Улица долго вилась по берегу, пока наконец не вывела к северным воротам. Очереди из города почти не было и я на удивление быстро вышла в пригород. Здесь там и сям лепились низкие хибарки, крытые соломой, больше деревенские, чем городские.

За северными воротами начинался тракт. Ровный, как стрела и утопающий в пыли — по тракту шли обоз за обозом, дабы поспеть к ярмарке. Крестьяне, купцы, наемники… Потные, усталые. Я гадала, сколько денег огребет на ярмарке Тарина. Гадательных салонов в Тасшобе было два, приезжие на ярмарку гадалки не в счет. Мой бывший салон отличался хорошей репутацией, без диплома КиВа на работу туда не брали. Знай только карты раскладывай да не забывай брать деньги.

До Айянькела, в котором я на этот раз решила осесть, ехать было всего ничего. Уже послезавтра, к полудню должны показаться его величественные купола. К этому городу я питала нежные чувства, как к старому другу. Когда-то, будучи еще совсем малышкой, я провела в Айянькеле целых два месяца. Вместе с матерью гостила у ее подруги, старой Хамшабет. Ныне Хамшабет умерла, а память о солнечном городе осталась. Детство не вернешь, но мне так хотелось попытаться…

К вечеру первого дня поездки я сильно вымоталась. Лошадь тоже, хотя последние версты я вела ее поводу и вдобавок сгрузила на собственную спину половину поклажи. Мне самой было непонятно, куда я так спешила — ведь чем дальше я отходила от Тасшобы, тем тяжелее становилось на душе. Гладильники, небольшое село, в котором я хотела устроиться на ночлег, все никак не показывалось. Желтая, выжженная солнцем степь уже сменилась лугами и пролесками, в которых удобно было бы переночевать, но тело требовало нормального ложа, а не одеяла на голой земле. Особенно болели ляжки и отбитый зад — по ощущениям, пятая точка представляла собой один большой синяк.

Ругаясь сквозь зубы, я поднялась на горку и с облегчением увидела в низине разномастные избы. Ничем не огороженные — заходи, кто хочешь! — они теснились вокруг главной площади. Я сразу же заприметила покосившуюся на один бок избушку с крышей, покрытой мхом, стоявшую чуть в стороне, и замыслила попроситься туда на постой. Выпив воды из фляги, я повела лошадь вниз. Сельские улицы были практически безлюдны — наверное, сельчане еще не вернулись с уборки урожая на поле.

Уже у калитки от избушки доносился запах пирогов. Я принюхалась и облизнулась, мечтая о вкусной выпечке с капустой или, скажем, картошкой. Где-то за избой кололи дрова. Я уже хотела пойти на звук, как дверь распахнулась и во двор вышла дородная баба с коромыслом через плечо. При виде меня она опустила ношу на землю и, вытерев со лба пот, спросила:

— Что понадобилось, госпожа ведьма?

— Здравствуйте, госпожа. Не возьмете ли на ночлег странствующую магичку?

— Ну… — протянула баба, вглядываясь в мое лицо.

— Хорошо заплачу, — уверила я, отряхивая штаны от пыли. — Правда.

— Два серебряных, — деловито назначила цену селянка.

Торговаться сил не было, и я молча согласилась, хотя по виду домика рассчитывала на куда меньшую цену. Я взяла сумки и потащила их в избу. Баба оставила коромысло на пороге и, подхватив лошадь под уздцы, повела в сарай.

Вожделенные пироги лежали на столе у окна, бережно прикрытые чистым полотняным полотенцем. Рот наполнился слюной, но отрезать себе кусок без хозяйки было как-то неудобно. Я шепотом прокляла чертово воспитание и уселась на лавку, терпеливо дожидаясь, пока хозяйка выполнит мое поручение — накормит, напоит и почистит Бретту.

Вскоре в сенях послышался какой-то шум, странный и… тревожный. Голоса, чьи-то шаги. Меня тут же смело с лавки.

— Госпожа магичка, обжилися? — входя, спросила хозяйка. — Я тута пирогов напекла, поели уже?

— Да нет, не успела, — помотала головой я. — А что там за шум?

— Шу-у-ум? — переспросила баба. — А, да это к сыночку моему, Хольке, друзья пришли.

— Друзья, говорите?

