Неделей позже небольшая, относительно процветающая фирма «Джерри Джеймсон, строительный подрядчик» вместе со всем ее прекрасным штатом, включая мистера Реда Олина, была проглочена компанией Э. Д. Мэлтона. Я получил некоторое количество акций и стал генеральным директором с содержанием в двенадцать тысяч долларов в год. Эдди – Мэлтон-младший – и Лорри тоже получили по небольшому пакету акций. Эдди тогда исполнилось девятнадцать. Это был неприметный, вялый, прыщавый юнец.

Я ликовал. В свои двадцать восемь я обзавелся любящей женой, темпераментной, молодой и красивой на загляденье. При всем том, что было пережито на войне – в Бирме и так далее, – на здоровье я не жаловался. Дела в компании, правда, шли не так чтобы блестяще, но я себя уверял: скоро я покажу старому хрычу, что пора браться за ум; уж как-нибудь ему растолкую, что значит строить современные дома.

Прошло восемь лет. Мне теперь тридцать шесть, у меня есть вот этот дом, договор на страхование жизни, а также общий с женой счет в банке на тысячу сто долларов – если, конечно, Лоррейн с утра не прошлась по магазинам. Все эти годы дивиденды акционерам выплачивались с непомерной щедростью. Э. Д, обожал в рождественскую ночь раздавать чеки. А Лорри так же, как ее мать, знала деньгам лишь одно употребление: тратить, и притом немедленно.

– И все-таки я уйду, – сказал я. Она повернулась ко мне спиной, критически осмотрела свои ногти, затем занялась прической.

– Ты мне надоел,. Джерри, ей-богу. Никуда ты не денешься! Ступай-ка прими душ, что ли.

Мне подумалось: хорошо бы развернуться и разок врезать по ее пухлым капризным губам. Но тут в дверь позвонили.

– Черт побери, кто бы это мог быть? – спросил я.

– Черт побери, откуда мне знать? Иди открой. Я спустился по лестнице, отомкнул дверь, открыл. Передо мной стоял мужчина моего роста; широкая, вполне фамильярная улыбка была у него на лице.

– Винс! – воскликнул я. – Бог ты мой, дружище, давай заходи!

Он вошел, поставил на пол свой чемодан, и мы, не ограничившись крепчайшим рукопожатием, долго хлопали друг друга по плечам и по спине. Все так же дружески ухмыляясь, он сказал:

– Привет, лейтенант!

Мы виделись в последний раз в Калькутте в августе 1945-го, тринадцать долгих лет прошло с тех пор. Помню, я улетал домой и в иллюминатор самолета все глядел на Винса: он стоял возле облезлого «джипа», слева и справа рядом с ним улыбались две русские девахи, с которыми мы провели две последние недели. Винс пил из бутылки, прямо из горлышка, и оторвался, чтобы помахать мне. И я, конечно же, махал ему не переставая и все думал, вытягивая тонкую шею, может ли он разглядеть меня сквозь мутное стекло, меня или хотя бы мою машущую руку.

Я сразу же увидел, что с ним прошедшие годы обошлись получше, чем со мной. Сильный, ровный загар покрывал лицо и шею, ладонь была сухой и сильной. Кошачья, упругая вкрадчивость движений и безоглядная удаль как-то сочетались в нем. Подбородок очерчен все так же резко, а вот глаза показались неожиданно плоскими и как будто косили. Странно. Покрой костюма, непривычная стрижка и еще большой красный камень в перстне, надетом на мизинец, придавали ему оттенок экзотичности.

– Приготовлю что-нибудь выпить, – сказал я. – И учти, ты остановишься у нас.

– А где же еще? – откликнулся он и проследовал за мной на кухню, где сел на табурет, не сводя с меня глаз.

Винс Бискай и я в войну сошлись необычайно близко. Мы оба служили в спецбатальоне 402. Боевые действия в тылу у японцев требовали дозы безрассудства, едва ли допустимой при других обстоятельствах, и я думаю, мы оба для этого годились. Мы притерлись друг к другу, вместе побывали в одной крупной переделке и в двух помельче, причем кроме нас двоих там были только туземцы. Это была наша война. Война, временами выматывавшая нервы до предела. Решения капитан Бискай всегда брал на себя, и я ничего не имел против. Мы выясняли все, что требовалось, и передавали сведения куда надо. Мы разрушали все, что было в наших силах, и давали оружие всем, кто хотел и мог драться.

А теперь он сидел у меня на кухне. Мы чокнулись, выпили. Я поинтересовался, как долго он оставался тогда, после моего отъезда, в Калькутте.

