– Говорят, что так.

– Ну, приятно было снова тебя повидать, Джерри. Может, выпьем еще как-нибудь вместе пивка.

– Да, это бы не мешало.

– До следующего!

Он вышел, уселся в свою машину и помахал мне. Долгий вздох облегчения высвободил наконец из моих легких воздух, копившийся в течение часа. Хорошо все получилось. Лучше некуда. Осложнений теперь не должно быть. История с Филадельфией малость подкачала, но, кажется, у него она подозрений не вызвала. И записку он оставил. Текст переписан. Я вспомнил, что по составу чернил можно определить, когда сделана запись. Взяв обе записки, я порвал их, пошел, бросил в унитаз и спустил воду. И тут вдруг спохватился: нет никаких доказательств, что почерк на записке не подделан, что это ее почерк.

Вечером после визита Пола Хейссена я опять был в летнем доме Мэлтонов над озером. Черный кейс лежал на своем месте. Я забросил его в машину и поспешил домой. Доехал без приключений.

Вернувшись, я спрятал кейс в подвале, под дровами, предварительно затолкав туда и свою долю. Мне нравилось, как тесно, как монолитно выглядела опять эта громадная куча денег. Туго перевязанные пачки прижимались друг к другу почти любовно, им явно не хотелось разлучаться. У меня даже пульс становился чаще при взгляде на них, дыхание укорачивалось.

Утром в пятницу я поехал на стройку и сказал Реду Олину, что мне нужен ящик таких-то размеров, чтобы вложить в него вещи. Ящик должен быть очень прочным. Ред тут же поручил работу некоему Циммерману, и за то время, пока я совершал свой обычный обход объектов, ящик был уже готов. Мы закрепили его поверх машины. На обратном пути я останавливался, чтобы приобрести веревки и толстую, плотную оберточную бумагу.

Ирена ушла уже домой. Убедившись, что все двери заперты, я достал из кейса деньги. Семнадцать одинаково солидных коричневых пакетов. В каждом по двести тысяч долларов, не считая последнего, состоявшего из пятисотдолларовых банкнот. Я погрузил их в ящик. Деньги заняли почти половину его объема. Я вытащил ящик наверх, в гостиную, и там заполнил его до отказа книгами. Приладил крышку, аккуратно привинтил ее и надписал на деревянной поверхности красным карандашом свое имя.

В справочнике я нашел телефон складской фирмы и позвонил туда. На мой вопрос там ответили, что принимают на хранение и отдельные ящики. Я сказал, что мой будет очень тяжелым. Через час прибыл грузовик. Двое мужчин вынесли мой ящик и увезли. Квитанция представляла собой тонкий листок желтоватой бумаги. На оборотной стороне была мелко-мелко напечатана масса всяких условий и правил. Я прочел все до последней буковки. Итак, мои вещи были застрахованы, – по пять долларов за каждый кубический фут. Страховой сбор шестьдесят долларов. На случай утери груза.

Квитанцию следовало хорошенько спрятать. Несколько раз я обошел весь дом, прежде чем нашел настоящее место. Когда-то Лоррейн вбила себе в голову, что научится играть на блок-флейте. Тогда же она приобрела весьма дорогой инструмент и учебное пособие. Дней десять весь дом оглашали жалобные и нестройные звуки, потом флейта была заброшена. Я достал инструмент из шкафа, вынул из чехла, отделил мундштук, скатал квитанцию в трубочку и затолкал ее внутрь, после чего вернул мундштук на место, блок-флейту – в чехол, все вместе – в шкаф.

Вытянув ноги и сложив их крест-накрест, я устроился поудобнее в гостиной и мысленно прокрутил все сначала. Насколько я мог судить, операция проведена безупречно. Теперь мне не оставалось ничего другого, как ждать.

Внезапно я осознал, что на меня смотрит Лоррейн. Взгляд ее, чтобы достичь меня, пересекал по диагонали всю комнату. Я прошел туда, взял фотографию в серебряной рамке. Фото было сделано на Бермудских островах во время свадебного путешествия. Она стояла на берегу в белых шортах, в черном пуловере и смеялась в камеру, держась за руль велосипеда и, должно быть, готовясь сесть на него.

