Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Впоследствии художник, ставший парижской и нью-йоркской знаменитостью, любил вспоминать этот эпизод, приговаривая: «Твой приезд в Вену был для нас первым праздником на Западе. Я опять поверил в себя».

…— Так вот, — втолковывал утром Говоров по телефону Феликсу Штейну, — если ты боишься запутаться с трамваями и метро, то мы поступим очень просто. Ты сейчас выходишь на улицу, садишься в такси, называешь адрес: отель «Регина» — и такси тебя привозит. Все. Не забудь взять у таксиста квитанцию. Сможешь? Ты знаешь немного немецкий? Молодец! У тебя преимущество передо мной, я в Вене как тургеневские Герасим и Муму — нечленораздельно мычу. За такси я тебе деньги сразу верну. Это не кутеж. Мне Радио оплачивает все транспортные расходы. Не забудь взять квитанцию.

Говоров встретил Феликса Штейна в вестибюле и предложил позавтракать в ресторане отеля. «Я не хочу», — отважно сказал Штейн. «Хочешь», — сказал Говоров.

Потом они поднялись в номер, Говоров сменил батарейки в «нагре» (он помнил, как в первую свою командировку в Вену не проверил магнитофон, одна беседа пошла в брак, поплыл звук) и записал часовое интервью со Штейном. Теперь вроде бы все дела были кончены и Говоров мог спокойно гулять по городу, созерцая венские архитектурные красоты. Однако для Говорова работа лишь начиналась. Необходим был подробный разговор о каких-то вещах, которые не вошли в интервью, — последние сплетни, если хотите. Человек, неделю назад прибывший оттуда, невольно осторожничал перед микрофоном. О чем-то нельзя было сообщать, чтобы не навредить другим. Какие-то свои резкие замечания и оценки лучше было бы не запускать в эфир — себя скомпрометируешь. Благодаря таким доверительным беседам Говоров набирал уникальную информацию. В Гамбурге его коллеги тоже штудировали советские газеты и журналы, но у Говорова был прямой контакт. Поэтому в Гамбурге лишь в общих чертах представляли себе московскую жизнь, а Говоров «держал руку на пульсе».

И еще было важно объяснить собеседнику, что его тут ждет, выяснить и скорректировать его планы. Феликс Штейн стоял перед выбором: ехать ли ему в общем потоке в Америку или принять приглашение в Западный Берлин? Кажется, для него путь в Америку открыт, а в Германию трудно получить визу, но новые знакомые из Партии «орлов» обещали, что нелегально провезут Феликса с женой и ребенком через границу на машине. Говоров поморщился. «Феликс, мой тебе совет: не связывайся с «орлами». Через границу они провезут, но ты попадешь в полную зависимость от партии. И если ты разочаруешь «орлов», они сделают так, чтоб тебя выслали из Германии. Кто приглашает в Берлин? Академия? Контора серьезная, она добьется для тебя визы, не нервничай, жди. Берлинский вариант лучше Америки. Во-первых, ты знаешь немецкий, во-вторых, Западный Берлин жаждет стать культурным центром Европы, тебе дадут стипендию плюс немецкое социальное страхование. Насколько я понимаю, ты хочешь сидеть дома и писать книги, может, у тебя получится в Западном Берлине, а в Америке придется искать работу, это точно». Дальше поговорили об издании книг на Западе, о здешних гонорарах. Надо ли просить аванс? Какой? Или скромно помалкивать в тряпочку? И как русские издательства… «О русских издательствах забудь, — сказал Говоров, — если сорвешь с них пятьсот франков, считай, крупно выиграл в лотерею». «А сколько это — пятьсот франков?»

Мелкие житейские вопросы. Но кто на них ответит, если не Говоров?

И еще. Тут Феликс замялся.

— Вдруг ХИАС перестанет мне платить, когда узнает, что я собираюсь в Берлин? Деньги за интервью — приятный подарок, но их надолго не хватит. А я с женой, дочкой и котом. Кот, сволочь, тоже жратвы требует… Евреи шепчутся: мол, есть какой-то закрытый американский фонд доктора Фауста, там дают больше, чем в ХИАСе, но туда не попасть.

«Феликс прав, — подумал Говоров. — И как я раньше не сообразил?» Достал записную книжку, набрал номер по телефону и по-английски:

— Соедините меня, пожалуйста, с доктором Фаустом. Это Андрей Говоров из Парижа. Спасибо.

