Мне вспомнилось, как говорил Прпич: все мы под подозрением!

И Штраус тоже!

Я собирался пересесть к Прпичу, когда меня позвала Чедна.

Розмари по–прежнему сидела, не поднимая головы, и тихо плакала. Чедна ласково гладила ее светлые длинные волосы.

— Одна трагедия за другой! — шепнула мне Чедна. — Штраус ужасно зол; он даже сказал, что Розмари маленькая ведьма и приносит несчастье, что ее следует хорошенько отстегать. Он отчитал ее за то, что она чересчур крепко спала: едва не пришлось взломать двери, чтобы уложить в постель больную Юлиану. Розмари оправдывалась, мол, его подозрения напрасны и нехорошо так о ней думать. В ответ Штраус сказал, что ему известна истина и Розмари получит по заслугам. При этом он неприлично выражался, употреблял жаргонные немецкие слова, которыми называют проституток. Грозился, что обреет наголо, вымажет смолой и подожжет. А о ее матери говорил как о своднице, торгующей несовершеннолетними! Словом, небольшая ссора между отцом и дочерью.

— Ну, ты и нагородила! — У меня было ощущение, будто я попал под пулеметную очередь. — Он что, и тебя не постеснялся?

— Не постеснялся, как ни странно. Штраус, похоже, мне доверяет. Он сказал, что может быть откровенным, потому что он не убийца, а со мной готов беседовать, о чем пожелаю.

— Что это значит?

— Что значит, то и значит! — отрезала Чедна и опять занялась Розмари.

Она утешала девушку, гладила по волосам, уговорила поднять лицо и привести себя в порядок. Нашептывая ласковые слова, Чедна носовым платком вытерла с ее щек слезы, освежила туалетной водой. К Розмари вернулся румянец, и она вновь была похожа на школьницу, слегка нашалившую и наказанную отцом. Она благодарила Чедну.

— Существует ли связь между ссорой и случившимся? — спросил я, сознавая всю нелепость вопроса.

— Вырастешь — узнаешь! — Чедна улыбнулась с таким видом, что и на губах Розмари заиграла ангельская улыбка.

— Я думаю, отец не стал бы так разговаривать со взрослой дочерью, — попытался я исправить свою оплошность.

— Ты страшно сообразителен, дорогой Предраг! — похвалила меня Чедна. — Не исключено, нам с тобой удастся раньше Джордже добраться до истины.

— Если ты выступишь в роли Пифии, успех нам обеспечен! И пожалуйста, продолжай, раз тебе так нравится, изъясняться загадками!

— А ты умеешь их разгадывать?

— Если считать, что перед нами семь тайн, я приоткрыл две. — И я в общих чертах пересказал все, что узнал от Прпича и Веселицы.

— Ты им веришь?

— Верю! — ответил я не колеблясь.

— Кого же ты подозреваешь?

— Я в недоумении, — искренно признался я. — Мне не хватает камешков, чтобы составить мозаику… — Чуть подумав, я высказал первое, что мне пришло в голову: — Может, эта кукла!

Я не успел пояснить свою мысль, потому что в сопровождении милиционера появился Штраус. Он был красный как свекла, казалось, его вот–вот хватит удар. Платком отирая со лба пот, он пытался улыбнуться.

— Все в порядке? — осведомилась Чедна, когда Штраус сел за стол.

— Да! — лаконично ответил тот.

Я полагал, что милиционер пригласит нашу красотку, но он обратился ко мне:

— Товарищ Равник, попрошу вас следовать за мной!

Я поморщился, а Штраус, разводя руками, произнес:

— Что поделаешь, все мы под богом!

Когда я был уже у самых дверей, кто–то легонько хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидел Чедну. Ее взгляд опалил меня.

— Проверь паспорта! — шепнула она мне в самое ухо.

V

В кабинете меня ждали следователь Сенечич и Джордже.

— Майор Врзич говорил мне о вас, — начал Сенечич. — Надеюсь на вашу помощь.

— Не думаю, что мне удалось узнать больше, чем вам. — Я был польщен. — Я разговаривал с Прпичем, попросил рассказать все, что ему известно. Он ответил, что вы его знаете как облупленного и что у него нет необходимости что–либо скрывать. Еще поведал мне о Ромео и своей Катице…

— Я верю, что он чист, — прервал меня Сенечич, — но это надо доказать… Может, он все же упомянул о чем–нибудь интересном?