Я рассматривал фото, и мне вдруг сделалось плохо. Пустота образовалась вокруг меня, полная пустота – вакуум. Я поставил фотографию на место. И опять она смотрела на меня. Я отступил – она продолжала все так же смотреть и смеяться. Странная улыбочка. Будто бы она знает что-то такое, что мне неизвестно. Как будто внушает мне: ты что-то упустил.

А-а! Черный металлический кейс! Благодарю, Лоррейн. Деньги-то я вынул и переложил в ящик, а чемодан оставил. Я принес его из подвала. Я прыгал на нем, топтал его, покуда не расплющил. Потом поехал на городскую свалку, и, улучив минуту, когда никого вокруг не было видно, забросил искореженный кейс в гору мусора.

Суббота потянулась скучная, бесконечная. Вечером я наклюкался в полном одиночестве и завалился спать рано, так рано, что к восьми утра вполне выспался, и угроза тяжкого похмелья, кажется, миновала.

Я натянул брюки, майку, наскоро сварганил себе завтрак и уткнулся в воскресную газету. День, предстоявший мне, обещал быть таким же скучным, пустым и тягучим, как вчерашний. Раньше я терпеть не мог дурацкие воскресные развлечения, до которых так падка была Лоррейн, а теперь подумал: зато мы хоть чем-то были заняты.

Около одиннадцати часов я вышел в сад и повозился там с делами, которые вообще-то могли бы обождать. Я обрабатывал живую изгородь ножницами и уже слегка вспотел, когда с другой стороны этой самой изгороди вынырнула Тинкер Велибс. На ней была блузка с перемежавшимися белыми и зелеными полосками, зеленые шорты до колен. На солнце ее волосы пламенели. Кожа на носу немного шелушилась, тоже от солнца, и веснушек на носу и вокруг было гораздо больше обычного. Улыбаясь не без вызова, она посматривала на меня.

– Что, бицепсы наращиваешь?

– Доброе утро.

– Я надумала тебя навестить. У нас ведь сегодня юбилей, правда же? Я посмотрел на нее непонимающе.

– Юбилей?

– Прошлое воскресенье, дурачок. Или ты был настолько готов, что ничего не помнишь? Очень лестно для меня.

– Да помню я все.

– О, благодарю! Большое спасибо.

С прошлого воскресенья прошли столетия. Тогдашнее приключение пережил совсем другой Джерри Джеймсон; я его вспомнить-то скоро не сумею.

– Ты случайно не поторопилась поделиться этой новостью с Манди? Святая невинность смотрела в ответ на меня.

– Я? Да ты что?

– Видишь ли, Манди определенно в курсе дела. Она перебралась на мою сторону изгороди и сказала:

– И ты злишься, да? Ну, может быть, я ей как-то и намекнула. Я, наверное, показалась тебе несносной, даже нахальной в тот раз? Но я поднабралась тоже, ты знаешь, а потом, я настолько сыта моим милым Чарли! И ему от этого только польза. Да-да, это так или почти так. Всю неделю я с ним была кроткой, как ягненочек. А за неделю вообще-то может столько всякого случиться, правда же? Послушай, Лоррейн еще не прислала тебе открытку с видом какого-нибудь сногсшибательного вулкана?

– Еще нет.

– Э, да тебе жарко. Почему бы тебе не пригласить меня в тенек и не угостить чем-нибудь прохладным? А где ваша садовая мебель?

– Не успел сказать Ирене, чтобы вынесла. А насчет чего-нибудь холодного – это не проблема. Кстати, где Чарли?

– У него очередной мальчишник. В клубе турнир, и он обязательно должен быть там. Сейчас, наверное, размахивает клюшкой для гольфа и счастлив. Это будет продолжаться до вечера, потом они все надерутся. Мое маленькое чудовище отправлено к бабке, то есть к моей маме, ровно в семь я должна его забрать. Вот я и решила использовать передышку и поболтать с тобой о Лоррейн. Ты все еще дуешься на меня?

– Нет, разумеется.

Мы прошли на кухню. После яркого солнца здесь показалось темно. «Как в сумерки», – подумалось мне.

– Что-нибудь большо-ое и чтобы много джина, – сказала она. – Тоник у тебя есть? Ну и прекрасно. Я достану лед.

– И все-таки какого черта ты рассказала о нас этой Манди?

– Ох, опять ты за свое. Мы же близкие подруги и обо всем рассказываем друг другу. И кроме того, я же не все ей рассказала. Так только, намекнула.