Прамниек буркнул, что такую же листовку он нашел в своем почтовом ящике, но не обратил на нее внимания, и что источник их распространения, наверно, скоро будет обнаружен.

Зато не на шутку разволновался Зандарт.

— Вон они куда хватают! — кричал он, размахивая коротенькими ручками. — За честных граждан принялись! Нет, меня этим не запугаешь! Плевать я хотел на их листки! Публика мое кафе не забывает, лошадки берут призы, — а больше мне ничего не надо… Ни у кого я ничего не отнимал, а своего тоже не отдам. Мое моим и останется.

Листовка, обойдя весь стол, вернулась к Вилде. Он сложил ее и спрятал в карман.

— Что нас ни ждет впереди, а выпить следует, — весело сказал он и стал разливать пиво.

Жубур выдержал с его стороны новый натиск: он пил только водку, решительно отказавшись и от пива и от вина. Чтобы не принуждать хозяина к назойливости, он понемногу стал входить в роль опьяневшего человека: перевирал слова или вдруг умолкал, уставившись бессмысленным взглядом в одну точку. В один из таких моментов, пока Мара и Ольга горячо обсуждали с Прамниеком композицию его новой картины, а Эдит слушала длинный рассказ Зандарта о том, как ему достался Регент, Вилде положил руку на плечо Жубуру и, осторожно кашлянув, начал:

— Мне все-таки кажутся несколько преждевременными подобные заявления коммунистов. В Латвии они едва ли добьются чего-нибудь раньше, чем через пятьдесят лет. Как это ни странно, но большая часть рабочих стоит за Ульманиса. Да, представьте. Конечно, коммунисты делают отчаянные попытки, чтобы лишить его этого ореола, этой популярности, но они избрали неверный путь… Вы со мной согласны?

— Кто их разберет… — равнодушно ответил Жубур. — Надо бы поговорить с кем-нибудь из коммунистов… Не хватало нам еще думать за них… — Он оглянулся на дверь. — Голова кружится… Прилечь немного.

Вилде взял его под руку и вывел из столовой. Вслед за ними встали из-за стола и остальные. Мужчины направились в кабинет пить кофе, Ольга и Эдит сели в гостиной. Мара, выйдя за чем-то в переднюю, столкнулась там с мужем. Она взглянула на него с гневным упреком.

— Феликс, я весь вечер не могу понять твоего поведения. Зачем ты напоил Жубура? Чего ты над ним издеваешься?

Феликс пожал плечами. В его светлых, прозрачных глазах появилось выражение неподдельного изумления.

— Мара, что ты говоришь? Кто над ним издевается? Жубур — милейший парень, я очень доволен его приходом. Ты просто утомлена, дорогая, или раскапризничалась. Ты бы приняла чего-нибудь… — И, не слушая ее, он ушел в кабинет.

Жубур лежал на диване. Вилде подсел к нему.

— Ну, что, легче стало?

Зандарт объявил, что с дамами веселее, и вышел в гостиную. Прамниек, задрав ноги на спинку кресла, набивал трубку. Жубур вдруг ухватил Вилде за пуговицу пиджака и подмигнул ему.

— Про эти листовки… Ульманису следовало бы поинтересоваться… Мне давеча вдруг пришло в голову… про гараж. — Он широко зевнул, закрыл глаза и повалился на подушку.

— Что? Какой гараж? — нагнувшись к нему, спросил Вилде. Он даже нетерпеливо встряхнул Жубура за плечо.

— Ну, в гараже… — опять забормотал тот, открывая глаза. — По ночам печатают… Там, на Кленовой улице, не то в седьмом, не то в девятом номере… Двор большой. Каждую ночь печатают, чуть стихнет… Утром развозят на тележках большие тюки… А я и не догадывался… Ну печатают и печатают. — Он опять зевнул.

— Интересно. — Вилде опасливо оглянулся на Прамниека, но тот внимательно перелистывал какой-то альбом. — Но как вы-то заметили?

— Очень просто! — запальчиво выкрикнул Жубур и, точно выдохшись от такого усилия, устало зашептал: — У меня там дела с абонентами. Никогда сразу не заплатят, ходишь-ходишь, ловишь-ловишь… И утром и вечером… И всегда печатают… Откуда только они столько бумаги берут?.. Прамниек, это ты написал? — вдруг закричал он художнику, показывая на большой портрет Мары, висевший на стене. — Очень похожа.