Штейн понял, кому он звонит, и смотрел на него так, будто он из кармана вытащил за уши трех кроликов. Чтоб сбить торжественность момента, Говоров пошутил:

— Кроме этого, я могу спросить по-английски: где кошка? Но это все.

С доктором Фаустом он объяснялся по-французски. Он никогда не видел доктора Фауста, все обещал забежать в его офис вместе пообедать. Но он знал, кто такой доктор Фауст, а доктор Фауст — кто такой Говоров. Если Говоров предлагал чью-то кандидатуру, доктор Фауст, как правило, не отказывал.

— Завтра в девять утра придешь по этому адресу. — Говоров протянул Феликсу бумажку. — Мне кажется, все будет в порядке.

Четыре кролика.

Они спустились в бар выпить кофе, Говоров продолжал учить Штейна уму-разуму, у него в запасе еще имелась пара кроликов, и вдруг Феликс спросил:

— А ты читал последнее интервью Левы Самсонова во «Вселенной»?

С насмешливым блеском в глазах преобразившийся Феликс Штейн (таким его Говоров помнил по Москве) достаточно язвительно высказал все, что думает об этом «литературном явлении». Нет, не все. Говоров догадывался, что последних уничтожающих слов Штейн не произнесет. А именно: «В Союзе у тебя и В. П. репутация смелых людей. Почему же вы не остановили Самсонова? Раз он ваш друг, то ему все можно? Или в эмиграции расцвело чинопочитание?» Просто из-за элементарной вежливости не будет Феликс его тыкать носом в.

Говоров допил кофе, закурил (затягивая паузу), поднял на Штейна тяжелый взгляд (Феликс чуть стушевался, но не очень, приготовился к худшему) и сказал, проверяя действие своих слов:

— Тут возможна интрига. Фаина Путака решила подставить Леву. Так, чтоб от него все отвернулись. Мол, смотри, дорогой шеф, у тебя друзья лишь во «Вселенной». Жалко, что Лева проглотил наживку. (Это не довод!) Феликс, в эмиграции сплетни передаются мгновенно. Больше не выступай на эту тему. Тебе здесь жить. Будешь печататься во «Вселенной». Будешь! «Вселенная» — единственный журнал в эмиграции, где платят гонорар. У «Вселенной» еще сохранился престиж. Да, Лева совершил ошибку. Где гарантия, что ты не наломаешь дров на первых порах? (Кажется, Штейн вспомнил если не о жене и ребенке, то хотя бы о коте.) Обещаю тебе: все, о чем ты говорил, не уйдет в песок. Я напишу статью, передам ее по Радио, опубликую в Нью-Йорке в «Новом русском слове». Имен называть не буду, я здесь беседовал со многими людьми. Пусть догадываются. Пойми, меня интервью Самсонова задело больнее, чем тебя. И я отвечу. Но не потому, что я самый храбрый и отчаянный. У меня сильная позиция. Я могу себе позволить такой риск. (Вот теперь Штейн поверил.) А ты не торопись влезать в эмигрантские свары. Успеешь.

Он простился со Штейном и с помощью гостиничной телефонистки из «Бель эпок» связался с Гамбургом. Пусть позвонят ему в номер в семь вечера, он передаст корреспонденцию о последних московских литературных новостях (самое важное из того, что рассказал ему Штейн). Когда он закончил читать корреспонденцию, трубку в гамбургской студии взял Леня Фридман. «Специально задержался, чтоб тебя послушать, очень интересный материал, спасибо за оперативность, через час пойдет в эфир».

Похвала от начальства всегда приятна, но Леня говорил из студии, на публику. Значит, у Фридмана свои соображения и планы…

Через час голос Говорова, посланный по кабелю в Испанию, поднятый оттуда мощной антенной на спутник связи, спустился на огромные российские просторы, в клубящуюся тьму ночной метели. Родная земля встретила плотной радиозаглушкой, коктейлем из грохота отбойных молотков и визга электропилы. Молодые лейтенанты, глядя на прыгающие синусоиды на экране, с азартом крутили ручки приборов, преследовали и перекрывали убегавшую радиоволну. Но у каждой глушилки был определенный радиус действия, образовывались мертвые зоны, и тогда голос Говорова прорывался сквозь скрежет и вой. И во многих домах еще горел свет, оконные стекла подрагивали от порывов ветра, и люди, приникнув к приемнику, слушали репортаж Говорова из далекой Вены — если слушали, а не пили водку и не смотрели по телику очередной матч по хоккею.

52
{"b":"186326","o":1}