– Две недели. Больше нельзя там было сидеть, если я хотел остаться здоровым.

– Но у тебя же был мой адрес. Ты даже открытки не прислал за тринадцать лет!

– Я не обещал писать тебе.

– А что ты делаешь здесь у нас, в Верноне? Он рассматривал бокал на свет.

– Навещаю старого друга.

– У тебя вид человека преуспевающего. Чем ты занимался все это время?

– Да так… Всяко бывало, Джерри.

– Ты женат?

– Пробовал. Не вышло.

Он отвечал отрывисто, неохотно, почти невежливо, а в то же время не переставал изучать меня. Я чувствовал, что он напряжен. В нем была несколько наигранная развязность, а я помнил, что так он вел себя в критические моменты самых опасных наших предприятий.

Лоррейн зашла на кухню с пустым бокалом в руке. На ней были коричневые кожаные брючки в обтяжку и белая блуза.

– С кем ты говоришь? – Тут она увидела Винса. О-о… Добрый день!

– Милая, это и есть тот знаменитый Винс Бискай, о котором я тебе столько рассказывал. Моя жена Лоррейн.

Я видел ее реакцию. Мне приходилось не раз наблюдать, как реагируют на него женщины. Я ощутил укол ревности, поймав в ее глазах почти забытый блеск, услышав особенный, затаенный смех в голосе. А потом – эта едва ощутимая перемена в ее осанке, чуть другой изгиб спины…

Они обменялись любезными фразами. Я сделал новую порцию напитка для Лоррейн. При этом я изображал из себя счастливого супруга, хотя и догадывался, что выглядит это искусственно. Счастливая пара источает некое особое тепло, имитировать это едва ли возможно. Зоркий взгляд различит фальшь тут же, и я не сомневался, что Винс с его почти женской интуицией почувствовал напряженность и разлад в наших отношениях.

Когда я сообщил Лоррейн, что Винс прибыл с чемоданом и некоторое время поживет у нас, она приняла новость с неожиданным энтузиазмом. Обычно она гостей дома не жаловала. Но на этот раз перед нами была гостеприимная, милая хозяйка; она даже сама повела Винса наверх, чтобы показать ему лучшую из двух гостевых комнат: ее-то и решено было ему предоставить.

Я вернулся в кухню и сказал Ирене, что за столом нас будет трое. Ирена была неприметная, увядшая женщина, столь религиозная, что можно было считать ее потерянной для всего земного. Не для всего, впрочем: она при всем этом умудрялась оставаться хорошей прислугой и кухаркой.

Я прошел в гостиную и услышал, как Винс и Лоррейн спускаются по лестнице. Лорри смеялась. То был смех для особых случаев, она его использовала, когда хотела обворожить кого-то. Но был там еще и гортанный призвук, в котором мне послышалась неприкрытая чувственность.

За столом Лоррейн была на редкость оживленной; она задавала тон в беседе. Однако надолго ее все-таки не хватило: жесты замедлились, глаза потеряли блеск, речь стала менее внятной, к тому же она то и дело теряла нить разговора. Около десяти, старательно пожелав нам спокойной ночи, она удалилась неверными шагами. Коньяк, который решено было выпить в спальне «на сон грядущий», она несла перед собой с осторожностью, боясь расплескать.

– А теперь, – сказал я Винсу, – выкладывай, что там у тебя на сердце.

– Кое-что есть, – отозвался он. – А что, заметно?

– В общем-то, да.

Я смешал каждому из нас по коктейлю, и мы устроились в углу просторной кухни поудобнее. Ирена уже прибралась и ушла. Кухонная дверь наружу была открыта, и первые в этом году насекомые ударялись о сетку.

Он смотрел на меня с понимающей, слегка ироничной улыбкой.

– Мой старый Джеймсон. Подался, значит, в предприниматели. Слушай, может, у тебя дела и так хороши… Слишком хороши для.., ну, для того, что я хочу предложить.

– Предлагай. Попытка не пытка.

– Тогда первое: я здесь нелегально. Американского гражданства у меня давно уже нет. Но у меня есть фальшивый паспорт, прекрасно сделанный. Мой шеф уверен, что я сейчас на охоте в Бразилии. Если бы он вдруг узнал, что я нахожусь здесь, в Штатах, это бы его весьма неприятно поразило. Может быть, он бы даже кое о чем догадался. Есть одна штука, о которой я размышляю уже несколько месяцев. Двое толковых мужиков могли бы с этим справиться. И я не мог не вспомнить о тебе, Джерри.