— Да, это моя работа… — недоумевающе ответил Прамниек.

— Че-орт, как это у тебя получается… — не успокаивался Жубур. — Трудно, наверно?

— Нельзя сказать, что легко.

— И сколько ты за него получил? Ты же не даром работал? Даром никто не работает. Так ведь? — с какой-то озлобленной наглостью спросил он Вилде.

— Это подарок Ольги к годовщине нашей свадьбы, — любезно объяснил тот. — Портрет действительно удачный.

— Прамниек! — уже не слушая его, опять закричал Жубур. — А когда ты напишешь мой портрет?

— Да я тебе давно предлагал. Приходи позировать.

— Сегодня не могу, — коснеющим языком забормотал Жубур. — Не высижу… Что это у тебя там, Прамниек? Коньяк? Почему не нальешь мне? Я хочу коньячку… Я еще не пил… А квартирка уютная. Приятная квартирка, приятный хозяин… — Потом он снова повалился на диван и заснул.

Гости просидели еще целый час. Пили кофе и коньяк, слушали по радио музыку. Наконец, Прамниек подошел к Жубуру и стал его расталкивать.

— Едем домой, пора.

— Разве я не дома? — протирая глаза, спросил Жубур.

— Вставай, вставай, Жубур. Повеселились, хватит.

Кое-как добрался он до вешалки, кое-как напялил на себя пальто и стал прощаться с хозяевами.

— Надеюсь, что это не в последний раз, — сказал Вилде, провожавший гостей до подъезда. — Заходите без приглашений.

— Спасибо, господин Вилде. Мне сначала надо научиться пить. В гостях спать не полагается.

— Какие пустяки! Это со всяким бывает, — успокаивал его хозяин. — В своей компании можно…

Прамниек подозвал извозчика.

— Мы и тебя подвезем, Карл, — тронул он за плечо Жубура.

Когда лошадь пошла рысью, Жубур, сидевший напротив Прамниека, нагнулся к нему:

— Все в порядке, друг, завтра он сам пожалует.

— Куда пожалует?

— Ну, туда… где печатают, — усмехнулся Жубур.

Поняв, о чем идет речь, Прамниек захохотал на всю улицу. Потом задумался и покачал головой.

— Значит, это правда. Какой подлец! Раньше я только строил предположения, а сегодня все стало ясно. Мерзавец!

— О чем это вы там? — сонным голосом спросила Ольга. Она все время дремала, зябко прижавшись к мужу.

— Мы говорим об охоте, — ответил Прамниек. — Карл, оказывается, заядлый охотник. На днях будет участвовать в облаве на серого волка.

Под полозьями визжал снег. Холодно дробился лунный свет в оконных стеклах неосвещенных домов. Ночь была тихая, морозная.

Под утро Юрис Рубенис проснулся. Ему показалось, что кто-то скребется в дверь. Он приподнял голову с подушки и стал прислушиваться. Кровать его стояла в углу кухни, за печкой. Голубоватое от луны, затканное искристыми морозными узорами окно освещало каждый предмет в комнате, по-праздничному блестел чисто вымытый с вечера пол. Снова звякнула дверная скоба. Теперь уже нельзя было сомневаться — кто-то стоял в сенях.

Сон как рукой сняло. Одеваясь, Юрис несколько раз окинул тревожным взглядом кухню, накрыл кровать стареньким домотканным одеялом и пошел открывать дверь. Спрашивать, кто пришел, не имело смысла: если это был кто-нибудь из своих, надо было впустить его тихо, не тревожа соседей. А если заявились молодчики с улицы Альберта[24], они все равно найдут способ войти.

Стараясь не шуметь, Юрис повернул ключ в замке и толкнул дверь. Он сразу узнал вошедшего. Это был Жубур.

— Заходи, чего же стоять на пороге, — сказал Юрис.

Пропустив Жубура, он запер дверь. Потом подошел к кровати, сел и сделал знак рукой Жубуру, чтобы тот сел рядом.

Говорили они все время шепотом.

— Ну, рассказывай, в чем дело, чего тебя принесло в такое время? — спросил Юрис.

Жубура ничуть не удивил этот недружелюбный тон. За последнее время так встречали его все товарищи. Но сейчас он уже не испытывал той острой боли, которая раньше не давала ему покоя.

— Мне нужна твоя помощь в одном важном деле, — сказал он. — Кроме тебя, никто здесь не поможет. Дело это имеет касательство к аресту Силениека.