Впервую очередь огромная разница заключалась в грандиозном звучании ударных.«Она всегда была электрогитарной блюзовой песней, — рассказывал Джимми, — но яне мог себе представить, что, когда Джон Бонэм поставит свою ударную установкунаверху, в большом зале [Хэдли], звук будет таким фантастическим». Известныйкак «Галерея Менестрелей», зал в Хэдли «был высотой в три этажа и таким образомнапоминал зал собора. [Бонэм] просто начал играть на своей установке, и этозвучало настолько потрясающе, что мы поспешили — давайте сделаем ‘... LeveeBreaks’. Мы попробовали, и получился этот невероятный звук...»
Записьбыла сделана с использованием двух внешних микрофонов MI60, которые былизакреплены на пролете лестницы и направлены к месту, где Бонзо сидел за своейустановкой, в то время как Энди Джонс находился снаружи в мобильной студии иписал звук через два канала, которые он потом сжал, использовав итальянскийприбор для создания эха под названием Binson, принадлежавший Джимми иприменявший стальной барабан вместо обычной ленты. Как правило, на записьдобавлялся отдельный микрофон для басового барабана, но и без усилителей ударБонзо, эхом звучавший в огромном зале, был настолько мощным, что микрофон непотребовался. «Помню, как я сидел там и понимал, что это звучит крайнепоразительно, — вспоминал Джонс. — Поэтому я выбежал из грузовика-студии исказал: „Бонзо, ты должен это услышать“. Он крикнул: „Эй, вот оно! Вот, как яслышал это!“» (И именно это последующие поколения продюсеров и звукорежиссеровбудут слушать с тех пор, считая это лучшим образцом звучания ударных.)
Утебя все идет хорошо в Сети Мамаши Рейган, ты поешь и прыгаешь вокруг, тебешестнадцать, и ты уже подцепил несколько девчонок. Когда миссис Рейган нанялатебя на должность конферансье в Oldhill Plaza, ты даже заработал несколькошиллингов, выходя на сцену в своем костюме и делая все объявления. Одним излучших моментов было представление Малыша Стиви Уандера, когда ‘Fingertips’были в чартах, – тем вечером они отставили свои стаканы с пивом и обратиливнимание на сцену! Нет, это было не так хорошо, как быть в группе, но близко ктому, ведь все смотрели на тебя и слушали, что ты говоришь. Потом тывыскакиваешь, натягиваешь джинсы и полосатую футболку и становишься модом,ходишь вокруг с важным видом и красуешься. И по-прежнему время от времени играешь.
Как-тосубботним вечером, после двадцатиминутного выступления с Crawling King Snake тызаметил этого крепкого парня, который стоял впереди со стаканом пива и смотрелна тебя. Когда ты увидел, как он проходит к сцене после завершения сета, тысперва подумал, не значит ли это, что приближаются неприятности. Такое поройслучалось: какой-нибудь девчонке так сносило крышу, пока она смотрела на тебя,что ее трусики намокали, и в следующий момент ее чертов парень уже хочет натебя наехать. Но этот парень подошел, сказав: «Я знаю, кто ты. Ты довольнохорош, но твоя группа — дерьмо. Тебе нужен кто-то столь же опытный, как я». Начто ты ответил: «Ну, начало неплохое, так что у тебя за история?» Он сказал,что он ударник. Сказал: «Если хочешь, я приду сыграть с тобой, и посмотрим, чтоты думаешь». Он был с тобой одного возраста, но выглядел старше, больше похожна одного из тех, с кем бы мог общаться твой отец, хотя твой отец, конечно, нестал бы общаться с паршивцем вроде этого.
Иты ответил — да, конечно, — и он пришел на следующую репетицию. И разрази менягром, если он не был поразительным, фантастическим, невероятным — и громким. Ночертовски умелым — ты раньше никогда не слышал такого ударника. Но у вас ужебыл ударник, а этот парень... ну, он еще и был крикуном, не так ли? Почти такимже, как ты, и ты про себя подумал: «Погоди-ка, тут будет борьба. Этот парень чересчур строптив». Он был из тех, кто не боитсявысказать свое мнение, а тебе этого не хотелось. Поэтому, когда он сказал, гдеживет, ты ответил: «Извини, дружище, это далековато, чтобы забирать тебя», —даже несмотря на то, что вы с друзьями жили всего в десяти милях от него вКиддерминстере. Он все же оставил тебе свой номер телефона, а ты сохранил егона всякий случай.