— Я спросил, не заметил ли он, кто выходил из мотеля во время первого тайма. Он назвал Штрауса, Веселицу и меня.

— Ах, да, вы ведь тоже в списке подозреваемых, — улыбнулся Сенечич. — Это Прпич и нам сообщил. Только он не помнит точно, в какой последовательности. Ему кажется, что вначале вышел Штраус, потом вы и Веселица… Но он не может утверждать, что кто–то из вас подходил к рефрижератору Ромео.

— Надеюсь, у тебя есть алиби, — вмешался в разговор мой друг.

— Надеюсь, — сказал я и добавил: — Прпич обратил внимание, что Ромео появился справа из–за мотеля и, подмигнув, прошел мимо. Ему показалось, что Ромео прихрамывает.

— М–м–м, — промычал Сенечич.

— А еще Прпич ждет жену. Они собирались сегодня отметить годовщину свадьбы.

— Все это он нам рассказал.

— Он боится, что вы не позволите ему увидеться с женой. Почему бы не разрешить ему отпраздновать годовщину, если, конечно, ему вообще до этого? Я, чтобы не оставлять их наедине, могу составить им компанию!

— Неплохая идея, — согласился Сенечич. — А что вы думаете о Штраусе и его дочери?

— Все самое наилучшее! — улыбнулся я. — Правда, супруга майора мне кое–что рассказала… Отец и дочь серьезно повздорили.

— Интересно! Штраус нам ничего не говорил о ссоре.

— Насколько я мог понять из слов Чедны, немец упрекал дочь в том, что она поощряла ухаживания Ромео.

— Ромео ухаживал за всеми женщинами, — заметил Джордже.

— Я хотел бы напомнить вам, что Розмари первая увидела Ромео мертвым и последняя разговаривала с Юлианой…

— Полезное замечание, — остановил меня Сенечич. — Благодарю вас, товарищ Равник, за помощь. Думаю, сегодня вечером нам придется беседовать неоднократно.

Я направился было к двери, но, остановившись на полпути, вернулся к столу:

— Разрешите, товарищ следователь, взглянуть на паспорта Штраусов.

Зазвонил телефон. Рука Сенечича потянулась к трубке и замерла в воздухе. Он внимательно посмотрел на меня и, сняв наконец трубку, другой рукой протянул мне паспорта.

Разглядывая документы, я слышал отрывистые фразы Сенечича:

— Алло… да, я… Что ты сказал? Выехали сорок пять минут назад?.. Значит, скоро будут здесь… Что?.. Думаешь?.. Черт возьми, это мне не пришло в голову…

Я перестал прислушиваться к разговору, поскольку изучение паспортов поглотило все мое внимание. В клубке появилась ниточка. Два паспорта — отца и дочери. Одна семья, но разные фамилии.

Сенечич положил трубку на рычаг, а я оба паспорта — на стол.

— Сравните фамилии. — Я торжествовал.

Следователь недоуменно взглянул на меня. Вместе с Джордже он склонился над документами. Наступила тишина. «Боже мой!» — прошептал следователь. Джордже взял паспорт и прочитал по слогам:

— Adolf Strauss, с двумя «s» на конце!

Затем, раскрыв второй паспорт, так же по слогам прочитал:

— Rozmari Strauch, «ch» на конце!

— Отец и дочь! — вздохнул Сенечич. — Черт бы их побрал!

— В таком случае ссора между ними приобретает иной смысл! — сказал Джордже.

Я же подумал о Чедне, которой ее женское чутье подсказало, в каких «родственных» отношениях состоят отец Штраус и дочь Штраух!

Наверное, Джордже прочитал мои мысли, потому что спросил:

— Это твоя идея насчет паспортов?

— Чедна шепнула.

— Как она объясняет ссору между «отцом» и «дочерью»?

— По–моему, так же как и мы. Впрочем, Штраус в соседней комнате, можно позвать его и самого спросить.

— Разумеется, — согласился Сенечич. — Надо же проморгать такое! Очень благодарен вам за помощь… Ах, да, — вспомнил он, — а вы разговаривали с Веселицей?

— А вы? — поинтересовался я.

— Нет. Убийство девушки нарушило очередность в допросе.

— Я с ним беседовал, когда она была жива. Здесь все как будто ясно. Юлиана сделала в Белграде аборт. Молодые люди остались без денег, и им пришлось на попутках добираться до Загреба. Майор Врзич, очевидно, рассказал вам о нашем путешествии от Белграда до Новской?