, требует, чтобы очистили чердак от всякого огнеопасного хлама. Сегодня опять приходили, грозились. Не дожидаться же, когда составят протокол.

Атауга взялся сам доставить рабочих и грузовик. Откуда все это было получено, знал только сам организатор, но в полночь, когда затворяли ворота, во двор въехала машина. Шофер и рабочие зашли в квартиру дворника, чтобы подождать, когда улягутся спать жильцы дома. Все это были молодые люди, ловкие, с военной выправкой. Коротая время, они выпили по нескольку стаканчиков водки. В три часа ночи все поднялись на чердак. Их встретил с фонарем в руках сам Атауга.

— Берите вон тот ящик, только вдвоем, иначе не донесете. Вот это надо будет разобрать и снести по частям.

В двух ящиках были винтовки, а подлежащий разборке механизм оказался новешеньким пулеметом. В других ящиках были патроны и ручные гранаты. Такое имущество на чердаке действительно было огнеопасным, и Атауга поступал дальновидно, решив перевезти его в более надежное место.

Молча выносили вниз один ящик за другим. Для виду на двор было вытащено несколько старых матрацев и источенный жучком буфет. Это могло ввести в заблуждение любопытных жильцов, но не старых, опытных разведчиков, которые в эту ночь наблюдали из окна того же дома за странной суетой во дворе. Долго наблюдать они не рассчитывали и, когда большая часть вещей была погружена на машину, сошли вниз и приветствовали полуночников.

— Над чем это вы так стараетесь? — поинтересовались они. — Ах, чердак очищаете… Хорошее дело. Разрешите взглянуть, что это за хлам. Может, что-нибудь еще пойдет в дело?

Они и в ус не дули, заметив ужасное смятение тружеников, а тем, которые хотели улизнуть, приказали не шевелиться и не подымать шума. А чтобы долго не спорить по этому поводу, вынули для убедительности из карманов свои «вальтеры» и таким образом установили во дворе тишину и порядок.

Атауга только головой тряс. Вот тебе и министерский пост…

— Старое чучело, — злобно шипел на него шофер, — заманил в ловушку. Что теперь будет?

Один из «рабочих» бросился бежать, но в подъезде его встретили двое вооруженных пистолетами людей. Дом был окружен со всех сторон. Даже мышь не проскочила бы.

Атаугу судили и выслали. Шофер и ночные труженики оказались членами той же самой контрреволюционной организации, готовившей вооруженный заговор, в которую входил и Индулис Атауга.

Конечно, мадам Атауга пролила немало слез по своем «ни в чем не повинном старичке», который был «такой тихий и примерный гражданин — ну чуть ли не большевик». Ей вторили обывательницы-соседки, и кое-какие простофили, не имевшие понятия о случившемся. Про тайный склад оружия на чердаке Атауги и про планы бывшего домовладельца они помалкивали. Нет, об этом они знать не хотели. Из их среды был вырван хороший, добросердечный человек — невинная жертва людской злобы и зависти. И долго еще говорили об этом, окружая Атаугу ореолом мученика.

Очень неприятно обернулось это дело и для Бунте. После высылки Атауги теща переселилась к дочери, и на его шею сел лишний едок. Если бы она только ела его хлеб, было бы еще полбеды. Но с тех пор как мамаша Атауга уволилась из домоуправления, она не знала, куда девать свободное время, и с утра до вечера поедом ела Джека:

— Что нам до твоего пролетарского происхождения, когда ты не мог даже вызволить из тюрьмы родного отца своей жены? Тряпка, а не зять…

Джек молча глотал все обиды.

Первыми заметили его малыши, пасшие коров у опушки кустарника. Восьмилетнему Янцису сразу показался знакомым этот стройный парень в военной форме. Неторопливым шагом, внимательно осматривая все вокруг, он спускался по тропинке с холма и не замечал, что пастушки наблюдают за ним. Когда Янцис окончательно убедился, что это идет их старший брат, он велел сестренке Мирдзе присматривать за коровами, а сам опрометью бросился к дому. Чистое наказание: когда тебе дорог каждый миг, все, словно нарочно, под ноги подвертывается — валяющийся на дороге сук, камень, ком глины… Спотыкаясь, с радостно бьющимся сердцем, бежал он, как маленькая козуля, и, увидев в сарайчике отца, еще издали крикнул:

— Густ приехал! Густ идет!

Отложив в сторону топор, заинтересованный Закис посмотрел на сынишку.

— Что случилось, Янцис? От кого ты бежишь?

Янцис бросился к отцу и, еле переводя дух, скороговоркой выпалил:

— Вовсе я не бегу. Прибежал только сказать, что Густ…

— Слышишь, мать? — крикнул Закис. — Заводи тесто, лепешки печь. Сегодня одним едоком будет больше.