Ее тон мне не понравился. Слишком приторно-сладкий, слишком обманчивый. Селянка лгала, только почему и зачем? Заподозрив что-то неладное, я вышла в сени и осторожно выглянула за входную дверь. Двор как двор, абсолютно пустой. Только вот дрова на заднем дворе больше никто не колол — стояла тишина.

В этот момент на голову обрушилось что-то тяжелое. Не успев толком понять, что случилось, я потеряла сознание.

.. — Ишь, пирогов ей моих захотелось!

— Так не съела же, теть Парин!

— Ты меня еще учить будешь, мелюзга?!

Я глухо застонала. В голове набатом билась боль, мешая думать, слушать, отбирая последние силы. Во рту было горько от какой-то тряпки или веревки — я не могла разобрать. Ноги кто-то связал, да крепко, на совесть. Судя по запаху, веревки зачем-то пропитали маслом зверобоя, прогоняющего злых духов. Руки за спиной тоже связали, на ощупь не только промасленной веревкой, но и чем-то металлическим. Должно быть, гномья проволока.

Разлепив глаза, я огляделась. Земляной пол, сено в углу и петух, недружелюбно прохаживающийся рядом. С улицы до меня доносились обрывки разговоров.

… — Сжечь паскуду, как стража велела, и вся недолга!..

… — Говорят, ее зомби деревню около Плона дочиста выжрали…

… — Да она сама мертвяков жрет!..

Я попыталась перевернуться с одного бока на другой, но в результате получилось лишь перевернуться на спину. Минут десять я пыталась хоть немного ослабить путы, но все было тщетно. Магия без пассов мне никогда не давалась, а сейчас тем более не дастся. Еще полчаса я все-таки попыталась прожечь веревку и проволоку наугад, пальцами пытаясь изобразить пассы, но в итоге получила ожог на спине. Зато через некоторое время удалось выплюнуть дурно пахнущую тряпку изо рта. Не успела я как следует отдышаться, как возникла новая проблема: теперь до смерти хотелось пить.

— Ко-ко-ко, — высказывал свое недовольство петух.

— Кыш отсюда, — прохрипела я.

Птица никак не отреагировала, зато совсем рядом, за стеной сарая, послышался звонкий мальчишечий голос:

— Дядь То-о-рь! Никомантка проснулась!!

«Никомантка»?!

Меня охватила настоящая паника. Обвинение в некромантии — это уже серьезно, за такое и на дыбу могут вздернуть, и колесовать. Ни первого, ни второго мне пробовать не хотелось. Только с чего они взяли, что я некромантка? Это какая-то ошибка. Да любой, самый завалящий ведьмак по ауре сразу поймет, что я обычная магичка.

Во дворе послышались шаги. Через пару мгновений дверь сарая распахнулась. В проеме показался толстый мужичок лет пятидесяти, с рыжими мохнатыми усами и большими залысинами на голове. В руках он зачем-то держал вилы. Из-за плеч выглядывала моя несостоявшаяся хозяйка и ушастый белобрысый парень.

— Тащи ее, Тор, — нервно приказала Парина и легонько толкнула его внутрь. — Связанная она ничего не сделает.

Никаких ведьмаков и магов среди них не было. Я ошалело взглянула на вилы и попыталась вразумить сельчан:

— Что вы делаете? Это какая-то ошибка, отпустите меня!

Усатый дядька тяжело вздохнул и, покрепче сжав рукоять вил, шагнул в сарай. Женщина и мальчика остались у проема. Много людей находилось у сарая, на улице — я слышала их голоса. Они совещались.

— Зачем везти куда-то, сожжем и все!

— Некр. ник. никмант… ведьм, короче, огонь не жрет!

— Кому ты говоришь?! Да я энтих ведьм…

Я лихорадочно переводила взгляд с одного человека на другого. Ненависть, ярость, презрение. Если бы они все еще не боялись страшную «некромантку», то давно бы разорвали меня на кусочки.

— Это ошибка… — все еще пыталась оправдаться я, но меня никто не слушал.

Тор кое-как справился с робостью и подошел ко мне. Рывком схватив за наполовину распустившуюся косу, поволок меня из сарая. Толпа, стоявшая на улице, взревела. Белобрысый мальчишка извернулся и у дверей со всей силы саданул мне в бок ногой, обутой в порядком изношенный грязный лапоть. Я охнула, Тор волок меня дальше. Спина и зад остро чувствовали каждую кочку. Волосы, казалось, сейчас оторвутся вместе со скальпом.