Следующее,что ты помнишь, — это как позвонил ему. Группы приходили и уходили так легко, ибыло чертовски трудно найти подходящего ударника. И он пришел — ты надеялся,что, может, он немного поутих, но нет, без шансов, — и вы выступили вместе нанескольких концертах: в The Plaza, паре пабов и всех обычных забегаловках.Потом вы снова раскололись, но в этот раз не ты его бросил, это все он!Нахальный придурок! Но Джон постоянно уходил из групп в те времена. В половинеслучаев ты даже не знал, что он ушел, пока он просто не прекращал появляться нарепетициях и все такое. Этот козел имел обыкновение проворачивать такой трюк:он говорил, что хочет забрать барабаны их грузовика домой, чтобы почистить их.Это было знаком для тех, кто был в теме. Он не вернется. В общем-то это былодовольно забавно. Он поступал так со всеми, прыгая, словно огромная толстаяжаба с кувшинки на кувшинку. Это было довольно забавно, пока он не проворачивалэтот трюк с тобой.
Послеэтого вы время от времени натыкались друг на друга, как это в те временапроисходило и с остальными из этого круга. Теперь он, правда, был уже женат насвоей подружке Пэт Филлипс. Ты с трудом мог в это поверить, ведь ему было —тебе было! — еще только семнадцать. Но таким был Бонзо: никогда не угадаешь,что дальше произойдет с этим негодяем. А потом он стал отцом! Не то чтобы оностепенился. Однажды, когда он как раз снова собирался дезертировать — теперьиз Nicky James & the Diplomats, — ты встретил его бегущим по улице сзажатой под мышкой бас-гитарой. «Скорее, — сказал он, — мне надо засунуть это вугольный сарай мамаши Пэт!» В этот раз он не только забирал свои барабаны, ностащил и чертов бас тоже! Но он был не особо искусным вором. Бас-гитаранесколько недель лежала в сарае матери Пэт на Прайори Эстейт в Дадли. Но всезнали, что она у него, и в конце концов Ники сказал ему подобру-поздоровувернуть ее, и он так и сделал. Никто ничего не сказал. В другой раз он бродилпо клубу Cedar в этой дорогущей оранжевой замшевой куртке, которую он где-тостащил, и в итоге он продал ее по крайней мере трем разным людям, каждый изкоторых заплатил по десятке. «Черт возьми, Бонзо!» — смеялся ты. Иногда выпросто шли вместе по улице в западной части Брама, и люди переходили дорогу,чтобы избежать встречи с ним. Тебе ничего не оставалось, кроме как смеяться.Смеяться или плакать...
Поройты был среди тех, кто избегал его. Хотя в конечном счете вы всегда сновасходились. Ты познакомился с Пэт, и она оказалась славной. И его мама с папойтоже были славными, даже несмотря на то что у их сына нечасто бывала нормальнаяработа, а ты был очередным длинноволосым бездельником, с которым он вечношлялся, рано поутру воруя бутылки с молоком с порогов. Вы всегда были полныэтим, определенно, были командой...
Записавударные, группа смогла свободно катиться, занимаясь привычным делом и полностьюконтролируя это: напряжение нарастало со скрипучими риффами слайд-гитарыПейджа, а прерывистый вокал Планта прорывался стонами и вскриками сквозьстихийный зверский гул, гармоника певца помогла создать эффект водоворота, ккоторому Пейдж позже добавил призрачное обратное эхо — по общему мнению, всезамедлилось еще сильнее на стадии сведения, — чтобы создать наркотическогоблюз-рокового монстра. «Я скажу вам, что это было, — говорил Пейдж. — Это былапопытка сделать по-настоящему гипнотизирующий рифф, по-настоящемугипнотизирующий, гипнотизирующий, гипнотизирующий, чтобы заманить тебя прямовнутрь. Как мантра, знаете?»
Кконцу января, надежно устроившись в студии Basing Street, где они приступили кработе над сведением треков, они имели в своем распоряжении четырнадцать песенна разных стадиях готовности: все восемь, которые в итоге будут использованы наальбоме, плюс незаконченные вещи вроде ‘No Quater’ (которой придетсядождаться их следующего альбома), ‘Boogie With Stu’, ‘Night Flight’,‘Down By The Seaside’ и ‘The Rover’ (все они будут выпущенытолько через четыре года). Обсуждался вопрос о возможном релизе всех треков надвойном альбоме или даже — более радикально — на серии из четырехмини-альбомов. Однако Грант выступил против этих идей. После неоднозначнойреакции повсюду на Led Zeppelin III теперь ему был необходим, как онзнал лучше некуда, глубоко прочувствованный, хорошо сделанный, традиционнодопустимый одиночный альбом с музыкой, которую поклонники Zeppelin найдутнеоспоримой. Слушая, как группа работает над треками вроде ‘Black Dog’, ‘RockAnd Roll’, ‘Misty Mountain Hop’, ‘When the Levee Breaks’ идаже более сложной ‘Stairway to Heaven’, Грант понимал, что это у них вруках. Ничто не должно было им это испортить, решил он, и Пейдж был счастлив,что его «отговорили» от выпуска двойного альбома.
